9
9
Кузьменко принес записку Павла Кирбая, оставленную в «почтовом ящике».
Кирбай просил увидеться с нами.
При встрече он сказал, что к одной из его сестер, Алиме, подходил приезжавший в рыбхоз бывший инженер Иосиф Гарбуз, житель Житковичей. Гарбуз появился в рыбхозе будто бы затем, чтобы найти материалы и части для восстановления житковичской мельницы. Однако, разговаривая с Алимой, Гарбуз интересовался, не слыхала ли она о партизанах-десантниках, обосновавшихся вроде бы недалеко от Милевичей, в Юркевичском районе.
Алима отвечала уклончиво. Ей показалось, что Гарбуз огорчен недомолвками и недоверием.
— Да на что вам эти десантники? — спросила Алима. — Дело, что ли, к ним какое заимели?
Гарбуз, давно знавший Алиму, помедлил, колеблясь, а потом решился:
[76]
— Да, дело.
— Ну, коли дело... Если услышу о них — скажу...
Передавая эти сведения, Павел Кирбай добавил:
— По-моему, неспроста Гарбуз тут появился, товарищ командир.
— Что значит — неспроста? Подозреваешь провокацию?
Кирбай почесал бровь:
— Знавал я Гарбуза раньше... Наш, советский инженер. Молодой. Сейчас, правда, он лесопилку для немцев вроде бы восстанавливает. Только вот работу здорово подзатянул... Может, Гарбуз в партизаны хочет?
— Вот как? А если он провокатор?
— Не знаю. Не похож на такого... Впрочем, вам видней.
Я задумался.
Не исключалось, что немцы, зная о существовании в Юркевичском районе партизан, подослали Гарбуза вынюхать что-либо.
Но не исключалось также, что Гарбуз как раз из тех честных советских людей, что из-за стечения обстоятельств остались в тылу наступавших немецких армий и теперь искали возможности связаться с партизанами.
В последнем случае Гарбуз оказался бы незаменимым сотрудником! Он легально проживал в Житковичах, общался с гитлеровцами и, конечно, мог добывать ценнейшие сведения.
— Вот что, — сказал я Павлу Кирбаю. — Появится Гарбуз еще раз — предложи ему встретиться с партизанами. Скажем, на нашей дороге от рыбхоза. Где с тобой виделись. Мы пришлем своих людей, они поговорят с инженером.
— Ясно, — ответил Кирбай. — Как только он явится, сразу дам знать.
Инженер Иосиф Гарбуз появился через несколько дней. Получив весточку от Павла, на свидание с инженером немедленно пошел Седельников.
Вернулся Анатолий возбужденный.
— Товарищ капитан! — весело доложил он. — Мы на замечательных людей натолкнулись!
— Так уж и на замечательных?
— А как же, товарищ капитан?! Сами посудите! В Житковичах кроме Гарбуза есть еще три товарища, ко-
[77]
торые желают помогать партизанам, да не знают, как и что делать.
В Житковичах, по словам Иосифа Гарбуза, находились подпольщики: бывший лесничий юркевичского лесничества инженер Горев, один из работников механизированного лесопункта близ Юркевичей Степан Татур и бывший лейтенант инженерных войск Николай Корж.
Николай Корж, услышав о партизанах-десантниках, сообщил об этом Гореву. Товарищи поручили Иосифу Гарбузу связаться с партизанами. Для этого он и прибыл в район озера Белого.
Гарбуз рассказал Седельникову, что до сих пор в Житковичах никто никаких активных действий не предпринимал, но имеются интересные сведения. По его словам, житковичский гарнизон фашистов насчитывал до ста пятидесяти солдат и офицеров. Отряд полевой жандармерии немцев, которым командовал гауптман Дринкель, состоял из трех десятков жандармов и отряда полицаев, возглавляемого Германом и Кацюбинским.
В гарнизоне имелось несколько легких полевых орудий, около двадцати пулеметов немецкого образца и соответственное числу солдат количество автоматического оружия.
Полицаи были вооружены русскими винтовками и двумя пулеметами системы «Максим».
Это были важные сведения!
Но самым значительным показалось сообщение Гарбуза о том, что гауптман Дринкель уже несколько раз предлагал Николаю Коржу, проживавшему у родителей, служить в жандармерии.
По словам Гарбуза, Николай Корж отказался от предложения, ссылаясь на плохое состояние здоровья, и обещал прийти к Дринкелю, как только окрепнет...
— Какое впечатление произвел Гарбуз? — спросил я Анатолия.
— Хорошее, товарищ капитан. По-моему, он не врет.
— Ты договорился о следующей встрече?
— Так точно. Условились, что связь будем держать через Евгению Матвеец, подругу Алимы Кирбай. Она там, на озере живет. И через сына Горева — Игоря, который находится в Житковичах вместе с отцом.
— Это что, взрослый парень?
— Да нет, парнишка лет четырнадцати. Но мальцу-то сподручней пробираться туда-сюда, товарищ капитан.
[78]
— Очень хорошо. Газеты Гарбузу передал?
— А как же? И «Правду», и «Известия». Вы бы посмотрели, как обрадовался человек!
— А листовку с последним сообщением Совинформбюро?
— Тоже передал. И велел, как вы сказали, чтоб они ее переписали и распространили.
— Ну что ж... Поглядим, что получится.
Мне и самому очень хотелось сразу и безоговорочно поверить Иосифу Гарбузу, Гореву, Коржу и их товарищам. Но я не имел права поступать опрометчиво. Это могло обойтись очень дорого, стоить жизни многим десяткам людей, могло привести к срыву полученного мною задания.
Надо было все тщательно проверить. Этого требовала обстановка. Прежде чем делать следующий шаг, необходимо было убедиться, что товарищи выполнили наше поручение и что листовки сработали.
Вызвали в лес Пришкеля (Ильюка) и, не посвящая его в суть дела, попросили съездить в ближайшие дни в Житковичи, осмотреться и узнать, нет ли каких новостей.
Ильюк собрался быстро. Погрузил на телегу несколько корчаг со сметаной, пару лукошек яиц и отправился вроде бы на базар.
Вернувшись, сообщил нам, что в городе появились листовки со сводкой Совинформбюро, вызвавшие переполох среди фашистов.
— Обыски делали, — рассказал Ильюк. — Говорят, облаву замышляли. Кто-то, сказывают, возле самой жандармерии «Правду» приклеил.
После поездки Ильюка было решено пойти на озеро Белое и вручить Алиме Кирбай или Евгении Матвеец две мины и пять термитных зажигалок для передачи их в Житковичи Гореву.
Горев, Корж и Гарбуз взорвали два шедших на фронт эшелона с горючим и подожгли фашистский склад.
Эта вторая проверка подтвердила, что мы имеем дело с настоящими советскими людьми.
Через Игоря Горева подпольщики попросили прислать побольше мин и зажигалок, а также регулярно снабжать их сводками информбюро.
Как раз в те дни были получены несколько радиограмм из Центра.
[79]
В двадцатых числах августа наши войска перешли в наступление на Западном и Калининском фронтах, прорвали оборону фашистских армий и отбросили гитлеровцев на сорок — пятьдесят километров.
По сведениям Центра, немецко-фашистское командование перебрасывало на наш Западный фронт пехотные и танковые части.
Центр требовал максимальной активизации деятельности, требовал установить наблюдение за железными и шоссейными дорогами с задачей проследить путь следования эшелонов и автоколонн врага.
Особое внимание Центр обращал на то, что сведения наши должны быть точны, подробны и своевременны.
Линьков в свою очередь сообщил в Центр о возможностях, которые открываются нам в городке Житковичи, спрашивал совета, как лучше их использовать.
Ответ пришел немедленно. Наше проникновение в Житковичи расценивалось как успех. Работу требовали в основном направить на добывание разведданных, советовали, как предотвратить возможность провала.
На основании рекомендаций Центра Григорий Матвеевич и мы с Сеней Скрипником составили и подписали инструкцию житковичским подпольщикам, руководителем которых остался Горев.
Мы напомнили о необходимости соблюдения строжайшей конспирации и ставили группе конкретные задачи: наблюдать за переброской войск по железной дороге, давать регулярную информацию о работе станции Житковичи, составить план расположения гарнизона гитлеровцев и установить точный его состав, а также продолжать взрывы эшелонов, поджоги фашистских учреждений, складов и зданий, имеющих хозяйственное значение, уничтожать фашистов и предателей.
Мы потребовали также вести тщательный подбор и осторожную вербовку в группу преданных Родине людей, а Николаю Коржу рекомендовали подумать о предложении немцев и поступить в жандармерию, полицию или любое другое немецкое учреждение и войти в доверие к оккупантам, чтобы впоследствии своевременно предупреждать партизан о замыслах врага.
Эту инструкцию Евгения Матвеец на следующий же день передала Игорю Гореву.
[80]
Мальчик ушел в Житковичи, а мы стали ждать очередных сведений.
В те же дни появился в лесу Илья Васильевич Пришкель. Он сообщил, что выполнил нашу просьбу и, как ему кажется, нашел одного подходящего человека.
— Кто это?
— Понимаете, товарищ командир, с этим человеком я еще не говорил. Но от родни его узнал, понимаете...
— Что узнал?
— Значит, так. Родня, значит, у него имеется. Проживают у нас в Милевичах. Ну и рассказывали... Работает парень в Микашевичах киномехаником при немцах.
— Кто же он, наконец?
— Да этот самый, Ванюшка Конопатский! Мать при нем и младший братишка.
— Ну и что?
— Выходит, товарищ командир, паренек молодой, комсомольского, прямо скажем, возрасту, только не тем занят. Фрицев обслуживает, а в партизаны не идет.
— Это точно?
— Так ведь тут какое дело, товарищ командир? Тут обычное, по моему разумению, дело... В армию парень не попал, засел дома, а немцы пронюхали, значит, что он киномеханик, ну и ясно...
— Полагаешь, Конопатского заставили работать?
— Опять же, товарищ командир, гарантиев я дать не могу... Если будет ваше указание, потолкую с Ванюшкой. Может, годится он?
— Подумаем...
Самый беглый взгляд на карту покажет, какое значение могла иметь для нас небольшая станция Микашевичи, через которую идут ветки от Бреста на Житковичи и из Барановичей на Сарны.
Если мы, завязывая один из узелков в Житковичах, получали возможность контролировать эшелоны врага, идущие через эту станцию на Гомель со стороны Лунинца и Бреста, то, обосновавшись в Микашевичах, мы бы имели возможность дополнительно контролировать движение эшелонов в треугольнике Житковичи — Микашевичи — Брест — Барановичи.
Упускать такой шанс мы не имели права.
Сообщили о своих планах в Центр. Нам ответили, чтобы не медлили.
[81]
Теперь предстояло прощупать Конопатского.
Но кому поручить это?
Посылать в Микашевичи партизана мы не могли: городок кишел гитлеровцами, наш человек пропал бы ни за понюх табаку. Тем более что настроения Конопатского были нам неизвестны.
Оставалось одно: направить в Микашевичи кого-нибудь из местных жителей.
Опыт подсказывал: от нашего посланца не следует требовать, чтобы он увиделся именно с Конопатским и узнал только его намерения.
Человек, которого мы пошлем в Микашевичи, не должен был слышать от нас фамилию киномеханика. Задача посланца — собрать сведения о немцах, побывать у родных и знакомых, послушать их рассказы, узнать, кто чем дышит.
И все!
Почему так? По очень простой причине. Как правило, никто из местных жителей никогда не отказывал партизанам в просьбе пойти к тому или иному интересовавшему их человеку. Но, как правило, никто из крестьян и не умел выполнять задания.
Имея твердое, конкретное поручение, посланец партизан, попав в городок или село, занятые гитлеровцами, сразу терялся. Ему начинали мерещиться несуществующие опасности. Да и человек, к которому посылали связного, держался настороженно с малознакомым лицом, на вопросы отвечал уклончиво.
Испугав друг друга, незадачливый связной и его собеседник расходились, ни до чего не договорившись.
И наоборот, местные жители, посещавшие села и города, занятые гарнизонами врага, оказывались весьма наблюдательными и зоркими, если не чувствовали себя скованными точной задачей.
Это было вполне естественно, по-человечески понятно.
Что ж? И слабость может обернуться силой, если ее умело использовать!
Поэтому узнать о настроениях населения отправилась в Микашевичи по нашей просьбе одна из соседок Ильи Васильевича Пришкеля — добродушная и словоохотливая тетка, собиравшаяся что-то купить на микашевичском рынке.
Мы попросили ее об одном: послушать, что говорят, о чем думают в Микашевичах.
[82]
Зная, что соседка Пришкеля знакома с семьей Конопатских, мы рассчитывали, что она так или иначе повидается с ними. Повидавшись — разговорится. Разговорившись — узнает то, что нам нужно....
Расчет оправдался.
Тетка действительно зашла к Конопатским так же, как заходила, впрочем, ко всем остальным знакомым.
Посидела у матери Ивана Конопатского, повздыхала, поведала о своих горестях, ругнула немцев, а потом обрушилась на Ивана:
— А ты-то, хорош! Молодой, здоровый, и жрешь фашистский хлеб! Твои-то годки, поди, в боях умирают! Не стыдно, Ванька!
— Кто ж меня кормить будет? — рассердился Конопатский. — Ты, что ли?
— И-и-и! У меня своих ртов достанет! А умный-то нашел бы, чей хлеб есть! Гляди, партизаны-то близко.
— Партизаны! Разве к ним подступишься! Тоже, поди, меня во врагах народа числят... Да и неизвестно, какие это партизаны. Вон, слышь, в Юркевичах к одному пришли — давай, мол, в лес, фрицев бить! Он, дурак, схватился, чуть не бегом побежал, а его — хвать! Оказалось — полицаи...
— А ты разберись сначала, — посоветовала женщина. — Голову тоже иметь надо...
Узнав содержание этого разговора, мы в отряде решили заняться киномехаником. Тем более что он сказал своей собеседнице на прощание: «Ничего, наша армия придет, разберутся, кто враг, а кто нет...»
Значит, верил парень, что наши вернутся. Не потерял надежды на победу.
Я решил повидаться с Конопатским.
Предстояло послать к киномеханику своего человека, вызвать парня в лес.
Разведчики отправились за Алимой Кирбай.
Девушка, такая же темноглазая и молчаливая, как брат, явилась в назначенное место.
Я объяснил задачу.
— Значит, прямо сказать, что я от партизан? — спросила Алима.
— Да. И предложить Конопатскому ровно через десять дней после вашего свидания пойти в Залютичи. Мы будем ждать на восьмом километре.
[83]
— Понимаю. Через десять дней, на дороге из Микашевичей в Залютичи. Восьмой километр.
— Предупреди Конопатского, что в случае непредвиденных осложнений кто-нибудь явится к нему, отменит встречу. Пароль: «Я от Гриши».
— Понимаю, товарищ командир...
На следующий день Алима Кирбай отправилась в Микашевичи якобы за покупками.
Она нашла Конопатского, точно передала то, что было приказано.
Конопатский сказал Алиме, что придет...
Все десять дней наши партизаны внимательно следили за гитлеровцами, наблюдали за дорогой из Микашевичей в Залютичи. Ничего особенного, тревожного они не заметили. Было похоже, что Конопатский не побежал после свидания с нашей связной в полицию или комендатуру.
Теперь оставалось ждать — придет или смалодушничает в последний момент?
Мы не случайно назначили встречу ровно через десять дней.
Десять дней — вполне достаточный срок, чтобы человек, незнакомый с партизанами, привык к мысли о будущей работе, успокоился, убедился, что имеет дело не с провокаторами.
В самом деле, первые дни Иван Конопатский мог опасаться, что стал жертвой немецкой провокации. Но каждый спокойно прожитый день должен был все больше убеждать его, что приходили настоящие партизаны.
Видя, что ни гитлеровцы, ни полицаи его не трогают, Конопатский мог отбросить последние сомнения!..
За день до назначенного срока мы выслали в район предполагаемой встречи группу партизан. Они должны были убедиться, что там нет засады, а в случае опасности — дать сигнал.
Минула последняя ночь. Сигналов от группы охраны не поступило.
Забрав Николая Кузьменко, я отправился на свидание с микашевичским киномехаником.
И встретил Конопатского не на восьмом километре, как назначил, а на шестом.
Надо было, чтобы Конопатский понял: партизаны вездесущи, у них гораздо больше возможностей для работы, чем он предполагал...
[84]
Я знал, что это произведет на киномеханика достаточно сильное впечатление, он поймет: каждый его шаг нам известен...
Невысокий, сухонький паренек со вздернутым носом, услышав оклик, остановился, потер щеку, сошел с дороги.
— Здравствуйте, товарищ Конопатский.
— Здравствуйте.
— А мы вас ждем.
— А кто вы такие?
— Ну, Алима вам сказала, кто мы такие. Я — капитан Черный, а это — Коля. Мы десантники из отряда Бати... Вас никто не видел?
Серые, умные глаза паренька смотрели испытующе. Помедлив, он все-таки ответил:
— А что за мной следить? Кому я нужен?
— Хорошо, что никто не следил... Садитесь. Поговорить хотелось бы. Вы до войны в комсомоле не состояли?
— До войны все в комсомольцах ходили. Не знаю, как теперь.
— Вот что, Конопатский, вам придется нам поверить. Мы не полицаи и не провокаторы. Мы — от Гриши, самые настоящие десантники. Хотите московские газеты почитать? Читайте. Видите, «Правда» от тринадцатого августа. Недавно сбросили нам с самолета.
Бесценная «Правда»! В который уже раз сослужила она верную службу, открыла путь к сердцу человека, убедила, что мы — настоящие партизаны!
Повертев в руках газету, Конопатский взглянул на нас с меньшим недоверием:
— Вроде настоящая... Наша.
— Наша? Да ведь ты у немцев служишь, Ваня!
— Ну и что с того? Нужда заставила, вот и служу. Есть надо, мать с братишкой кормить.
— Это понятно. А что станешь говорить, когда вернутся наши?
Конопатский потупился.
— Каждый советский человек должен бороться. И ты должен. Разве не так?
Он поглядел исподлобья:
— Так... Только — что я могу?
— Если захочешь — сможешь многое. Важно только, чтобы захотел бороться.
— И в партизаны пошел бы?
[85]
— Пошел бы... Только матку с браткой надо забрать...
— Ну, там поглядим... Партизаны просто так не примут к себе. Нужно свою преданность доказать.
— Понимаю. Да как доказать-то? У меня ни оружия, ничего...
— А если б оружие?
— Будь оружие, какого-нибудь фрица застрелю! Тогда примете?
— Тогда, пожалуй, примем...
Конопатский поднял голову:
— Давайте оружие!
Он спокойно выдержал мой пристальный взгляд.
— Хорошо. Получишь в свое время и оружие. Хочу тебе верить... Но есть другие планы... Согласен ты выполнить задание партизан?
— Выполню.
— А почему не спрашиваешь — какое?
— Вы глупого не дадите, ясное дело.
— Вон как!.. Верно, глупых заданий тебе поручать не будут. Но опасное — могут.
— Не на смерть же пошлете?
— На смерть никого не посылают. Мы все жизнь любим, Ваня. Но боец всегда рискует.
— Риска не боюсь. Лучше рисковать, чем...
— Понятно... Послушай-ка, расскажи поподробней о Микашевичах. Что там у вас творится? Много ли немцев?
— Оно и немного, да есть полицаи... А кроме того — из других мест иногда наезжают. Ну, если у них совещание какое или еще чего... Картины смотреть тоже съезжаются.
— Так. А что, движение по железной дороге большое?
— Да как сказать? Обычное...
— Такое же, как в мирное время?
— Вроде... Да нет... Когда как... Последнюю неделю чего-то много поездов проходило.
— Не заметил — куда? На Ганцевичи или на Житковичи?
— Вроде больше на Житковичи...
— Ты далеко от станции живешь?
— На другом краю.
— А бывать на станции не приходится?
— Чего там делать?
— Дела найдутся! Знакомых рабочих нет у тебя на
[86]
станции? Или, может, поблизости от железной дороги кто из друзей живет?
— Да знаю там кой-кого... И знакомые есть поблизости... Но у станции охраны много!
— А мог бы ты ходить на станцию, наблюдать, куда и с чем гоняют немцы поезда?
— Могу.
— Так и договоримся. Будешь наблюдать за станцией и вообще за гитлеровцами в Микашевичах. Если новая часть появится или фашисты задумают что-нибудь — сообщишь. Хорошо?
— Хорошо... А как сообщить?
— Пошлем к тебе человека.
— Опять небось давешнюю черноглазую?
— Может, и ее.
Конопатский замялся, подобрал щепочку, стал ковырять землю.
— Ты чего?
Киномеханик помедлил, потом попросил:
— Вы лучше кого-нибудь другого присылайте.
— Почему?
— Она не наша. Не из Милевичей и не из Микашевичей. Чужая. Приметят ее.
— Хорошо. Учтем твою просьбу. Рисковать не будем. Найдем другого человека.
— Лучше из Залютичей кого.
— Там посмотрим... Значит, договорились. Все, что узнаешь, будешь сообщать нашему связному.
— Сообщу... А пароль какой будет? Тот же?
— Тот же. Если придет к тебе человек и скажет: «Я от Гриши» — верь ему.
— Добре... Только осторожней. Из Залютичей кого-нибудь...
— Не волнуйся, все будет в порядке. Никто тебя не подведет.
Поговорив еще с полчаса, мы расстались с Конопатским. Он отправился дальше в Милевичи, якобы к родственникам, а мы с Кузьменко сняли охрану и вернулись на базу.
Конопатский произвел на меня двоякое впечатление. С одной стороны, он казался умным и честным парнем, с другой — робковатым и ненадежным. Смущало, что в начале разговора киномеханик настойчиво подчеркивал свое беспокойство за семью, как бы уклоняясь от сотруд-
[87]
ничества, а потом стал на все соглашаться. Возможно, соглашался потому, что струсил и хотел скорее расстаться с нами?
Следовало посмотреть, как поведет себя Конопатский в дальнейшем. И прежде всего учесть его дельную просьбу, найти надежного связного, который не привлек бы внимания немцев и их холуев.
И снова пришел на помощь Илья Васильевич Пришкель.
— Портниха есть в Микашевичах, Леокадия Демчук, — сказал он. — Ее окрест знают. Часто на дом работать зовут то туда, то сюда. Опять же и родни у нее — пруд пруди, хоть в Милевичах, хоть в Залютичах. Вот разве Леокадию возьмете?..
Мы расспросили о Леокадии Демчук знакомых жителей. Отзывы были благоприятные.
Наши люди повидались с портнихой, потолковали с ней, подтвердили, что человек она честный, прямой.
Леокадия Демчук, встретившись с Кузьменко, была взволнована, даже всплакнула:
— Господи! Да кто же не хочет, чтобы этих гадов фашистских скорее прикончили? Кто вам помогать откажется?
Вскоре она стала нашей связной с Конопатским. И надо сказать, отличной связной!
Конопатский тоже не подвел. Выполняя наши советы, он стал следить за железнодорожными перевозками через Микашевичи, и вскоре радиоузел Скрипника смог послать в Центр первое донесение о движении эшелонов противника по линии Пинск — Житковичи.
Сведения Конопатского помогали разобраться, какие поезда прошли через Лунинец, а какие через Ганцевичи. Для Центра это могло иметь важное значение.
* * *
В сообщении группы Горева об обысках и арестах в Житковичах указывалось, что начальник немецкой полиции Герман проявил весьма большую активность. Сам принимал участие в обысках, помогал при аресте бывшего председателя Житковичского райисполкома Бортеля.
Бортель, по сведениям подпольщиков, попал в окружение, недавно возвратился к семье и некоторое время жил спокойно, не подвергаясь преследованиям.
Однако после появления в городе листовок, после то-
[88]
го, как сын Горева Игорь наклеил на стену жандармерии экземпляр «Правды», всполошившиеся гитлеровцы в числе прочих подозреваемых схватили и Бортеля, хотя он никакого отношения к листовкам не имел.
Бортеля расстреляли.
Судя по этим сведениям, в Житковичах развертывались события, о которых нужно было знать подробней. Но в то время информацию о Житковичах мы получали только через Горева. Нуждались и в проверке его данных, и в получении информации через другие каналы.
Нам вообще не мешало иметь надежного человека для посещения Житковичей тогда, когда это было нужно. Тем более что в будущем мы намеревались прощупать начальника тамошней полиции Германа.
Использовать для посещения города связных с житковичским подпольем мы считали ненужной и опасной роскошью. Связные занимались своим делом, и трогать их не следовало.
Вдобавок связные относились к числу местных жителей, а мы хотели бы послать в Житковичи партизана, который при случае мог проконтролировать связных.
Но где взять такого партизана?
Взрослый мужчина для подобной работы не годился. Он сразу бы привлек внимание полиции и гитлеровцев.
Послать женщину? Что ж — в отряде Линькова находились преданные партизанки. Однако среди них не было жительниц нашего партизанского района.
Кого подобрать?
Выход подсказал Павел Кирбай.
— Мальчонку пошлите, — сказал он. — С мальчонки — какой спрос?
— Нет у нас в отряде мальчонок. Да и необычно как-то...
— Чего ж необычного? Вон, Игорь Горев листовки клеит не хуже взрослого. Ребята — они ушлые. А оккупантов ненавидят — иным взрослым поучиться. Сердчишки-то чистые болят!
— Ты прав... Но нет подходящего мальчонки.
— Отчего нет? Есть. Хотите — приведу.
— Что за мальчонка? Откуда?
— Коля Лавнюкович из Залютичей. С матерью живет. Отец на фронте.
— А сколько ему лет?
— Не то четырнадцать, не то пятнадцать.
[89]
— Не мало ли?
— В самый раз! — убежденно сказал Кирбай. — Вы его испробуйте — сами увидите — ушлый пацан. Вдобавок Герман его по Залютичам знает. Если заметит — непременно подзовет, спросит, как в деревне живут. Точно говорю.
— А не знаешь, нет у Лавнюковичей знакомых в городе?
— Как не быть! В Житковичах, почитай, с десяток залютичских семей обосновалось. Коляка всех знает.
— Это уже лучше...
Короче говоря, мы приняли совет Кирбая. Он привел Колю Лавнюковича — юркого мальчика с острыми глазенками и льняными, давно не стриженными волосами. Пришел Коля босиком, хотя по утрам уже холодало, в коротких, потрепанных штанах, но в пальтишке.
По-мальчишески бычась, стесняясь, ковырял пальцами одной ноги другую, отвечал басовито, односложно:
— А чего ж тут?.. Ну и съезжу... Знамо... Могу...
Попросили Колю появиться в городе, зайти в гости к знакомым, купить на базаре соли, вообще побольше походить по Житковичам и, если случится, попасться на глаза Герману.
— А если он подзовет?
— Подзовет — подойди.
— Спрашивать будет небось.
— Возможно, будет расспрашивать. Говори чего-нибудь.
— Он небось про партизан спросит.
— Скажи, болтают что-то про партизан, но ты их не видел. Понимаешь?
— Чего не понять?.. И все? Ничего боле не надо?
— Больше ничего, Коля. Что бы Герман ни говорил, что бы ни предлагал, тверди, что никого не видел и не знаешь. Но запоминай, что он толковать будет.
— Уж запомню.
Коля выжидающе глянул на Павла Кирбая, присутствовавшего при беседе.
— Лишнего не болтай, — строго сказал Павел. — Делай только то, что товарищ командир велел. Понял?
— Понял, — сказал Коля. — Когда ехать-то?
— Большое дело сделаешь, Коля... Только будь осторожен. А ехать тебе завтра...
[90]
Назавтра Коля уехал в Житковичи на снаряженной нами подводе. Пропадал два дня. На третий — явился.
— Коля! Молодец! Выбрался!
— Да чего там... Подумаешь...
— Ну рассказывай, рассказывай, что было.
Коля рассказал, как добрался до Житковичей, как полицаи, обыскав его телегу и изругав за то, что ездит без пропуска, разрешили пойти на базар. Как купил на базаре соли, оставил лошадь у знакомых, а сам отправился гулять по городу. На Германа и его компанию Коля прямо-таки напоролся. Те вывалились из какого-то дома, как всегда, крепко пьяные. Герман воззрился на мальчика, словно вспоминал что-то, но потом махнул рукой, грязно выругался и пошел прочь.
Коля пытался на другой день снова столкнуться с начальником полиции, но не встретил его и вернулся.
— Спасибо за службу, Коля! — поблагодарили мальчика.
— Да что... Если надо — я еще съезжу.
— Там видно будет. Отдыхай пока. Обед приготовлен, покушай. И сапоги вот возьми... Бери, бери! Заслужил!
— Надо ж! — краснея, сказал Коля. — И дел-то было...
Приготовленные для него сапоги он принял бережно и понес, прижимая к груди.
Стоявший здесь же Сеня Скрипник глядел вслед мальчику.
— Такой маленький... — тихо сказал Сеня. — Эх, война...
Коля Лавнюкович оказался тем самым партизаном, о котором мы мечтали, думая о посещениях Житковичей. Настоящий герой, этот мальчик впоследствии безупречно выполнял все задания по разведке...
* * *
В десятых числах сентября пришла группа бойцов от Бринского с озера Выгоновского.
Они принесли доклад о диверсионной работе и просьбу своего командира прислать взрывчатки.
Как раз накануне прихода этих бойцов была получена очередная радиограмма из Центра.
[91]
Москва требовала ускорить переход в район озера Выгоновского, ближе к Барановичам, как можно быстрее начать работу на этом важнейшем железнодорожном узле фашистских войск.
Мы договорились с Линьковым, что начатую работу он будет возглавлять сам, опираясь на Федора Никитича Якушева. Я поручил Сене Скрипнику всячески помогать Якушеву.
Последний вечер мы долго беседовали со Скрипником. Я просил немедленно сообщать о всех важнейших событиях и по мере сил помогать Кузьменко и другим разведчикам.
— Довольны вы началом, товарищ капитан? — спросил Сеня.
— Видишь ли, Сеня, к разведке мы только-только приступаем. И людей еще у нас мало, и не научены они как следует, и район нашего действия крайне ограничен. Конечно, Москва тоже не сразу строилась! Но вот возможности местных жителей — и те не исчерпаны.
— Отдача будет!
— Согласен, но время, время!.. Что в последней сводке?
— Бои в районе Моздока и Сталинграда.
— Ну вот! А мы топчемся около Житковичей...
— Зря вы так, товарищ капитан. Все-таки в последнем сообщении от Горева и про железнодорожные составы говорится, и численность гарнизона уточняется.
— Эх, Сеня! Плохо мы еще за железной дорогой наблюдаем! Ни один эшелон, понимаешь, ни один не должен пройти незамеченным! Наши люди все обязаны запоминать — и номер паровоза, и количество вагонов или платформ, и характер груза определять, а мы...
— Да научатся, товарищ капитан.
— Знаю. И все равно — беспокоюсь... Ведь что — Житковичи? Нам еще столько изучать и охватывать! И Барановичи, и Пинск, и Ковель. А мы туда и не сунулись!.. Вот что. Сводки от Горева и подрывников обрабатывай за меня. И тотчас — в Центр.
— За это не тревожьтесь, товарищ капитан. Задержки не будет.
— Ну, успеха.
— Вам успеха, товарищ капитан! Счастливо дойти до Бринского.
[92]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.