7

7

Повторялась старая история, только на этот раз Папанин сам должен был подобрать состав десанта. Мандат, выданный Закордонным отделом ЦК КП(б)У давал ему неограниченные полномочия. На него были возложены важные секретные задачи, и все государственные и партийные органы обязаны были оказывать содействие: «Всем организациям КП(б)У предоставлять в его распоряжение партийных работников, давать всякие необходимые сведения, неисполнение чего будет считаться явным государственным преступлением…»

Все было бы хорошо, если бы не рюкзак, набитый деньгами. Как и в прошлый раз, приходится таскать проклятый миллион, отвечать за него головой. Миллион есть миллион! Деньги предназначались для выкупа у врангелевцев арестованных большевиков-подпольщиков и для закупки оружия у тех же врангелевцев, которые торговали всем: русским флотом, родиной и оружием. Этот рюкзак нельзя было оставить без присмотра, и Папанин, обливаясь потом, повсюду таскал его за собой. Маленький Папанин и огромный рюкзак с купюрами… Миллионер поневоле.

Папанин пытался собрать надежных людей в десант, разъезжал по городам, где находились старые товарищи, испытанные в боях: Григорий Давиденко, Григорий Ковтун, Антон Бабич, Спиридон Неводеев, Иван Добровольский и другие.

Разыскал в Новороссийске Вишневского.

Теперь отпустили его легко: ожидалось наступление всего Южного фронта.

Десант погрузился на тихоходное судно «Шахин», и буксир «Рион» и отошел. Быстроходный катер-истребитель, на котором находились Папанин и Вишневский с головным отрядом отборных моряков, их было двадцать четыре, вышел вслед за кораблями, чтоб не отрываться далеко.

Но и на этот раз им не повезло. Цемесская бухта славится ветрами, своим норд-остом. Осенний шторм невероятной силы разбросал суда уже в Керченском проливе в разные стороны. Так как шли не зажигая огней, то окончательно потеряли друг друга. Много дней спустя Папанин узнал, что буксир «Рион» разломился пополам и вместе с людьми пошел ко дну. «Шахин» сбился с курса, его долго носило по волнам, но в конце концов он добрался до Новороссийска.

«Наш истребитель долго кружил, разыскивая в темноте «Рион» и «Шахин». Потом, убедившись в бесполезности поисков, мы взяли курс на Крым. В пути мы встретили белогвардейскую шхуну «Три брата». Пришлось остановить ее, взять хозяина корабля и его компаньона заложниками, а экипажу предъявить ультиматум — в течение 24 часов не подходить к берегу», — вспоминал Папанин.

Они упорно пробирались сквозь мрак и беснующиеся волны. Бочки с пресной водой сорвало и унесло в море. Все люки пришлось задраить, и десантники задыхались от жажды и нехватки воздуха.

Папанин сам вел катер-истребитель. Суденышко медленно поднималось чуть ли не до неба, потом проваливалось в ложбину между черными валами. Рядом в рубке сидел Вишневский, привалившись на рюкзак с деньгами. И Папанин, и Вишневский были привязаны к рубке. На этот раз волны перехлестывали через рубку, на верхней палубе металась вспененная вода.

В общем-то Вишневскому еще не доводилось выходить в открытое море в подобный шторм. Он всегда был пулеметчиком — и на фронтах империалистической, и на «Ване-коммунисте», и на бронепоездах. И сейчас под рукой был «максим», готовый к бою. Судьба десанта во многом зависела и от Вишневского — случись столкновение с береговой охраной белых. Когда шторм внезапно ослаблял силы, Вишневский освобождался от ремней и веревок, стремительно бежал по скользкой палубе к закрытому люку. В любую минуту его могло смыть волной, сдуть ветром, словно пылинку, в кипящую воду, но он отдраивал люк и спускался в трюм: проверить состояние и настроение десантников. Все, разумеется, были в жалком состоянии, но никто не жаловался.

Вишневский радовался, что зашил свои дневники в парусину, предварительно завернув тетрадки в промасленную бумагу. Если даже ему суждено погибнуть, дневники должны остаться. Он уже осознавал себя литератором, писателем, журналистом, хотя еще ничего не написал для печати. Величественные образы революции теснились в голове, требовали воплощения в рассказах, в драме, в неведомых жанрах. И нынешний поход на катере-истребителе МИ?17 представлялся ярким по своей трагической ситуации эпизодом большой, общей драмы, в которой он лишь одно из действующих лиц.

Постепенно штормовые валы пошли на убыль. Тучи поднялись выше. Ветер утих.

— Вон там Капсихор! — крикнул Папанин. — Открывай люки… Выкатывай пулемет на палубу!.. Последний парад наступает.

Все заняли боевые места. Впереди темно поднимались горы. Ни огонька. Папанин раздал миллион десантникам. Кто останется в живых — пусть доставит деньги Мокроусову.

Он ни на минуту не сомневался: побережье оцеплено белыми, придется принять кровопролитный бой. А вот кто уцелеет?.. А возможно, никто не уцелеет…

— И еще, — сказал Папанин. — Если со мной что случится, скажите Алексею Васильевичу: его письмо жене я передал…