И МЕДНЫЕ ТРУБЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

И МЕДНЫЕ

ТРУБЫ

Это была непозволительная ошибка. Ибо Таль, который теперь уже хорошо знал Ботвинника, должен был отдавать себе отчет в том, что раз самолюбивый экс-чемпион решился на реванш, значит, он просеял сквозь сито скрупулезного анализа каждую партию, каждый ход первого матча и по зрелом размышлении пришел к выводу, что имеет основания рассчитывать на победу. А если Ботвинник пришел к такому выводу, это уже много значило. Ибо в искусстве анализа, в умении трезво взвешивать все «за» и «против» он не только превосходил Таля, но и вообще не имел себе равных в гроссмейстерском мире.

Серьезным предупреждением для нового чемпиона мира должна была стать XIV Олимпиада, которая состоялась осенью в Лейпциге. Ботвинник играл превосходно, причем, что очень важно, не попадал в цейтноты. По-видимому, уже тогда Ботвинник начал готовиться к реваншу и поставил перед собой цель избавиться от цейтнотов.

Таль не внял лейпцигскому предостережению, как не внимал и голосам всех тех, кто вместе с Кобленцем старался заставить его понять, какая опасность ждет его в матч-реванше. Увы, пройдя в шахматах огни и воды, Таль не смог безболезненно выдержать самый тяжелый искус — пройти медные трубы, которыми встречали в Древнем Риме триумфаторов.

Как мы помним, на закрытии матча с Ботвинником выступил тогдашний вице-президент Международной шахматной федерации Марсель Берман. Он взволнованно говорил об огромной ответственности, которую налагает на шахматиста титул чемпиона мира. Берман был неизлечимо болен и знал об этом; может быть, оттого его слова звучали особенно значительно, но на Таля, увы, они не произвели впечатления.

У нового чемпиона было бесчисленное множество единомышленников, особенно среди молодежи, которые видели в Тале не только талантливого гроссмейстера, но и дерзкого бунтаря, романтика, борца против шахматной рутины. Они поверили в Таля, в его стиль, в его фанатичную преданность шахматам. Увы, Таль не посчитался с тем, что отныне принадлежит не только себе, но и всем тем, кто встал под его знамена.

Не испытывал он чувства ответственности и за свой талант. Ему казалось, что талант, как сказочный Конек-Горбунок, будет всегда преданно служить, не требуя забот о себе.

Таль не берег себя. За несколько месяцев до первого матча с Ботвинником Таль с его слабым здоровьем начал курить. На вечеринках он готов был допоздна веселиться, причем старался не отставать от самых крепких и выносливых.

Но можно ли ставить в упрек Талю, что он, с его жизнерадостной, общительной натурой, не вел аскетического образа жизни? Ведь Таль из тех птиц, что в неволе не поют. Талю не обязательно было становиться аскетом — действительно, это амплуа не для него, но относиться беспечно к своему здоровью, не беречь свой талант, наконец, не готовиться к повторному поединку с Ботвинником? Этого приверженцы Таля ни понять, ни простить ему не могли.

Впечатление от матч-реванша было таково, будто Таль до последнего дня не верил, что соревнование состоится. За несколько месяцев до матча он принял участие в довольно слабом турнире в Стокгольме, потом предпринял поездку в Чехословакию, где играл с молодыми шахматистами: он давно пообещал это и отказаться было неудобно. Для дебютной подготовки времени оставалось мало.

Правда, рассказывая о своей подготовке еще к первому матчу, Таль писал, что «гораздо важнее сохранить свежую голову для столь утомительного матча, чем прийти на игру с двумя чемоданами теоретических новинок, но из-за утомленности оказаться не в состоянии закрепить полученный по дебюту перевес». Это была странная концепция, ибо можно было ведь и прийти на игру с чемоданами новинок, и иметь при этом свежую голову, что, кстати, Ботвинник и доказал.

Но если эта концепция не очень навредила в первом матче, ибо Талю помогло то, что Ботвинник, не встречавшийся прежде с Талем, не смог к нему быстро приспособиться, то в реванше такой взгляд на подготовку был по меньшей мере легкомысленным. Хотя бы потому, что Ботвинник получил богатейшую информацию о своем сопернике, и можно было не сомневаться, что он подвергнет эту информацию самому придирчивому анализу.

Да и насчет «свежей головы» тоже обстояло не так гладко. Ибо лишь за несколько месяцев до реванша Таль закончил книгу о первом матче. Книга была большая, размером в двенадцать печатных листов. Таль продиктовал книгу машинистке по памяти, почти не пользуясь шахматами. Его замечательная память по-прежнему служила ему безотказно, но Таль ее в этот раз изрядно помучил.

Наконец, перед матчем он себя неважно чувствовал, и Шахматная федерация Латвии по совету врачей обратилась с ходатайством отложить начало матча на несколько недель. Но Таль, этот безукоризненный джентльмен, настоял на том, чтобы поединок начался в установленный срок — пятнадцатого марта.

Как бы там ни было, но на двух снимках, опубликованных в шахматном бюллетене и запечатлевших соперников (в профиль и анфас — чтобы не было никаких сомнений!) на церемонии открытия матч-реванша, Таль в отличие от Ботвинника выглядит хмурым, озабоченным. И уже первая партия показала, что он хмурился не зря.

Как ни парадоксально, но в этой партии именно Ботвинник на 16-м ходу избрал рискованное продолжение, а Таль, на том же ходу, — пассивное. Решение Ботвинника было своего рода вызовом, который не был принят Талем. Могло ли быть такое в первом поединке?

Неуверенность приводит Таля к поражению. Во второй партии Ботвинник получает — черными! — хорошую позицию, но в цейтноте (взаимном!) совершает ошибку, и при доигрывании Таль добивается победы.

В третьей партии Таль не заметил тактического выпада соперника и попал в трудное положение. Как писал потом Ботвинник, он рассматривал этот тактический маневр во время подготовки, «но никак не надеялся, что он осуществится в партии». Обратите внимание: Ботвинник пользуется в битве с Талем тактическим оружием. Всю партию Ботвинник проводит очень сильно и вынуждает Таля сдаться.

Счет стал 2:1. Начиная с этого момента Ботвинник захватывает инициативу в матче. Почувствовав неуверенность в игре противника, экс-чемпион старается максимально использовать выгоды ситуации и нанести Талю на старте ошеломляющие удары. И это ему удается.

Правда, следующие три партии заканчиваются вничью, но в двух из них Таль спасается ценой неимоверных усилий, причем попадает в цейтноты. Как все переменилось — Таль не атакует, а защищается, Таль не загоняет Ботвинника в цейтнот, а сам уже испытывает нехватку времени…

В седьмой партии, как и в третьей, Таль уже в дебюте попадает в тяжелую позицию и капитулирует. Ботвинник имеет перевес в два очка.

Восьмой партии суждено было стать лучшим творческим достижением Таля в матче. После этой партии он говорил друзьям:

— Теперь все в порядке — игра пошла!

Если бы он мог знать, как «пойдет» игра в следующих трех партиях!

Учитывая, что в четырех предыдущих партиях, игранных черными, Таль набрал всего пол-очка, он избрал в девятой партии новое продолжение и… быстро получил стратегически проигранную позицию. Он сопротивлялся после этого на протяжении шестидесяти ходов, но партия пришла все же к логическому исходу. В десятой партии, движимый азартным стремлением отыграться, Таль играет настолько вычурно, что уже к 10-му ходу оказывается в трудной позиции. В дальнейшем он попадает в цейтнот и терпит второе подряд поражение.

Пренебрежение к дебютной подготовке жестоко мстит за себя. Уже и белыми Таль вынужден защищаться, и его замечательное тактическое искусство помогает ему только продлевать сопротивление.

Но муки его на этом не кончились. В одиннадцатой партии Таль избрал так называемую славянскую защиту, которая приводит к относительно простой игре. Выбор дебюта ясно говорил о том, что, загнанный в угол, Таль растерян и мечтает только о передышке, о ничьей.

Но передышки Таль не получил. Впоследствии Ботвинник справедливо назовет выбор Талем дебюта психологической ошибкой. И не только потому, что еще за пятнадцать лет до того Ботвинник заготовил для этого начала специальный вариант: возникшая позиция по своему духу была привычна и удобна для Ботвинника. Словом, Таль сам, — добровольно обрек себя на пассивную защиту, и ничего хорошего, конечно, из этого не получилось. Если, выигрывая матч, он, как мы знаем, ценой громадных усилий заставлял себя стремиться к ничьей, то проигрывая матч, он оказался и вовсе неспособным действовать в таком ключе. Ботвинник получил позиционное преимущество и методично, не оставляя сопернику никаких надежд, довел партию до победы.

На этом матч практически был, по-видимому, закончен, ибо не только счет — 71/2:31/2, но и характер борьбы показывал, что вряд ли Таль найдет в себе силы изменить ход сражения. Напор Ботвинника, его уверенность, решительность, его хладнокровие в сложных позициях, от которых он теперь не отказывался, как в первом матче, производили неотразимое впечатление. И, наконец, цейтнот, с которым Ботвинник так безуспешно боролся в прошлогоднем матче, на этот раз стал его союзником: Таль, который был вдвое моложе, на этот раз чаще попадал в цейтнот и — удивительно — к концу партии больше уставал, чем его маститый соперник…

Но матч все же не был еще завершен. Оказавшись в катастрофической ситуации, Таль не мог спасти матч, но он мог, по крайней мере, спасти честь. Верил ли неисправимый оптимист, что еще не все потеряно? Кажется, верил. Во всяком случае, никому во время матча он ни разу не только не пожаловался на судьбу, но и ничем не показал, что «позиция» его на этот раз действительно безнадежна.

Что касается Ботвинника, то после одиннадцатой партии он, как видно, уже не сомневался в победе. Только этим можно объяснить, что в двенадцатой партии он избрал тот же вариант французской защиты, который встретился в первой партии первого матча: Ботвинник не только хотел свести счеты за ту встречу, но и показать Талю, что теперь готов биться с ним любым оружием. В сложной и запутанной позиции Таль, однако, переиграл Ботвинника, доказав тем самым, что он хотя и повергнут, но не раздавлен.

Но в следующей партии Ботвинник вновь завоевывает очко, а после ничьей в четырнадцатой встрече выигрывает пятнадцатую партию, и интервал вырос уже до пяти очков — 10:5! С таким же перевесом Ботвинника и закончился матч — 13:8, хотя Таль отчаянно сопротивлялся до самого конца.

Реванш состоялся. Он произвел огромное впечатление своей неотразимой убедительностью. Повторив ошибку Смыслова, который в свое время тоже позволил себе недооценить силу характера Ботвинника, его феноменальные аналитические способности и умение, как выразился сам чемпион, программировать себя, Таль был разбит по всем правилам шахматного искусства. В отличие от Ботвинника Таль явился на реванш не имея ясного плана действий, он не был готов теоретически, психологически и даже, если иметь в виду мнение врачей, физически. В итоге, имея в первом матче плюс четыре очка, он закончил второй, имея минус пять…

Уже после первых партий стало ясно, что Таль пришел к реваншу со старым, а значит, и устаревшим дебютным багажом. Начало почти каждой партии он разыгрывал как-то мучительно, со скрипом и большей частью без успеха. Достаточно сказать, что в первых шестнадцати партиях Таль набрал черными только пол-очка. Непостижимо!

Таль оказался не на высоте при анализе, а следовательно, и при доигрывании неоконченных партий. Можно назвать хотя бы двадцатую партию, по поводу которой Ботвинник на закрытии великодушно сказал, что добейся в ней Таль выигрыша, и судьба матча была бы еще не ясна.

Таль играл во втором матче без присущей ему легкости, быстроты. Шахматные часы, всегдашние его верные союзники, на этот раз часто подгоняли его, заставляли спешить и ошибаться. Таль в цейтноте — какой грустный парадокс!

Словом, Таля в матч-реванше трудно было узнать. Ни у кого не вызывала сомнений справедливость того, что Ботвинник вернулся на свой ответственный и почетный пост — победил сильнейший!

Так что ж, за один год Таль потерял свою силу, у него ослабело комбинационное зрение, он стал тугодумом? Конечно, нет. Но одно драгоценное качество, без которого немыслимы успехи в любом деле, не только в шахматах, он, став чемпионом мира, утратил — это способность критически оценивать свои силы и силы своих соперников.

Мы знаем, что Таль всегда верил в себя, и эта уверенность помогала ему, была его верной союзницей. Но непрерывные победы притупили у него чувство опасности. Он поверил, что у него всегда все будет получаться, что фортуна, как Луна к Земле, будет обращена к нему только одной стороной.

Таля сравнивали иногда со скрипачом, играющим на одной струне. Стиль его игры требует предельной собранности, редчайшего хладнокровия, ясного и гибкого мышления. В матч-реванше Таль так небрежно натягивал струну, что она либо дребезжала, либо лопалась. Он допускал просчеты даже находясь в своей стихии — стихии комбинационной борьбы.

Таль всегда был опасен тем, что в ходе борьбы загадывал своим противникам загадки одну сложнее другой. В реванше Ботвиннику почти всегда удавалось разгадывать замыслы Таля, тем более что на этот раз тем часто руководил не столько психологический расчет, сколько упрямое желание — а вот все равно докажу! Ботвинник тонко уловил эту слабинку в характере Таля и умело использовал ее, а Таль, чувствуя, что он неправ, злился от этого еще больше и, окончательно распаляясь, безрассудно лез на рожон, чтобы — в который раз! — наткнуться на встречный, заблаговременно подготовленный удар.

Неверно оценив своего противника, проявив легкомыслие и чрезмерную самоуверенность, Таль проиграл матч еще до его начала. Когда Ботвинник бросил Талю вызов на реванш, каждому было ясно, что раз могучий ветеран решился на новый бой, значит, можно не сомневаться — бой этот будет не на жизнь, а на смерть. Таль не поверил в это. Он был во власти ощущения своего превосходства в первом матче.

Когда все было кончено, Таль на вопрос о том, что он считает главной причиной своего поражения, ответил:

— Решительность Ботвинника! Я никогда не думал, что Ботвинник будет играть так решительно…

Вопреки мнению, что талант — это девяносто семь процентов пота и лишь три процента вдохновения, Таль попытался доказать, что формула таланта иная, что талант — это только вдохновение, сто процентов вдохновения! Он забыл, что шахматный талант, как и всякий другой, требует жертв, и если его обладатель уклоняется от ответственности, хочет не трудясь получать пожизненную ренту, талант в решающий момент может вдруг отказать. Конька-Горбунка, оказывается, тоже надо было холить, кормить овсом и поить ключевой водицей.

Словом, в матч-реванше Таль потерпел поражение не только на шахматной доске — он не выдержал вторичного столкновения с Ботвинником, прежде всего как с личностью. Характер, выдержка, проникновение в психологию соперника — во всем этом Ботвинник оказался на этот раз сильнее…

Что ж, в конце концов, трагедии во всем этом не было. Талю, когда он «сдавал дела» Ботвиннику, не исполнилось еще и двадцати пяти лет. Все случившееся можно было воспринять как жестокий, но, может быть, необходимый урок. Не случайно на закрытии матча Таль выслушал немало ободряющих слов, в первую очередь от самого Ботвинника:

«Прежде всего, в чем сила Михаила Таля? Во-первых, Таль очень работоспособен за доской, и поэтому он сильный практик. Когда противник невнимателен, Таль незамедлительно использует просчет, в борьбе происходит перелом, при этом обычно растерявшийся партнер допускает новый промах, и результат партии оказывается уже определенным.

Во-вторых, Таль артистически разыгрывает позиции с фигурной борьбой, когда пешки слабо ограничивают действия фигур или даже способствуют фигурной борьбе. И здесь дело не в расчете вариантов, а в том, что Таль, вероятно интуитивно, находит правильный план игры в подобных позициях. В этом, по-моему, состоят сильные стороны таланта Таля.

Естественно, что я должен был соответственно себя подготовить или, выражаясь языком современной математики, „запрограммировать“…

…Думаю, что Таль не „программировал“ себя специально к матчу, и в этом основа его неудачи. Важность подготовки, на мой взгляд, — главный вывод, который можно сделать из матч-реванша.

Тем не менее следует признать, что появление Таля на шахматном горизонте уже сыграло и, несомненно, сыграет большую роль. Он заставил и заставит своих партнеров стать хорошими практиками и „программистами“, иначе с ним не справиться. А если Михаил Таль сам станет хорошим „программистом“, то, может быть, с ним вообще нельзя будет справиться…»

В этих словах и вскрыты причины поражения Таля и дан очень точный совет — помнить о важности подготовки, уметь «программировать» себя. Совет тем более полезный, что Талю было с кого брать пример. Когда Ботвинник вернул себе титул чемпиона мира, мать Таля послала ему такую телеграмму: «Вы остались верны себе. Восхищена, но не удивлена. Буду счастлива, если мой Миша-маленький пойдет по стопам Михаила-большого…»

При всем том, что Таль выступлением в матч-реванше изрядно разочаровал своих почитателей, его поражение не было воспринято как поражение интуитивного стиля. Таль оказался несостоятельным в триумфе. Таль, но не его стиль. Теперь, когда он, привыкший прежде только выигрывать, так существенно пополнил свой шахматный и жизненный опыт и, казалось бы, понял, как важно «программировать» себя, — теперь он мог начать все сначала.

— Мы, советские шахматисты, не потеряли веру в Михаила Таля, — сказал на том же закрытии матча один из выступавших. — Мы убеждены, что он сделает правильные выводы из преподанного ему урока и порадует нас новым спортивным и творческим подъемом…

Словом, повторяю, ничего трагического не произошло. Но история шахмат смотрит на такие события по-своему. Если некто, будь он и необычайно талантлив, не выдерживает психологического искуса, какому судьба подвергает каждого чемпиона мира, если он не может без потерь пройти сквозь медные трубы, второго удобного случая он почему-то уже не получает. Подобно опять-таки Смыслову, Таль, проиграв матч-реванш Ботвиннику, что-то при этом потерял, в чем-то стал другим, словно в нем сломалась какая-то скрытая пружинка. Он играл в роли экс-чемпиона, казалось бы, с тем же вдохновением, мало того, стал более мудрым, его стиль, не потеряв своей самобытности, стал чуть более совершенным, но что-то — может быть, так необходимый ему безудержный оптимизм, способность без страха бросаться в омут — было Талем потеряно безвозвратно. А без этого оптимизма, без отчаянной удали Таль не мог быть самим собой. Словом, «ракета из Риги» прошла свой апогей и начала входить в слои земной атмосферы…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.