Гнуснейший из пороков
Гнуснейший из пороков
Судя по крайне тенденциозному отчёту Тритемия, в Кройцнахе Фауст отличился вовсе не знанием астрологии, латыни или «всего мистического»: «… Вскоре… он стал развращать своих учеников, предаваясь гнуснейшему пороку, и, будучи изобличен, скрылся от угрожавшего ему строгого наказания»{97}.
Если Тритемий написал правду, то фон Зиккинген, как покровитель Фауста, должен был уволить его с должности. Но что такое эти самые «гнуснейшие из пороков»? В 1936 году латинское выражение nefandissimo fornicationis genere перевели очаровательной фразой «род трусливой непристойности», в которой столько же дьявольского, сколько в экстравагантно закрученных усах, – и до сего времени никто не предложил другого перевода. Язык того времени отличался от современного, и я сомневаюсь, что переводчик воспроизвёл смысл латинской фразы Тритемия. Да, какие-то виды непристойности можно охарактеризовать такими словами, но на латыни всё звучало строже: nefandissimo, то есть нечестивое или греховное, и fornicationis, что означает внебрачную связь, иначе говоря – добровольный сексуальный контакт мужчины и незамужней женщины. Поскольку в те времена институт брака был священным, внебрачная связь, как и супружеская измена, означала серьёзное преступление. Это значит, что речь могла идти не только о сексуальном насилии в отношении мальчиков – к тому же в таком случае Тритемий определил бы это действие как «содомия».
Впоследствии против Фауста будут выдвинуты более конкретные обвинения в содомии. Лерхеймер описал случай в Кройцнахе следующим образом: «Он [Фауст] улизнул оттуда потому, что был обвинён в содомии»{98}. Ранние упоминания о неких аморальных поступках Фауста также можно интерпретировать как эвфемизмы содомии. Когда Манлий писал, что Меланхтон называл Фауста нечестивым чудовищем – бесстыдным, грязным и беспутным, это может говорить о сексуальной девиации{99}. Хогель также осуждал «бесовскую жизнь» Фауста, называя его «печально известным нечестивцем», а когда Фаусту запретили посещение Нюрнберга, в официальном сообщении значилось: «Известный содомит».
Обвинение в содомии было весьма серьёзным. Считают, что этот грех заставил Господа уничтожить города Содом и Гоморру со всеми жителями (Быт., 19). Содомия была запрещена по первому императорскому кодексу «Каролина» 1532 года, причём нарушение этого положения каралось смертью. Уголовно-судебное уложение Священной Римской империи германской нации было единственным средневековым сводом законов, предусматривавшим наказание за содомию. Ещё в 1509 году Ульрих Тенглер (ок. 1435–1511) опубликовал наставление для немецких юристов, требовавшее назначать смертную казнь за сексуальные действия, совершаемые лицами одного пола, а Уголовно-судебное уложение 1532 года слово в слово повторяло кодекс Бамбергского епископства. Впрочем, прецедент был создан ещё в 1277 году, когда Рудольф I фон Габсбург, первый представитель династии Габсбургов на престоле Священной Римской империи, осудил дворянина к сожжению на костре за vicim sodomiticum, то есть за содомский грех{100}.
Содомия считалась грехом, противным природе. Хотя общее определение содомии включало такие сексуальные акты, как мастурбация, взаимная мастурбация между лицами одного пола, а также половые сношения между лицами одного пола, терминология эпохи Возрождения допускала широкое толкование. Поэтому термин «содомия» означал многие преступления – измену, государственное преступление или публичное оскорбление монарха, богохульство, моральную нечистоплотность, этническую дифференциацию и многое другое. Так как наказания, прежде назначавшиеся за это «преступление», объединяли сексуальные табу с понятием религиозного греха, то «ересь» могла на самом деле означать содомский грех и наоборот. То, что обвинения в содомии в числе прочих выдвигались против «ведьм», лишний раз открывает связь между сексуальной и духовной девиацией, считавшейся преступлением против христианства{101}.
С сексуальным грехом ассоциировалось не только ведовство, то есть преступное колдовство, но также любые формы нехристианской магии. Хотя объявляя себя «вторым в магии», Фауст вызывал ассоциации с Заратустрой, мы вправе предположить, что одновременно он, не желая того, ассоциировался с Хамом, сыном Ноя. По мнению христианского писателя раннего Средневековья Иоанна Кассиана Римлянина, Хам, как сын сыновей Сета, унаследовал и сохранил их демоническую магию. Проклятый Хам стал героем обличительных историй, говоривших о пагубности распутства. В своём «Уставе» святой Бенедикт советовал читать по вечерам Collationes («Сопоставления») Кассиана, и можно не сомневаться, что, как монах-бенедиктинец, Тритемий был знаком с этим произведением. Вполне логично, что с позиций Тритемия Фауст мог выглядеть человеком с сексуальными отклонениями.
Для людей типа Тритемия уже тот факт, что Фауст занимался некромантией и практиковал «запретные искусства», означал отсутствие всяких моральных устоев. В работе Antipalus maleficiorum Тритемий с ожесточением доказывал, что ведьмы погрязли в разврате и состоят в «весьма грязных сексуальных отношениях» друг с другом, со своими жертвами и с демонами{102}.
Хотя сегодня взгляды Тритемия выглядят несколько экстремальными, в то время в этом не было ничего нового или необычного. Ещё апостол Павел связывал сексуальную девиацию с религиозной неортодоксальностью (Рим., 1: 26–28), а позднее Джованни Франческо Пико делла Мирандола (ок. 1469–1533) развил эту мысль применительно к магам. Для Тритемия и многих его современников занятие некромантией означало необходимость договариваться с демонами, в том числе вступать с ними в сексуальные отношения. Если же некромант был преподавателем, то, по логике Тритемия, подобный разврат неминуемо захватывал и учеников мага.
Фауст, занимавшийся предсказанием, определённо нуждался в помощи детей – главным образом мальчиков. По описанию Иоганна Хартлиба, как гидромантия, так и пиромантия исполнялись при обязательном участии ребёнка – мальчика или девочки. Вот как Хартлиб описывал гидромантию: «В то время как невинное дитя сидит, мастер заклинаний стоит сзади и шепчет в ухо тайные слова, пока сам Дьявол не возникает перед ним»{103}.
Документально подтверждён случай, когда учитель использовал своих учеников в подобном действе. Иоанн Солсберийский (1115–1180) приводил случай из своей молодости, когда священник, преподававший латынь, привлёк его к занятиям магией. В одном из опытов священник помазал ногти Джона и более старшего ученика елеем, чтобы увидеть в них отражение. В другой раз священник использовал в качестве отражающей поверхности полированную миску. Опыты начинались с «предварительных мистических ритуалов», а после помазания елеем священник произносил странные имена, которые, по воспоминаниям Джона, «наводили… такой ужас, что даже я, ребёнок, понимал, что эти имена должны принадлежать демонам». Напуганный Джон ничего не разобрал ни в ногтях, ни в миске, но его приятель сообщил, что видел «какие-то смутные фигуры»{104}.
Тритемий возбудил слухи о противоестественных сексуальных практиках, следовавшие за Фаустом на протяжении всей его жизни. Предположительно Фауст пустился в бега весной 1507 года. Если даже выдвинутые против него обвинения изобрёл Тритемий, это предполагает, что в то время в Кройцнахе циркулировали подобные слухи – или же эти слухи были результатом письма Тритемия. Тритемий закончил свой доклад Вирдунгу неопределённой фразой:
«Таков по достоверным свидетельствам человек, которого ты ждешь с таким нетерпением. Когда он к тебе явится, ты обнаружишь не философа, но глупца, коим движет его непомерная поспешность»{105}.
В действительности выводы Тритемия были основаны на одних сплетнях. Хотя Тритемий не встретился с Фаустом, а получил всю информацию из чужих рук, это не помешало ему выступить с серьёзными обвинениями. Тритемий мог доверять своим источникам – и хотя судья или критически мыслящий историк никогда не поступил бы подобным образом, именно выводы Тритемия оказались достоянием истории. По заключению Е.М. Батлер, в середине XX века опубликовавшей множество работ о Фаусте, большинство учёных некритически согласились с взглядами Тритемия и повторили обвинения, выдвинутые им против Фауста. В самый момент своего появления в исторических записях Фауст получает репутацию наихудшего сорта, ту, которая приклеивается намертво, как дурная кличка к собаке.
Мы не можем выяснить степень правдивости обвинений, выдвинутых Тритемием. Возможно, нам вообще не следует задаваться этим вопросом. Если, как часто бывает, письмо Тритемия рассматривается само по себе, его обвинения кажутся чем-то исключительным, но это не так. Сексуальная дискредитация была (и, к сожалению, пока остаётся) оружием, часто используемым для подрыва репутации – и Фауст не был единственной жертвой. Незадолго до письма Тритемия против эльзасского священника и гуманиста Якова Вимпфелинга (1450–1528) было выдвинуто анонимное обвинение в похотливом отношении к юношам-студентам, и проповедник Иоганн Гейлер фон Кайзерсберг призвал осудить «этих еретиков, совершающих сексуальные действия с мальчиками»{106}.
Наиболее действенными были обвинения в содомии из-за того, что в таких случаях доказать обратное всегда трудно, а виновному грозило самое суровое наказание. Упоминание о религиозной девиации также служило целям Тритемия, явно желавшего подвергнуть Фауста остракизму, но самым важным был тот факт, что обвинение в содомии вытекало из магических практик, которыми занимался Фауст. Повторяя или изобретая кажущиеся правдивыми случаи содомии, Тритемий создавал свои клеветнические обвинения, базировавшиеся на искусственной риторике, заодно выдвигая более убедительные псевдо-медицинские обвинения в невменяемости. Письмо Тритемия имело цель очернить Фауста до его появления у Вирдунга, и Тритемий явно имел свои соображения для такой атаки. Наконец, не следует забывать старое изречение: «Когда Пётр говорит о Павле, узнаешь больше о Петре, чем о Павле».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.