Исправительно-трудовые лагеря

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Исправительно-трудовые лагеря

В 1930 году в СССР трудились все, биржи труда давно были закрыты. Часть граждан трудилась под охраной НКВД и жила за колючей проволокой. Многие города, поселки, железные дороги, шахты, фабрики, заводы, электростанции построены заключенными, в их числе Московский государственный университет на Воробьевых горах.

Люди в заключении работали, учились, писали романы, давали концерты, ставили театральные постановки, заводили семьи, рожали и воспитывали детей, и не только своих. Быстролётов рассказал о жизни заключенных в ИТЛ, в одиночной камере и на советской каторге. Мало кто вынес подобные испытания и нравственно не сломался. Автор, профессиональный разведчик, умел видеть, приспособиться и выжить в любой среде. Комментарии, можно сказать, излишни.

Работая в 1960-х годах над книгами «Возмездия», третьей частью «Пира бессмертных», автор не хотел нанести кому-либо вред своим повествованием. Нужно помнить: Медведев, Паша Красный, Утемисов, Амдур, Майстрах и другие — не выдуманные литературные персонажи, а живые люди, с некоторыми автор встречался в Москве, дружил и подарил им рукописи своих книг. Автор намеренно изменил биографии некоторых «персонажей» и в некоторых диалогах свое мнение приписал умершим людям, так, по его мнению, было безопаснее, например, диалоги с библиотекарем. Люди по-разному видят одно и то же событие и воспринимают его по-разному, всё зависит от мировоззрения человека и того, что он хочет увидеть. Обсуждая с автором некоторые эпизоды из книг, я ставил под сомнение его поступки. Дед улыбался и разводил руками. Например, эпизод выноса на волю лагерных рукописей. Дед не мог подвергнуть опасности любимую женщину. Операция выноса рукописей из лагеря на волю психологически продумана, риск минимальный. Однако риск есть риск! В Москву рукописи привез узбек, отбывший свой срок заключения. Представьте себе идущего в 1947 году по улицам Москвы старого, высокого и худого узбека с крючковатым носом, короткими волосами и седой бородой, в цветастом халате, в тюбетейке и сапогах. За подкладкой его халата и были зашиты лагерные рукописи, он рисковал своей свободой! Во имя чего? Дед наизусть знал Коран, и заключенные, исповедовавшие ислам, относились к нему с большим уважением и называли его Тимур-беком. По милости Аллаха, рукописи и сохранились!

Сегодня многие авторы художественных фильмов ставят знак равенства между исправительно-трудовыми лагерями в СССР и концентрационными лагерями нацистской Германии. Говорить, что подобное сравнение противоречит действительности — одно дело, другое дело — увидеть. Поэтому в книгах «Возмездия» я дал читателю возможность увидеть места заключения Быстролётова в Норильлаге, в Ма-риинске и Суслово. Сотрудники музея «Освоения города Норильска и Норильского края» и Дома-музея Владимира Алексеевича Чивилихина в Мариинске сделали фоторепродукции с фотографий Норильлага (1938–1939 годов), Ма-риинска и Суслово.

У меня состоялся интересный разговор с Георгием Александровичем Поповым, главным врачом Центральной больницы второго отделения Норильлага в 1939 году. Он утверждал, что помнит Быстролётова в Норильлаге, и показал несколько фотографий, на которых, по его мнению, изображен Быстролётов. На фотографиях Быстролётов не был отображен, тем не менее я попросил у него разрешение показать читателям одну из них (см. вкладку). Фотография показывает, что в 1939 году заключенные имели фотоаппараты типа «Лейка» или «ФЭД» и в исправительно-трудовом лагере делали фотоснимки своих друзей и коллег. Георгий Александрович Попов, используя автоспуск фотоаппарата, сделал фотографию врачей Центральной больницы второго отделения Норильлага, разумеется, и себя. Г.А. Попов в центре снимка, он в очках и в белой шапочке. На снимке все врачи — осужденные, среди них члены центральных комитетов Коммунистических партий разных государств!

Пользуясь удобным случаем, я спросил у Попова фамилию вольнонаемного врача (начальницы) Центральной больницы, которая оперировала Быстролётова в Норильлаге.

Процитирую фрагмент из книги «Пучина»:

Приятный голос, который я услышал во время операции, принадлежал вольному врачу, начальнику больницы — красивой, статной женщине, похожей на породистую англичанку больше, чем добрый миллион обитательниц туманного Альбиона. Но имени ее и фамилии я теперь не помню — ведь для меня и других она была только гражданином начальником. Я никогда не смог бы заговорить с ней после операции, если бы не начались длительные и тяжелые приступы сердцебиения: устранять их было трудно, тут все врачи больницы пробовали свое искусство и зачастую с плохими результатами. Хая Яковлевна доложила об этом начальнице, тем более что последняя оперировала меня и отвечала за мое выздоровление.

— Бьется, как птичка в клетке! — ласково говорила миловидная гражданин начальник, просунув узкую кисть под мою грубую рубаху с лагерными клеймами. — Пусть сердечко успокоится, а не то я унесу птичку с собой!

«Вот если я не умру, то попытаюсь унести твое!» — храбрился я, глядя на нее сквозь дымку полуобморочного состояния.

Красивой, статной женщиной, похожей на породистую англичанку, оказалась Александра Ивановна Слепцова — хирург и начальник Центральной больницы Норильлага. Лечащий врач — осужденная Кузнецова Хая Яковлевна, прибыла в Норильлаг из Томского исправительно-трудового лагеря. Попов дополнил рассказ Быстролётова.

Судьба Г.А. Попова типична для тех лет: арестован в 1937 году, тюрьма в городе Орле, Военной коллегией Верховного Суда СССР приговорен к 12 годам заключения в ИТЛ. Весь срок заключения работал врачом в Норильлаге, после отбытия наказания жил и работал в Норильске врачом, затем в отделе здравоохранения города. Пока позволяло здоровье, жил на Севере (за Полярным кругом), затем уехал в Москву.

Вот сведения о Быстролётове, полученные от бывших заключенных ИТЛ. Вот что пишет о Быстролётове Амдур Залман Соломонович:

Мое знакомство с Дмитрием Александровичем началось примерно с сентября 1940 года на этапном лихтере, когда нас вывозили из Норильского лагеря как заключенных, «не поддающихся восстановлению в условиях Крайнего Севера». Дмитрий Александрович был «сактирован» после гнойного плеврита, а я — после истязаний в застенках Ивановского НКВД. Мы оказались в медобслуживании этапа и поэтому жили не в трюме, а на палубе лихтера, что способствовало нашему общению и сближению.

Быстролётов был очень красивым мужчиной, с умными голубыми глазами, мягкой улыбкой, при которой появлялись ямочки на щеках. Отличный рассказчик с неторопливым и негромким голосом, четкой дикцией и правильной русской речью высококультурного человека. В эмоциях проявлял крайнюю сдержанность.

Вспоминались наши долгие беседы с Дмитрием Александровичем, незабываемые его рассказы о потрясающих воображение фактах. Его рассказы даже о весьма деликатных обстоятельствах жизни были лишены и тени похабщины.

В лагере держался с большим достоинством.

В этом же этапе находилась бывшая врач Лефортовской тюрьмы А.А. Розенблюм, в прошлом участница Гражданской войны, медсестра в отряде Щорса, которую Дмитрий Александрович узнал. Он мне сказал, что, когда во время допроса «с пристрастием» в присутствии Ежова он потерял сознание, его привела в чувство именно она. Быстролётов, очнувшись, увидел ее со шприцем в руке, и она сказала, обращаясь к его истязателю: «Товарищ капитан, можете продолжать».

Возмущенный, я тогда потребовал у нее объяснений — женщин не принято бить. Она ответила: «К врагам у меня жалости нет». Сама же была осуждена на 15 лет «за участие в уничтожении советско-партийных кадров».

Наше знакомство с Дмитрием Александровичем продолжалось до 1946 года, когда я был освобожден из-под стражи и отправлен в ссылку. В Сусловском отделении Сиблага мы расстались навсегда.

Март 1990 года.

Розенблюм Анна Анатольевна. Родилась в Москве в 1901 году, еврейка. Беспартийная. В Гражданскую войну добровольцем поступила в Красную Армию, в составе Богунского полка 44-й дивизии участвовала в боевых действиях. После демобилизации работала медсестрой в 1 — м коммунистическом госпитале Москвы и в больнице «Красный богатырь». С 1927 года в органах ОГПУ-НКВД. В 1935 году окончила Московский медицинский институт. Военврач 3-го ранга, медработник органов НКВД. Руководила санчастью Бутырской тюрьмы, с апреля 1937 года — Лефортовской тюрьмы. В 1939 году уволена из НКВД, арестована и осуждена. Реабилитирована в 1956 году, персональная пенсионерка КГБ СССР.

Интересно отметить, что один из жителей деревни Суслове, его фамилия Вагин, до сих пор помнит врача Быстролётова! Вот что пишет о Быстролётове выпускник Ленинградского государственного университета (ЛГУ) К. Иванов:

Я познакомился с ним в 1946 году в Сусловском отделении Сиблага НКВД (Кемеровская область). Работал Быстролётов врачом. Его коллегой был Д.Е. Бертельс, до ареста студент восточного отделения филфака ЛГУ. Дмитрий Евгеньевич исполнял обязанности секретаря медицинской комиссии и не раз держал в руках формуляр Быстролётова. Послужной список лагерника был своего рода кратким личным делом. В формуляре Быстролётова были две интересные записи. Первая: в документ были вписаны не одна, а две фамилии: Быстролётов (Энверов). Возможно, вторая фамилия была в его голландском паспорте. Запись вторая. Статья, по которой судили Быстролётова, была литерной (обозначенная не цифрой, а буквой): КРД (контрреволюционная деятельность). Дела по литерным статьям рассматривались не судами, а изуверской «тройкой» и подобными комиссиями. Рассматривались, как говорится, в отсутствии всякого присутствия (самого подсудимого, свидетелей, защиты). На последнем листе формуляра комиссия делала записи о состоянии здоровья заключенного. Быстролётову всегда проставлялись л.ф.т. (легкий физический труд). Труд, однако, не был легким. Врач лагерной амбулатории обслуживал и барак ОПП (оздоровительно-профилактический пункт). По народной, лагерной, этимологии: общество подготовки покойников. При плохом питании, при бедственном положении с лекарствами и медицинской аппаратурой важнейшее значение приобретала психотерапия, критерий Бехтерева: «Если больному с врачом не стало легче, то это не врач». Манерой, взглядом, голосом, порой понижавшимся до шепота, Быстролётов оказывал терапевтическое воздействие на больного.

Гражданским долгом для Дмитрия Александровича была и литературная деятельность: писал воспоминания о пережитом и увиденном. Рисовал. Сохранялось обостренное чувство юмора. Случалось, что мишенью подобных суждений, зарисовок становились представители лагерной администрации. Как-то начальник медсанчасти ст. лейтенант Плюхин попросил Быстролётова нарисовать его портрет. Дмитрий Александрович согласился. Завершая работу над портретом, Быстролётов обратился к своему шефу с вопросом: «Гражданин начальник, какую нарисовать вам грудь — кутузовскую или суворовскую»? Подумав, начальник дал ответ: «Суворовскую».

В конце сороковых мы расстались. Меня «освободили», сослали в таежную глухомань Красноярского края, Дмитрия Александровича направили в столицу якобы для повторного следствия.

За вызовом Быстролётова в Москву скрывалось нечто большее, подобные решения не в стиле Абакумова, да и за отказ от амнистии и сотрудничества Быстролётову в 1948 году лагеря заменили изощренно садистской мерой наказания: «Пять лет одиночной камеры, после чего — расстрелять». О Быстролётове вскоре забыли, он не был расстрелян, к тому же в 1951 году Абакумова арестовали как «врага народа».

Отказ от амнистии автор объяснил следующим образом:

Я страстно хочу свободы думать и говорить, свободы писать и работать. Твердыми руками до самой последней минуты жизни я буду упорно вить шелковую нить, ведущую меня в просторы творчества. Я — советский человек и не могу никогда и ни при каких обстоятельствах сделать что-либо во вред народу и Родине!

Но я — уже не добровольный раб. С умственным и душевным рабством кончено. Я свободен: на десятом году заключения перестал, наконец, отождествлять моих палачей с Родиной.

В Российской истории повторяются периоды, когда для порядочного русского человека в России место только в тюрьме. Что ж, делать нечего, — сейчас именно такое время. Я — на своем месте.

Могу добавить, что некоторые заключенные сотрудники разведки согласились с предложением Абакумова, после смерти Сталина их дальнейшая судьба была трагичной.

Что касается внука известного русского писателя Леонида Андреева, то автор ошибся: вместе с ним в камере на Лубянке находился сын Леонида Андреева. Даниил Леонидович Андреев. Его обвинили в шпионаже в пользу США и отправили в тюрьму города Владимира, где он написал несколько мистических литературных произведений, в 1957 году вышел на свободу тяжелобольным и вскоре умер.

Автор не назвал фамилии советских генералов. Это и не нужно, они известны, я видел в домах Москвы картины мастеров эпохи Возрождения, на которых стояло клеймо Дрезденской галереи!

5 марта 1953 года умер Иосиф Виссарионович Сталин, для миллионов советских людей это был день настоящей скорби.

И.В. Сталин — выдающийся политический деятель XX века, по образному выражению Уинстона Черчилля — Сталин получил Россию в лаптях, оставив атомной державой!

Автор, говоря о сталинской эпохе и о Сталине, неоднократно мне указывал: нельзя судить о человеке по его сапогам. Мы, современники Сталина, якобы видим лишь сапоги Сталина, да и суда в России над Сталиным не было! Разумеется, автор прав:

Сталинская эпоха ярка и грандиозна, она велика в хорошем и дурном, и не следует ее огульно хаять и чернить. Преступления кучки проходимцев не могут заслонить бессмертный подвиг народа, приступившего к построению новой жизни.

После смерти Сталина и ареста Берии прошла серия показательных судов над организаторами репрессий. В 1953 году в Москве состоялся процесс по делу Берии и других. В 1954 году в Ленинграде — процесс по делу Абакумова и других. В 1955 году в Тбилиси — процесс по делу Рапава и других. В 1956 году в Баку — процесс по делу Багирова и других. По свидетельству руководителя специального аппарата Главной военной прокуратуры по пересмотру дел сталинского времени Б.А. Викторова, часть следователей, причастных к незаконным репрессиям, ушла от наказания, их освободили от судебной ответственности по истечении срока давности, например Хвата, Боярского, Авсиевича и других. В общей сложности за уголовные преступления и грубейшие нарушения законности осуждены к различным мерам наказания, в том числе к расстрелу, 1324 сотрудника НКВД-МГБ, 2370 сотрудников наказаны в административном или партийном порядке: уволены, лишены пенсий, званий, исключены из партии и т. д. Из числа руководящего состава органов госбезопасности разжалованы, осуждены и уволены 68 генералов.

Разумеется, Каганович, Маленков, Хрущев и прочие члены ЦК КПСС не ответили за свои преступления и гибель миллионов людей. Мало того, последний руководитель идеологического отдела ЦК КПСС, не кто-нибудь, академик, уже в наше время, выступая по радио «Свобода», заявил: «Мы лукавили!» Какая прелесть, не они «лукавили», а мы!

В 1954 году были расстреляны Абакумов, Александр Леонов и другие генералы. В 1994 году Военная коллегия Верховного суда Российской Федерации отменила приговор 1954 года в отношении Абакумова и Леонова. Они — не преступники?!

В 1950-х годах закрывались последние сталинские лагеря, и невинно осужденные возвращались домой к разрушенным, уже не существующим семейным очагам. Бывшие политические сталинские заключенные встретились с новым поколением предвоенных и военных лет, лишенным отцов и семейного тепла.

Пришло время реабилитации расстрелянных и униженных граждан. Первыми реабилитировали родственников и друзей номенклатурных чиновников!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.