В мастерской Жолтовского

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

В мастерской Жолтовского

В тот год, помимо несостоявшейся женитьбы, случились и по-настоящему трагические для меня события.

Мосолов из Моссовета продолжал помогать нам деньгами, не слушая никаких возражений. Но он перенес сложную операцию и сильно сдал. Последняя встреча произошла поздней осенью. Именно тогда я впервые услышал тяжелые воспоминания о штрафном батальоне. По ложному доносу они с отцом смывали своей кровью чужой позор. Когда обман раскрылся, их возвратили в часть. Даже наградили боевыми орденами. Мне стало понятно, почему отец упорно не хотел вспоминать годы войны… Еще раз я поразился его стойкости, выдержке и терпению… Мосолов сказал, что уезжает долечиваться в санаторий. Мы обнялись. У меня на душе было тревожно. Интуиция подавала зловещие сигналы. И она не обманула. В санатории Мосолов скоропостижно скончался. Дети выполнили его последнюю волю и похоронили рядом с родителями в далеком Сольвычегодске. Я тяжело перенес потерю человека, который был неотделим от памяти отца и стал мне очень близок.

Одна беда, как правило, притягивает к себе другую. Незадолго до Нового года не стало Лозового. Помимо небольшой квартиры в Москве, он снимал частный домик в Подмосковье. Там проводил все свободное время с женой и престарелой мамой. Поздним вечером, в темноте, по пути от железнодорожной платформы до дома, он провалился в глубокую яму с ледяной водой. Стоны услышали случайные прохожие. Спасти его не удалось. Я об этом узнал совершенно случайно. Позвонил в очередной раз на кафедру в Академию имени Куйбышева. Секретарь трагическим голосом сообщил страшную новость. От неожиданности я уронил трубку. Было ощущение, что почва уходит из-под ног. Меньше чем за два года – такие потери! Подавленное настроение сохранилось надолго.

Тем временем учебный процесс набирал обороты. Большой объем курсовых проектов требовал полной творческой самоотдачи. До предела сократилось свободное время для подработки в мастерской Алабяна и Гипрогоре. Предстояла, на завершающем этапе четвертого курса, первая практика в проектной организации.

Весь курс распределяли по разным организациям группами по четыре – пять человек. Я оказался в списке практикантов института «Военпроект». Нас направили в один из его филиалов, который размещался в глубине Садово-Спасской улицы. В назначенный день мы узрели начальника – майора Акопяна. Он чем-то напоминал архитектора Алабяна, но скорее как пародия. Эмоционально и с сильным акцентом майор приветствовал нас:

– Добро пожаловать! Вам очень повезло. Предстоит реконструкция одного из объектов в районе Лефортово. Консультант проекта – лауреат Сталинской премии Иван Владиславович Жолтовский[66]. Вы будете исполнителями его замыслов. Возможно, даже встретитесь лично.

Важно шествуя впереди, он развел нас по рабочим местам. Мы заполнили анкеты. Дали подписку о неразглашении секретной информации. Начальник спецотдела каждого просверлил своим взглядом прямо-таки насквозь. Ореол секретности был доведен до полного абсурда. Затем Акопян пригласил нас в свой просторный кабинет. На стене висела крупномасштабная схема генерального плана всего комплекса. Его начали создавать еще в эпоху Петра I. В Лефортовском дворце царь устраивал ассамблеи, театральные представления, принимал послов. На обширной территории впоследствии появился еще один дворец, два корпуса кордегардии и военный госпиталь. Именно его и собирались расширять.

Нам предстояло сделать ряд обмеров госпиталя. Внести в чертежи поэтажные планировочные изменения. Выполнить перспективное изображение госпиталя согласно изменяемым параметрам поручили мне. Удалось уложиться быстро, в течение рабочей недели. Для продолжения работы требовалось представить подрамник в карандашной графике на просмотр Жолтовскому. Вскоре была назначена встреча в просмотровом кабинете его дома № 6 по улице Станкевича (ныне Вознесенский переулок). Он находился в самом центре между улицей Горького (Тверской) и Герцена (Большой Никитской).

Дом имел интересную историю. Он был выстроен в конце XVII века. Здесь родился поэт и драматург А. Сумароков, а в 1826–1844 годах проживал поэт-романтик Евгений Баратынский, у которого в гостях бывал Пушкин. Впоследствии владельцем дома стал брат поэта и философа Н. В. Станкевича[67]. Очень долго (без малого 40 лет!) в этом доме жил Жолтовский.

Прошло немало десятилетий, а память цепко держит воспоминание о визите. Крутая деревянная лестница в небольшом флигеле вела в бельэтаж. Стены площадки перед главным входом украшали работы Ци Байши[68]. Это были необыкновенно красивые и тонкие каллиграфические гравюры. Они выразительно передавали природный колорит и быт Китая.

Из флигеля мы перешли в большую прихожую в виде широкого длинного коридора. Справа, плотно друг к другу, стояли старомодные одинаковые шкафы. Сверху они были заставлены круглыми картонными коробками. Слева стена была прорезана тремя проемами с филенчатыми двухстворчатыми дверями. Слабо освещенная прихожая и темная отделка стен и мебели создавали ощущение умеренности и даже аскетизма. Из прихожей мы были приглашены в приемную, где расположились на мягких кожаных диванах. Примерно через полчаса распахнулась застекленная дверь в архитектурную мастерскую.

На пороге появился великий творец. Высокий, худой как щепка старик. Жестом пригласил нас войти. Бодро, несмотря на преклонный возраст, сел в старинное, с резными фигурами, кресло. Мы обступили его с двух сторон. Жолтовский медленно, с улыбкой, обвел всех изучающим взглядом глубоко запавших, мудрых глаз. Акопян выложил перед ним заготовки планов и разрезов госпиталя. Архитектор долго их просматривал, иногда пользуясь лупой. Дрожащей рукой с длинными сухими пальцами делал пометки на полях чертежей. Кратко, тихим голосом объяснял суть замечаний. Все с лихорадочной скоростью записывали каждое слово.

Наконец очередь дошла до большого подрамника с перспективным изображением госпиталя. Жолтовский попросил отставить его подальше. Я замер в ожидании критических замечаний. Довольно легко, без посторонней помощи, архитектор встал. Немного походил, всматриваясь в перспективу. Снова уселся в кресло. Попросил на журнальный столик перед ним положить подрамник. Сбоку тонким карандашом написал свои замечания и пожелания. Их было немного. Но каждое слово было по делу и «в точку». Далее продиктовал состав смеси для последующей отмывки перспективы после исправлений. Я все записал.

На вопрос, кто исполнитель, Акопян указал на меня. Жолтовский снова встал, из огромного шкафа извлек упаковки с китайской тушью и чаем, а также несколько тюбиков акварели. Все передал мне, завершив это на удивление крепким рукопожатием. На прощание, обращаясь ко всем нам, сказал:

– У вас есть огромное преимущество – молодость. Но не поддавайтесь тщеславному обольщению, что после института вы уже стали архитекторами. Только огромным трудом можно овладеть секретами мастерства. Надеюсь, у вас все получится. Желаю успеха!

Мы ушли счастливые и окрыленные. Акопян разрешил всей нашей практикующей четверке совершить утонченное колдовство отмывки перспективы в полном соответствии с пожеланиями Жолтовского. После этого я использовал счастливую возможность еще раз побывать в его доме. И опять с трепетом ожидал заключения выдающегося зодчего. Жолтовский долго молча созерцал перспективу с разных ракурсов и размашисто поставил свою подпись на подрамнике со словами:

– Вполне приемлемо, хотя не все равноценно. Важны не тонкости. Важна суть!

Мы обменялись прощальным рукопожатием. Чувствовалось его искреннее и теплое расположение к нам, его молодым последователям. В последующие годы, неоднократно проходя мимо его дома, где появилась памятная доска, всегда с благодарностью вспоминал две краткие встречи с великим творцом архитектуры…

И сейчас остаются актуальными слова Жолтовского: «Архитектор строит, считаясь не только с принципами удобства. Сооружение должно быть внушительным в своей красоте и абсолютно гармоничным. Гармония – вот что лежит в основе всех видов искусства на всем протяжении человеческой истории».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.