Глава XI Придворные дамы и лектрисы. Тайна Сен-Клу

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XI Придворные дамы и лектрисы. Тайна Сен-Клу

Синьорой Грассини, актрисами Жорж и Дюшенуа исчерпываются увлечения Наполеона представительницами сцены. Такие мимолетные встречи, как некрасивая, но талантливая певица мадам Браншю, мадемуазель Бургоэн, жизнерадостная возлюбленная министра Шанталя, и позднее мадемуазель Марс, о которой император говорил генералу Гурго, что из всех актрис она, пожалуй, нравится ему больше всех, занимали слишком мало места в жизни Наполеона, чтобы стоило дольше останавливаться на них. Прекрасная и знаменитая Ида де-Сент-Эльм, по ее словам, тоже была близка с Наполеоном. Но всем этим одалискам, приходившим в сераль, было дано ровно столько времени, чтобы распоясаться и получить поцелуй от паши и чтобы затем исчезнуть так же незаметно, как они и появились.

Наполеону, императору, уже не было надобности искать себе любовниц среди героинь сцены. При его дворе, правда, не было Ифигений, Клитемнестр. Лукреций и Юлий, но зато было много молодых и красивых, темпераментных, а также и податливых дам, которых взгляд орлиных очей властелина наполнял трепетом и вместе гордостью и счастьем. И если были многие, которые боялись императора, то были и такие, которые преклонялись перед ним. Одних толкало в объятия Наполеона честолюбие или интрига, других – любопытство узнать, сможет ли этот завоеватель и властелин, этот человек с железной волей сопротивляться очарованию нежного голоса, ласке бархатной женской ручки, и как он сам умеет ласкать. Итак, Наполеон имел богатый выбор среди придворных и почетных дам и среди лектрис императрицы Жозефины и его сестер.

Первой из этой категории считается дворцовая дама мадам де-Барберо де-Веллексон де-Воде. Она принадлежала по рождению к старинной аристократии Сен-Жерменского предместья и была одной из самых красивых женщин при молодом императорском дворе. Но это была своенравная, в высшей степени требовательная и расточительная женщина. Больше всего на свете она любила игру, но играла несчастливо и теряла колоссальные суммы. Поэтому она беспрестанно была в денежных затруднениях. Ее царственный любовник вечно должен был выводить ее из этих затруднений. Наполеон был очень щедр по отношению к своим любовницам, но он не любил, чтобы к нему обращались с денежными требованиями. А денежные требования мадам де-Воде были слишком велики даже и для императора. «Я не достаточно богат, – говорил он, – чтобы позволить себе роскошь иметь такую дорогую любовницу». Поэтому ее господство в качестве фаворитки было весьма непродолжительно. Когда она в один прекрасный день снова потребовала у него 50 000 франков, которые она проиграла, и прибавила при этом, что она застрелится, если он откажет ей в ее просьбе, то он уволил ее в отставку. Правда, она получила свои 50 000 франков, но при этом должна была немедленно расстаться с должностью дворцовой дамы и ей было навсегда запрещено входить в потайные апартаменты. Она отомстила тем, что вновь сделалась роялисткой [24] .

Мадемуазель Лакост, прелестная блондинка, о которой г-жа Аврильон говорит, что она с очаровательной жизнерадостностью соединяла много ума, а также некоторые другие лектрисы, как мадемуазель Гильебо, дамы де-Матис и де-Барраль, – последние обе лектрисы у принцессы Полины, – не были счастливее мадам де-Воде в длительности их связи с Наполеоном. Жозефина положила конец идиллии с мадемуазель де-Лакост, настояв в слезах на том, чтобы молодая девушка была отослана обратно к своим родителям. Подобная же развязка произошла и с мадемуазель Гильебо.

Гораздо более длительны были отношения Наполеона к мадам Дюшатель; пожалуй, на этот раз это было не только скоропреходящее увлечение. Она была недавно замужем за стариком статским советником Дюшателем, который, по словам герцогини Абрантесской, вполне мог быть отцом своей молодой жены. Мадам Дюшатель была придворной дамой Жозефины. Долгое время ее имя держалось в секрете в мемуарах современников. Мадам Жюно упоминает о ней как о мадам Д., точно так же, как и камердинер Констан. Мадам Ремюза заменяет ее фамилию тремя звездочками, однако уже немного позднее она говорит о мадам X., которая представляется нам идентичной с мадам. И только Льюис Гольдсмис называет полное имя мадам Дюшатель в своей «Histoire secr?te du cab?net de Napol?on». И тут же он рассказывает о скандальной сцене, которая будто бы разыгралась между любовниками на следующий день после сближения, но этот рассказ в своей грубой вымышленности дает нам только представление о ненавистническом образе мысли этого беззастенчивого памфлетиста.

Сам Наполеон окружал свою связь величайшей тайной, отчасти, может быть, потому, что не хотел вносить раздор в семейную жизнь мадам Дюшатель, которая была со своим мужем в наилучших отношениях, а отчасти чтобы не возбуждать непомерной ревности Жозефины. Он простирал до того свою предосторожность, что предпринимал свои визиты к придворной даме не иначе как в самый глухой час ночи, когда во дворце все спали, крадучись, как вор, на цыпочках и в чулках. Ни разу Констан не освещал ему путь свечкой; он всегда нес ее сам, чтобы потушить ее тотчас же, если бы он заметил что-нибудь подозрительное. Так как шпионы Жозефины были очень бдительны, то он легко рисковал попасться. «Однажды, – рассказывает Констан, – почти уже совсем рассвело, а консул все еще не возвращался в свои покои. Так как я опасался какого-нибудь скандала, то я предупредил камеристку мадам Д., как он сам мне приказывал делать в подобных случаях, чтобы она сообщила своей госпоже, который час. Не прошло и пяти минут после того как я ей дал это поручение, как я увидал консула, возвращавшегося в большом возбуждении. Вскоре я узнал и о причинах этого возбуждения. На своем пути он заметил одну из приближенных Жозефины, которая наблюдала за ним через окошечко выходившей в коридор уборной. После сильной вспышки гнева по поводу любопытства прекрасного пола он послал меня к разведчице враждебного лагеря, чтобы передать ей приказ молчать, если она не хочет, чтобы ее удалили».

На этот раз Наполеон отделался только испугом, потому что молодая шпионка была достаточно благоразумна, чтобы молчать, – вследствие ли денежного подарка, или, может быть, вследствие угрозы Наполеона.

Эти путешествия по коридорам дворца показались, однако, со временем Наполеону слишком не безопасными, так что Констан должен был нанять для мадам Дюшатель особняк в «Allee des veuves» на Елисейских полях, где Наполеон и посещал ее время от времени. Тем не менее мадам Дюшатель зачастую появлялась и в тайных покоях дворца.

Отношения Наполеона с придворной дамой завязались уже в последнее время консульства, в конце 1803 года, однако приобрели более страстный характер только уже во время Империи.

Молодая женщина обладала всеми качествами, чтобы нравиться мужчине. Ей было лет 25, она была среднего роста, стройная и грациозная, белокурая и нежная. Она умела придавать любое выражение своим голубым глазам, кроме выражения открытой простоты. Искренность, по-видимому, не лежала в характере прекрасной придворной дамы. Она была большой актрисой и могла входить в салон Жозефины с невиннейшим лицом, только что выйдя из тайных покоев Наполеона. Ее внешность была скорее холодна, чем угодлива. Ее гордое лицо с немного длинным орлиным носом отнюдь не говорило о страстности натуры, и она всецело владела его выражением. Ничто не могло нарушить выдержанной ровности мадам Дюшатель. И все же в своей горделивой недоступности она была кокетлива на свой лад. Она часто и охотно показывала свои жемчужные зубки, потому что знала, что смех к ней идет и делает ее неотразимой. Ее руки были белы и прозрачны, ее ноги малы и узки. Она восхитительно танцевала, играла на лютне и обладала красивым, приятным голосом. В умственном отношении она была менее интересна, хотя была не лишена известной хитрости и изворотливости.

Все эти качества прекрасной дамы сумел оценить не только один Наполеон, но и его пасынок, юный Евгений де-Богарне. Он явно ухаживал за ней, и хитрая дипломатка делала вид, что разделяет его чувства. В действительности же он ей нужен был лишь для того, чтобы направить ревность Жозефины на ложный след. Злополучная Жозефина испытывала адские муки ревности. Она догадывалась, что между ее мужем и придворной дамой установилось тайное соглашение, но у нее не было на это прямых доказательств. Одно время она имела даже подозрения на супругу маршала Нея.

Когда Евгений убедился, что мадам Дюшатель только играет им и употребляет его вместо ширмы, он удалился от нее глубоко оскорбленный. Но она вскоре нашла других добровольных помощников в этом заговоре. Каролина и Мюрат весьма охотно взяли на себя роль пособников в любовной интриге императора. Мюрат разыгрывал роль влюбленного, а Каролина устраивала свидания брата с мадам Дюшатель.

Но Жозефину не так-то легко было провести даже самыми тонкими хитростями. Ее ревнивое ухо подслушивало под каждой дверью, ее недоверчивый глаз следил повсюду, где только она могла накрыть виновных. Еще в начале своего консульства Наполеон приказал надстроить в Сен-Клу еще один этаж над тем этажом, где помещались его апартаменты, и соединить это помещение с его покоями потайной лестницей. «Для каких целей было устроено это потайное убежище, Жозефина вполне могла догадываться», – говорит мадам Ремюза. Действительно, она не раз накрывала там Наполеона с Жоржиной. Можно себе представить, какими глазами Аргуса она стерегла эти тайные покои. Однажды случай помог ей. Она уже давно оставила свои подозрения относительно добродетельной мадам Ней, с которой Наполеон часто милостиво разговаривал. А мадам Дюшатель явно пользовалась исключительным вниманием императора. Его взгляды и слова, обращенные к прекрасной придворной даме, вскоре навели Жозефину на истинный след, тем более что он все меньше и меньше мог владеть собой в присутствии возлюбленной. За столом он запрещал ей есть те или иные кушанья, так как они могут повредить ее здоровью. В салоне он стоял за ее стулом, был очень галантен и любезен, говорил ей комплименты, и хотя он оказывал, по-видимому, столько же внимания мадам Ремюза, мадам Жюно и мадам Чей, но Жозефина знала наверное, что все эти любезности расточались только возлюбленной. Ее женская интуиция подсказывала ей это, и она удвоила свою бдительность.

Каждый вечер император приглашал мадам Дюшатель, Каролину Мюрат и мадам Ремюза составить ему партию в игре. Но вместо того, чтобы играть, он заводил с молодыми дамами сентиментальные разговоры о любви, о верности, о ревности и т. п. Каждое слово, каждая фраза предназначалась для возлюбленной, которая давала односложные ответы, но зато тем красноречивее говорили ее глаза. В свою очередь это красноречие взглядов предназначалось только для Наполеона. В это время Жозефина сидела в другом конце салона, также за карточным столом со своими дамами. Но она тоже только механически держала карты в руках, не думая об игре. С горящими глазами, с мукой в сердце, она буквально пожирала взглядом своего мужа и мадам Дюшатель. Но этой последней ничего нельзя было поставить в упрек в ее поведении с императором. Она была сдержанна и холодна, но в этой-то сдержанности и было заключено самое опасное кокетство. Ее глаза были томнее и нежнее, чем всегда, ее улыбка тоньше и загадочнее, ее слова осторожны, ответы рассчитаны и ее туалеты день ото дня становились все изысканнее.

Но вот однажды случилось, что мадам Дюшатель вдруг покинула салон императрицы без всякой видимой к тому причины. Жозефина заметила ее исчезновение. Ее подозрительность сразу всполошилась. Некоторое время спустя, так как мадам Дюшатель все еще не возвращалась, она тоже поднялась с места. Первым ее делом было пойти в рабочий кабинет императора. Ей сказали, что его там нет. В высшей степени возбужденная, она поднялась по винтовой лестнице наверх, в потайные комнаты. Дверь была заперта! За дверью она слышала голоса своего неверного мужа и придворной дамы. Бедная Жозефина! Она была вне себя. С отчаянием она постучала в дверь и плачущим голосом позвала ее по имени. На некоторое время все затихло. Потом дверь вдруг отворилась, и Наполеон появился перед ней с искаженным гневом лицом, а сзади него стояла мадам Дюшатель.

Ярость Наполеона на нескромность жены была беспредельна. Жозефина вся в слезах убежала в свои комнаты и дрожала от страха перед той сценой, которая должна была последовать. Действительно, Наполеон вскоре явился вслед за ней в ее будуар. Его гнев не утих и обрушился со всей силой на плачущую женщину. В своей ярости он разбил вдребезги несколько предметов, попавшихся ему под руку. Ему, наконец, надоело быть вечно под надзором, и он заговорил о разводе. Он должен это сделать ради политики, ему нужна жена, которая рожала бы ему детей. Она, Жозефина, кажется, должна бы уж привыкнуть к его развлечениям. Он не то, что все остальные люди, и не позволит никому ставить ему условия. Единственным ответом Жозефины на все эти обвинения были слезы. Страшное слово «развод» наполнило ее ужасом перед возможностью подобной перспективы. Тронутый ее слезами, Наполеон смягчился. Он постарался утешить ее и оставил ее почти успокоенной.

Тем не менее он продолжал видеться с мадам Дюшатель и, казалось, был очень увлечен ею. Но и ее час тоже пробил. Беллилот, Жоржина и другие должны были примириться с неизбежностью охлаждения; то же самое случилось и с мадам Дюшатель.

В Мальмезоне, в том дворце, где его обманывала Жозефина в те времена, когда он так страстно и горячо любил ее, должно было погаснуть то пламя, которое вспыхнуло в его сердце к гордой мадам Дюшатель. По какой-то странной прихоти он переехал в Мальмезон среди зимы, в конце февраля 1805 года. Там без всякого стеснения он показывался в парке под руку со своей любовницей. В это время Жозефина из окон своего будуара следила заплаканными, лихорадочно горящими глазами за обоими любовниками. Для жестокой мадам Дюшатель, казалось, было большим удовольствием мучить таким образом бедную императрицу. Она явно пренебрегала всеми правилами осторожности и, казалось, гордилась своим положением фаворитки, выставляя это всем на показ. Или она уже предчувствовала, что ее владычеству скоро будет конец?

Это были последние дни любви Наполеона и мадам Дюшатель. Жозефине уже недолго оставалось ревновать и страдать. Наполеон сжалился, наконец, над ее слезами. Может быть, ему просто наскучил этот любовный роман, а может быть, он опасался, как бы эта гордая возлюбленная не приобрела над ним слишком большой власти. А женщины не должны были играть никакой роли при его дворе! Как бы то ни было, но, войдя раз к Жозефине и застав ее в слезах, он покаялся ей во всех своих грехах. И Жозефина, добродушная, слабая и любящая Жозефина, конечно, все простила ему. Она была счастлива, что эта связь не вытеснила ее совсем из сердца Наполеона. Она была горда, что он делал ее своей поверенной, и пообещала даже ему свое содействие в деле развязки его отношений с возлюбленной. Бедная Жозефина! Неужели она не подумала о том, что разрыв одной связи может означать начало другой?

Но она сдержала свое слово. На следующий день она позвала к себе мадам Дюшатель. Почти материнским тоном она выставила ей на вид всю неосторожность ее поведения, предупреждала, насколько легко она может этим самым повредить своей репутации, говорила ей, что она молода и неопытна и многое другое. Но мадам Дюшатель осталась холодна и не обнаружила ни малейшего волнения. Гордо и высокомерно она отрицала все, в чем императрица упрекала ее. И несмотря на то, что она знала, что всему двору известна ее история, она не выказала ни смущения, ни подавленности и сохраняла более чем когда-либо свой гордый вид. А император, казалось, совсем позабыл о своей возлюбленной. Теперь он почти никогда не разговаривал с ней. Может быть, он стыдился, что на этот раз любовь, которая, как он утверждал, не была создана для него, так долго держала его в плену?

С течением времени, однако, Жозефина стала спокойнее. Наполеон усыновил ее Евгения, и этот факт казался ей достаточно надежной гарантией для ее положения императрицы. Ревнивые опасения, что какая-нибудь более молодая женщина подарит ему наследника, стали меньше терзать ее. И когда она убедилась, что такой человек, как Наполеон, не имеет ни времени, ни свойств натуры, чтобы отдаваться серьезной любви, она стала ему прощать все мимолетные увлечения в уверенности, что она всегда будет первая и единственная в его сердце. Даже она как будто покровительствовала отношениям своего мужа к некоторым молодым докладчицам и чтицам, или, во всяком случае, она уже не чувствовала ни ревности, ни обиды. На этот счет она составила себе свою собственную философию и покорилась своей судьбе. Что она сама когда-то изменяла Наполеону, это ей никогда не приходило в голову. Ведь всем нам свойственно судить с большим снисхождением наши собственные слабости и ошибки.

Наполеон, смотря по настроению, иногда рассказывал ей о своих связях, и никогда она не проявляла по этому поводу неудовольствия. Когда после битвы при Аустерлице он снова встретился с мадам Дюшатель, Жозефина уже больше не проявляла ревности или по крайней мере умела владеть собой. Она обращалась со своей соперницей, как со всеми придворными дамами, любезно и дружески. Впрочем сами отношения Наполеона к мадам Дюшатель в 1806 году носили весьма мимолетный характер, так что почти оставались незаметными для окружающих. Роль фаворитки была закончена навсегда. Женщины при дворе Наполеона должны были властвовать только своей красотой. Как только они претендовали быть для великого человека больше, чем только женщины, он немедленно расставался с ними.

Несмотря на это, мадам Дюшатель была одной из немногих, оставшихся верными раненому льву. Во время Ста дней она украшала его двор своей красотой, своей грацией и изяществом и была в числе глубоко и искренно опечаленных, когда император был принужден покинуть навсегда Францию и поселиться на пустынной скале среди океана.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.