Первые впечатления о загранице
Первые впечатления о загранице
— Да что там говорить, вот у нас все время так и твердили «заграница», да «за границей», как там, как «за границей»… Так я и думал, что здесь все как зеркало, все так и блестит, а вошел в город, ну поверите?.. Грязища на улицах… Упади — и носа не расшибешь. Мусор, бумаги, газеты, так и гуляют по ветру. Эх, подумал я, кабы этот город да русским достался… Вот бы конфетку сделали, весь мусор бы подлизали, сукины дети.
— Бумаги, газеты… А откуда им взяться? — вставила остроносая Аня, ехавшая в военную миссию в Лондон. — Я вот зимой, Нина Ивановна, — обернулась она ко мне, — иду по Красной Пресне и вижу хвост у нашего магазина, решила — что-то дают, и встала. Спрашиваю выходящих: что есть в магазине? Крупа — отвечают. А у меня, Нина Ивановна, ничего нет, кроме карточек. Больше часа стояла, ломая голову, — во что возьму? И вдруг решила, зашла в темный угол, сняла кофточку, завязала рукава… ну вот и пакет готов. Но крупа окончилась, начали соль давать. Так я соли насыпала в рукав. А по сахарным талонам пастилу можно было получить. Я так и не взяла, никто клочка бумаги не одолжил. Да разве я когда выбросила бы на улицу газету?
Воспоминания стали переплетаться с впечатлениями об Америке. Было очень интересно слушать их, но ко мне подошел капитан нашего парохода.
— Пойдемте ко мне, нас хотят фотографировать, а потом мы вместе сойдем на берег.
Я с трепетным волнением ждала этого момента. Сойдем на берег… До сих пор кругом была вода, и наш пароход как наша земля под ногами. И вот первый раз в жизни надо было ступить на другой континент, на чужую землю на противоположной стороне земного шара. Полагалось бы готовиться к этому моменту, как к торжественному событию. Мы за границей. Разобрать свой гардероб, но все оказалось чрезвычайно просто, при наличии одного костюма, одного платья и одной пары обуви.
Тем не менее наша группа была довольно живописная. Два красавца капитана (они вместе кончали морское училище во Владивостоке) — капитан нашего корабля Павел Федорович и Василий Афанасьевич в очень красивой морской форме. А мы — я, мой муж и моя приятельница, жена Василия Афанасьевича — в синих экипировочных костюмах, полученных в одном и том же спецмагазине, в общем, выглядели довольно торжественно.
В Москве, даже в том же специальном магазине, я ничего летнего для ребят достать не могла.
Пришлось купить два шерстяных костюмчика, которые у меня здесь же выпросила моя приятельница.
— Ты поедешь в Америку, — уговаривала она меня, — разве ты там такие костюмы детям не достанешь?
И моей маме пришлось перешивать им наряды. Но она с такой любовью постаралась, что не только в Америке, но даже в Мексике меня спрашивали, где я такие чудные детские вещи достала и неужели в Советском Союзе есть такие.
Не прошли мы и двух кварталов по городу, как встретившийся нам пожилой американец, увидев наших капитанов, вдруг вскочил на какую-то тумбу и, приподняв шляпу, громко на всю улицу на ломаном русском языке прокричал: «Да здравствует доблестному русскому офицерству, ура-а-а!!!» Это было так неожиданно и так приятно. Значит, есть здесь люди, которые знают, как сейчас тяжело нашему доблестному русскому офицерству где-то там, в далекой отсюда России.
Тем временем американец спокойно сошел со своей «трибуны» и как ни в чем не бывало продолжал свой путь дальше.
У первой же витрины, у которой мы остановились, стояли молодые люди с двумя детьми. Я с удовольствием смотрела на их светлые, приятные лица, а ребятишки с нескрываемой завистью смотрели на их туфельки.
Дальше я увидела мусорные бочки, в которых лежала старая брошенная обувь. У нас носили бы ее годы, а ведь я слышала, что обувь в Америке продают по карточкам.
Мои спутники мне объяснили, что здесь ее полагается две или три пары в год.
Мы в центре города. Море света, магазины ломятся от товаров. Народ ходит нарядный. Вид у всех праздничный. А какие лица… Как будто к ним не прикасалось дуновение ветерка. Я давно не видела такой свежести, беззаботности, я давно не слышала такого искреннего смеха на улице.
На тенистом бульваре пела женщина. В черном элегантном костюме, белой блузочке. В ушах серьги, на пальце кольцо, губы подкрашены. Она перебирала струны гитары маникюрными пальцами.
— Это американская нищенка, — видя мое недоумение, подсказала Надежда Васильевна.
— Но она так хорошо одета, кто же ей подаст?
На такую нищую на улице Горького в Москве с завистью оглядывались бы москвички.
Мне казалось, что в этот тихий теплый летний вечер всю толпу прохожих только что выпустили из магазина, одев во все новое.
— Давайте купим чулки, — предложила я Надежда Васильевне, проходя мимо небольшого магазинчика, на окне которого было написано «99 центов пара». Цифра эта мне показалась смехотворной. Я зимой сама покупала за 400 рублей пару.
Но как только мы вошли в магазин, раздалась русская речь:
— Очень рады, заходите. Вы с советского парохода?
«Откуда она знает? Что, у нас на носу, что ли, написано?» — подумала я.
Большой универсальный магазин, в который мы попали, поразил меня пышным блеском и богатством товаров. Но меня больше всего поразили люди, их беззаботное состояние, как будто нигде в мире ничего не происходит. Это меня не только удивило, а прямо потрясло. Уже четвертый год шла не просто какая-то война, а мировая война, и вдруг я попала в страну чудес, где даже намека на войну не видно. А вот в магазине, несмотря на все, как мне показалось, несметное богатство, я ничего не купила.
На обратном пути наши мужчины зашли в какую-то забегаловку выпить по кружке пива, меня поразили соленые орешки. Почему соленые? Никогда в жизни не предполагала, что орехи могут быть соленые.
Наступили уже глубокие сумерки, когда мы возвращались к себе на пароход, мимо нас проходила беззаботная молодежь, и редко, очень редко попадались военные. Ни одного искалеченного человека, ни одного раненого. «А ведь сколько калек уже бродит по моей стране! И эта страна как будто тоже воюет?» — почти с отчаянием, думала я, вспоминая свою за океаном, их измученные лица, без смеха и радости.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.