5

5

На станции Наманган тишина. В окрестных кишлаках лениво брешут собаки. В вагонах, утомленные беспрерывными стычками с врагом, крепко спят бойцы. Я лежу у открытой двери теплушки и любуюсь дивной картиной занимающейся зорьки. Вот зарозовел край неба. На крыши строений легли светлые блики. В садах загалдели пробудившиеся пичужки.  

Через меня перешагнул Месарош, спрыгнул на платформу.

— Ты чего ни свет ни заря подхватился?

— Коня посмотрю. Вчера ногу засек...

Месарош зашагал к голове эшелона, но через несколько минут бегом вернулся обратно. Из его выкриков я смог разобрать только одно слово: «Янчи!»

Янчи — это Янош Ковач, наш трубач. Услышав голос товарища, он кубарем скатился с нар. И тотчас же предрассветную тишину разорвал тревожный сигнал.

Бойцы сотни бросились по своим местам. Я помчался к будке стрелочника. За мной, с «льюисом» на плече и брезентовой торбой в руке, тяжело топал пулеметчик Виктор Иоселевич. Спросил его:

— Почему один? Где Месарош?

— Не знаю.

— Давай сюда! — я показал на штабель шпал.

К станции неслась орда басмачей. Атакующие резко выделялись на светлом фоне.

Пулемет задрожал в руках Иоселевича. Почти одновременно подал голос и «льюис» слева. По «почерку» я узнал Сабо. Еще дальше залились «максимы» из пулеметной команды. Гулко ухнула пушка «бронепоезда». Подумалось: «Сейчас должны заговорить обе наши батареи». Но они почему-то не спешили сказать свое веское слово...

Между тем бандиты неудержимо неслись на наши позиции. Они лезли прямо на пулеметы и истошно орали: «Алла, алла! Ур!»[8]

Подступы к насыпи густо усеялись трупами. Сквозь плотную огневую завесу прорывались лишь небольшие группки. Их уничтожали ручными гранатами, выстрелами в упор из винтовок.

Вдруг крики и беспорядочная стрельба раздались в нашем тылу. Оставив за себя Танкушича, я побежал узнать, в чем дело. Не на артиллеристов ли беда навалилась? Может быть, потому и не слышно их.

Самые худшие предположения оправдались. Перебежав под вагонами на другую сторону станционных путей, я увидел крупный отряд вражеской конницы,  атаковавший огневые позиции батарей. Бойцы развернули орудия в сторону противника, но дать залп не успели и отбивались чем попало. Рослый командир батареи Янушевский в упор бил из револьвера. Член Военного совета группы Петерсон орудовал увесистым банником.

Я бросился к командиру сотни Заблоцкому:

— Спасай батареи!

Он дал мне взвод Танкушича и два отделения от Пархоменко.

Мы зашли басмачам во фланг. Наш удар оказался чувствительным. Они начали отходить.

Несколько залпов картечью вдогонку окончательно разметали всадников противника. Батарейцы развернули пушки в сторону вокзала. Бандиты уже успели просочиться туда.

Не помню, была ли какая команда, но бойцы наши разом поднялись в контратаку. Впереди всех несся мой старый школьный приятель Рахимбек Азимбеков. За ним, во главе своего взвода, — Шишкин. Слева — подразделения Танкушича, Чанчикова, Пархоменко, Сидорова и Скокова. Это была первая наша контратака в пешем строю.

Укрывшиеся за дувалом басмачи открыли пальбу. Как подкошенный рухнул Иван Хренов. Ролич, Рахимов и еще несколько человек метнули гранаты. Подоспел с пулеметом Федоров. Басмачей сбили с занятых позиций и погнали дальше...

Остаток дня прошел спокойно. Но с наступлением темноты противник снова совершил ряд наскоков. Все они были отбиты.

С рассветом бой возобновился. Наученные горьким опытом, мы убрали все, что могло помешать  стрельбе, обеспечили некоторую свободу маневра «бронепоезду». Неприятелю так и не удалось прорваться сквозь наш огневой щит.

Мадаминбек отвел свои банды в окрестные кишлаки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.