В Азию

В Азию

За то время, что мы осматривали Святую Софию, произошли разительные перемены. Тучи стремительно неслись к востоку, а с запада на их место вливался прозрачный эгейский воздух. Воды Мраморного моря, Босфора и Золотого Рога засверкали под лучами солнца, и сразу же стало ясно, что, несмотря на все беды, нанесенные разрушениями и реставрациями, Стамбул остается одним из прекраснейших мест на Земле. Впервые проявились очертания города, который поэт XII века Константин Манассия приветствовал как «око вселенной, украшение мира, ярчайшую из звезд, маяк дольнего мира».

Солнце сулило нам дальнюю дорогу. Паром до Яловы отправлялся с пристани Кабаташ на Босфоре. Сразу за пристанью, словно одалиска на картине Энгра, раскинулся вдоль берега бледный и тяжеловесный, перенасыщенный всевозможными излишествами дворец Долмабахче. Работа семейства Бальянов, известной армянской династии архитекторов, привычно презирается специалистами как вульгарный и несуразный образец восточного непонимания западных идей. Но в этом-то и заключается его прелесть (такова же, на мой взгляд, прелесть некоторых сочинений Римского-Корсакова), а по сравнению с брутальными башнями из стекла и бетона, высящимися на холме за Долмабахче, дворцовые украшения, шпили и тяжелые фронтоны смотрятся довольно изящно.

Хотя я с удовольствием бросил взгляд на османский Версаль, однако куда больше меня заботила переправа в Азию. Вскоре паром тронулся, медленно, с дрожью и пронзительным скрипом отвалив от причала, собирая за собой приветливых чаек. Позади остался вход в Золотой Рог, и чем больше удалялся город, тем сильнее гигантские купольные массы Святой Софии и Голубой мечети напоминали облака, пришпиленные к земле колоссальными иглами своих минаретов.

Мы шли к Принцевым островам. Какой-то мужчина принялся высоким детским фальцетом расхваливать новую разновидность шариковой ручки, раздавая желающим листы бумаги с образцами письма. Официанты разносили чай, прокисший вишневый сок и «Нескафе», причем последний напиток стоил здесь гораздо дороже, чем проезд из Европы в Азию. За кормой, где, вопреки унылым предостережениям путеводителей, запрещавших даже думать о купании, вода оказалась сверкающе чистой, появилась стая дельфинов. Дугой взмывая в воздух и вновь ныряя обратно, они как будто прошивали своими телами морские волны.

Мне прежде никогда не доводилось видеть дельфинов. Их внезапное появление оказалось чем-то б?ольшим, нежели просто воплощением какой-то неопределенной надежды. Невозможно было думать о них как о чем-то рутинном, обычном. Это были мгновения чистой жизни, яркого празднества телесного мира, в котором столетия сочетались друг с другом непосредственно, словно клавиши аккордеона. Эти прекрасные существа были потомками тех, чьи изображения мы увидели позднее на дверных косяках церкви, воздвигнутой на высоком уступе над голубым ущельем реки Каликаднос.

Принцевы острова представляют собой архипелаг из девяти небольших островов. Первый из них называется Проти. Как и его более плодородные сестры Антигона, Халки и Принкипо, Проти покрыт поросшими лесом холмами. Дома тут деревянные, с верандами, фронтонами и широкими карнизами. Чем-то он напомнил мне Крым, точнее, тот вымышленный Крым до 1914 года, который существовал в моем воображении. Острова выглядели идеальным местом для работы над скорбными мемуарами или многотомными трактатами о болезненных нравах опальной аристократии.

Все долгие века византийского правления Принцевы острова были местом политической ссылки. Сюда отправляли подозреваемых в государственной измене и тех, кто просто мешал сильным мира сего. Порой, чтобы уберечь себя от будущих проблем, их лишали зрения.

Эта практика всякий раз приводилась историками-византофобами в качестве свидетельства врожденной порочности византийского общества, хотя нанесение всевозможных увечий – от вырывания ноздрей и отрезания языка до ампутации конечностей и кастрации – обычные наказания в Средние века. Если уж на то пошло, никаких свидетельств применения ослепления в карательных целях в Византии до VIII века не существует. Да и в более поздний период не было ничего необычного в том, что свергнутые императоры и опальные вельможи претерпевали наказания, самые строгие из которых заключались в изгнании или насильственном пострижении в монахи. В этом отношении византийцы предстают более гуманными, чем их западноевропейские современники и восточные соседи – аббасидские халифы Багдада и Самарры. Кроме того, ослепление в Византии служило наказанием для подстрекателей народных бунтов и тех, кто выступал против Церкви. Узурпатор Михаил VIII, отдавший приказ об ослеплении законного наследника трона, был одним из самых непопулярных правителей в истории Византии, и после его смерти в 1282 году эта практика была фактически прекращена. Сын Михаила Андроник II Палеолог счел своей обязанностью посетить жертву отцовского произвола и униженно просить о прощении.

На первый взгляд, Принцевы острова могут показаться не самым плохим местом для изгнания – райский уголок, да и до столицы недалеко. Однако был здесь и свой элемент жестокости. Единственной отрадой для изгоев, сохранивших зрение, были прогулки к причалу или наблюдение из окон расположенного на холме монастыря за манящими очертаниями Царицы городов на горизонте. Даже по ночам им не удавалось избежать этой пытки, ибо, как мы уже говорили, Церковь Премудрости Божией, освещаемая бесчисленными свечами, сияла, словно маяк, и была видна издалека.

После того как остров Принкипо остался позади, только открытое море отделяло нас от холмов Азии, которые после многодневных дождей оделись покровом сверкающей зелени, постепенно перетекающей в голубое и лиловое, сливаясь вдали со снегами вифинского Олимпа. Умирая от тяжелой болезни, симптомы которой очень напоминали рак, императрица Феодора плыла этим путем в надежде обрести в теплых источниках Вифинии исцеление. Племянник и наследник ее мужа Юстин II также отправился туда, чтобы избавиться от черной меланхолии и постоянной тревоги в построенном им неподалеку от Яловы дворце. Первая умерла в тяжелых страданиях, второй сошел с ума, но я мысленно возвращался на остров Проти, вспоминая самого выдающегося из изгнанников, обретшего в свои последние дни безмятежность и ясность, сходные с полуденным солнцем, равно дающим тепло и свет спокойному морю и цветущим холмам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.