«Вторая бабушка» Алексей Столыпин
«Вторая бабушка» Алексей Столыпин
Фигура эта, нужно сказать, очень любопытная! Если, скажем, Михаил Глебов в лермонтоведческой литературе представляется чаще всего «белым и пушистым», а князь Александр Васильчиков выглядит, как правило, чернее черного, то Алексей Аркадьевич предстает перед нами то в белоснежных одеждах безупречного джентльмена и заботливого родственника, то в черном одеянии злодея и тайного врага поэта. Причем поляризация мнений о Монго началась еще при его жизни. К слову сказать, считается, что прозвище «Монго» дал своему дяде сам Лермонтов, увидев у него книгу «Путешествие Мунгопарка», хотя есть и другие версии – не будем тратить на них время. Просто Алексея Аркадьевича удобно именовать так – для отличения от других Столыпиных.
Алексей Аркадьевич Столыпин
В. И. Гау, 1844
Ну а чего все-таки больше выявляют в личности Монго пишущие о нем – плюсов или минусов? Увы! Если положить то и другое на разные чаши весов, то сохранится равновесие, ибо на каждый плюс обязательно находится минус и наоборот. Вот характеристики личности Алексея Аркадьевича, данные его современниками. Дальний родственник Лермонтова, М. Н. Лонгинов, писал: «Это был совершеннейший красавец; красота его, мужественная и вместе с тем отличавшаяся какою-то нежностию, была бы названа у французов „prover biale“ (легендарной). Он был одинаково хорош и в лихом гусарском ментике, и под барашковым кивером нижегородского драгуна, и, наконец, в одеянии современного льва, которым был вполне, но в самом лучшем значении этого слова. Изумительная по красоте внешняя оболочка была достойна его души и сердца. Назвать „Монгу-Столыпина“ значит для людей нашего времени то же, что выразить понятие о воплощенной чести, образце благородства, безграничной доброте, великодушии и беззаветной готовности на услугу словом и делом. Его не избаловали блистательнейшие из светских успехов, и он умер уже не молодым, но тем же добрым, всеми любимым „Монго“, и никто из львов не возненавидел его, несмотря на опасность его соперничества. Вымолвить о нем худое слово не могло бы никому прийти в голову и принято было бы за нечто чудовищное».
А вот мнение князя М. Б. Лобанова-Ростовского: «…я много виделся с офицерами лейб-гусарского полка, расквартированного в Царском Селе… Здесь я познакомился с красивым Монго… Он тогда еще не предался культу собственной особы, не принимал по утрам и вечерам ванны из различных духов, не имел особого наряда для каждого случая и каждого часа дня, не превратил еще себя в бальзаковского героя прилежным изучением творений этого писателя и всех романов того времени, которые так верно рисуют женщин и большой свет; он был еще только скромной куколкой, завернутой в кокон своего полка, и говорил довольно плохо по-французски; он хотел прослыть умным, для чего шумел и пьянствовал, а на смотрах и парадах ездил верхом по-черкесски на коротких стременах, чем навлекал на себя выговоры начальства. В сущности, это был красивый манекен мужчины с безжизненным лицом и глупым выражением глаз и уст, которые к тому же были косноязычны и нередко заикались. Он был глуп, сознавал это и скрывал свою глупость под маской пустоты и хвастовства».
Да, прекрасную возможность дают эти отзывы желающим и поднять Монго на пьедестал, и принизить его! Тем же целям отлично служат и характеристики Алексея Аркадьевича, данные ему таким авторитетным лицом, как Лев Толстой. Так, 31 июня 1854 года он записывает в дневнике: «Еще переход до Фокшан, во время которого я ехал с Монго. Человек пустой, но с твердыми, хотя и ложными убеждениями». А запись от 26 апреля 1856 года гласит: «Обедал с Алексеем Столыпиным у Дюссо. Славный и интересный малый».
Словом, выбирай, что тебе по вкусу. Некоторые, кстати, так и делают:
«Среди людей, группировавшихся в Пятигорске вокруг Лермонтова, не все были искренними и достойными его товарищами… „Рыцарь чести“ – так характеризовали Столыпина в петербургских салонах, где Лермонтов считался „лишним“ человеком. И это вполне логично, ибо представления Столыпина о чести вмещались в рамки аристократических концепций. Лев Толстой о Столыпине-Монго выразился так: „Человек пустой, но с твердыми, хотя и ложными убеждениями“» (И. Кучеров, В. Стешиц. «И все же… Дуэль или убийство?»).
«…Если говорить о дружбе поэта со Столыпиным, то едва ли сегодня можно судить о том, достоин или не достоин ее был Монго. И если выбор Лермонтова пал на „великолепного истукана“, каким, по мнению некоторых, был Монго, значит, в этом был для него какой-то смысл, значит, для Лермонтова этот человек был дорог… Веселый, без претензий на ученость, по словам Л. Н. Толстого, „славный и интересный малый“, он был для Лермонтова незаменимым компаньоном и хорошим товарищем, особенно в бурные годы гусарской жизни» (В. Захаров. «Загадка последней дуэли»).
И тут, как видим, полярность мнений, с использованием в качестве «тяжелой артиллерии» цитат из Толстого, «стреляющих» в прямо противоположных направлениях. Особенно печально то, что, старательно окрашивая Монго светлой или темной краской, пишущие мало интересовались им самим. Лишь в самые последние годы появились работы, проясняющие некоторые важные моменты его биографии.
Основателем большого столыпинского семейства считается Алексей Емельянович Столыпин (1744–1817), пензенский помещик и губернский предводитель дворянства. Свое немалое состояние он нажил на винных откупах. Учился некоторое время в Московском университете, понимал значение образования. Был владельцем одного из лучших в России крепостных театров. Алексей Емельянович имел 11 детей – 6 дочерей и 5 сыновей. Своим сыновьям дал отличное образование – почти все они стали видными военными и государственными деятелями, игравшими важную роль в истории России. В частности, Аркадий Алексеевич Столыпин (1787–1825), отец Монго, был тайным советником, обер-прокурором Сената, затем сенатором. Просвещенный, передовой деятель своего времени, близкий друг М. М. Сперанского, он был знаком Н. М. Карамзиным, В. К. Кюхельбекером, А. С. Грибоедовым.
Любопытно, что именно благодаря Аркадию Алексеевичу протянулась первая нить, связавшая Столыпиных с Кавказом. В конце XVIII века Аркадий Алексеевич оказался в Георгиевске. Возможно, он начинал свою карьеру в одном из присутственных мест уезда. Самое интересное, что в 1795 году журнал «Приятное и полезное препровождение времени» опубликовал его стихотворение «Письмо с Кавказа к моему другу Г. Г. П. в Москве». Это – первое в российской литературе описание далекого южного края. И его автор выглядит не заезжим путешественником, а жителем тех мест, более того – их патриотом, который гордится уникальностью этого края.
Следующая нить к Кавказу протянулась благодаря указу Александра I, которым в 1807 году «отставному поручику Столыпину», то есть Алексею Емельяновичу, отцу Аркадия Алексеевича и деду Монго, было отведено четыре тысячи десятин земли в Георгиевском уезде Кавказской губернии – по течению реки Кумы, между дач казенных селений Солдато-Александровское и Отказное. Спустя два года Алексей Емельянович с сыном Николаем побывали на Кавказе – вероятно, по делам этого имения. И в последующие годы Столыпины приезжали сюда не раз. В 1825 году на Кавказских Водах лечились дочери Александра Алексеевича – Мария, Агафья, Варвара. А Елизавета Алексеевна Арсеньева, урожденная Столыпина, привезла сюда своего болезненного внука Мишу Лермонтова. И жили они в усадьбе Екатерины Алексеевны Хастатовой, тоже урожденной Столыпиной. Выйдя замуж за генерала Хастатова, она поселилась на Тереке в имении Шелковское, а на Горячих Водах построила два дома. Они сохранялись до конца XIX столетия, потом были сломаны, чтобы освободить место для Новосабанеевских (ныне Пушкинских) ванн.
Алексей Аркадьевич Столыпин, известный и современникам, и всем последующим исследователям как Столыпин-Монго, был вторым сыном Аркадия Алексеевича. Приходился Михаилу Юрьевичу Лермонтову двоюродным дядей – бабушка поэта, Елизавета Алексеевна, была родной сестрой Аркадия Алексеевича. Родился Монго в 1816 году. Воспитывался дома, получив, как и остальные его братья, основательное домашнее образование. Вопреки утверждениям некоторых биографов поэта, в детские годы с Михаилом Юрьевичем они не были близки и даже знакомы. И впервые встретиться могли лишь в 1832 году, когда Мишель побывал на даче Веры Николаевны, матери Алексея. А потом, с разрывом всего в один год, оба поступили в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Случайность? Или договорились заранее?
Поступив поначалу в лейб-гвардии Конный полк, Столыпин очень скоро перевелся в лейб-гвардии Гусарский, который выбрал Мишель. Почему? Ведь рослому Столыпину гораздо более пристало быть конногвардейцем, в которые подбирались конники под два метра высотой, чем служить в гусарах, большей частью низкорослых. Это наводит на мысль, что он уже тогда попал под влияние своего двоюродного племянника и не захотел расставаться с ним в последующие годы. По окончании школы оба были выпущены в лейб-гвардии Гусарский полк, стоявший в Царском Селе, – Лермонтов в 1834, Столыпин в 1835 году. Там они вместе снимали квартиру, ведя образ жизни типичный для офицерской среды этого полка. Кое-какие тогдашние их похождения фигурируют в поэме Лермонтова «Монго», датированной 1836 годом.
Кстати сказать, это не единственное литературное произведение, где нашла отражение личность Столыпина. Полагают, что, кроме поэмы «Монго», Лермонтов некоторые его черты привнес в образ Печорина. В. А. Соллогуб изобразил Столыпина в повести «Большой свет» под именем графа Сафьева. И. С. Тургенев использовал черты его личности и факты биографии для описания молодых лет Павла Петровича Кирсанова в романе «Отцы и дети».
Прошло два года. За стихи на смерть Пушкина Лермонтов был выслан на Кавказ. И в это же самое время туда отправляется Столыпин. Некоторые исследователи напрямую связывают эти события. Но простое сопоставление дат отрицает эту связь: о месте ссылки Лермонтова стало известно лишь в феврале 1837 года, а Столыпин решил отправиться на Кавказ еще в январе.
В далеком южном краю пути их разошлись. Заболевший дорогой Лермонтов оказался на Водах, а Столыпин, прикомандированный к отряду генерала Вельяминова, кстати сказать вместе с Николаем Мартыновым, проделал тяжелый путь через кавказские перевалы к Черноморскому побережью, где оба приняли участие в строительстве береговых укреплений, за что впоследствии получили награды. Условия похода оказались чрезвычайно трудными, порою смертельно опасными. Но столичный денди и сибарит достойно выдержал все. Прослышавший об этом Лермонтов писал о нем бабушке: «…некоторые офицеры, которые оттуда приехали, говорят, что его можно считать лучшим офицером из гвардейских, приехавших на Кавказ».
Вскоре оба вновь оказались в столице, где продолжилось их совместное гусарское житье. Заметной вехой его стало их участие в так называемом «кружке шестнадцати», где Лермонтов играл весьма заметную роль. Кое-кто из лермонтоведов XX столетия пытался представить этот кружок как «гнездо свободомыслия». Фактически же это было просто собрание фрондирующих представителей аристократических фамилий, позволявших себе выпады по поводу существующих порядков.
Конфронтация Столыпина с императором Николаем Павловичем не ограничивалась только этими словесными выпадами в кругу друзей. По словам биографа поэта П. А. Висковатова: «У него (Столыпина) была неприятность по поводу одной дамы, которую он защитил от назойливости некоторых лиц. Рассказывали, что ему удалось дать ей возможность незаметно скрыться за границу». Под «некоторыми лицами» подразумевались, конечно же, Николай Павлович и шеф жандармов Бенкендорф. А вот имя дамы достоверно выяснить так и не удалось, несмотря на, казалось бы, убедительные версии, выдвинутые исследователями.
Но так ли оно важно, если мы знаем, что ничего личного в действиях Монго не было, ибо как раз в это время начался его длительный и бурный роман с известной красавицей – графиней А. К. Воронцовой-Дашковой. Многолетняя привязанность к ней, исключавшая все другие любовные приключения в свете, не спасла Монго от личной неприязни Николая I, о которой упоминал его родственник Александр Аркадьевич Столыпин: «Говорят, что государь Николай Павлович, гордившийся своей внешностью, имел слабость ревновать к успехам Алексея Аркадьевича и не скрывал своей нелюбви к нему».
Наверное, очень не поздоровилось бы Монго, узнай император о его служебном проступке – отсутствии в полку без уважительных причин летом 1839 года. За свое прегрешение Столыпин подвергся серьезному дисциплинарному наказанию – двухмесячному содержанию на гауптвахте. Срок немалый, предполагавший последующий перевод гвардейского офицера в один из армейских полков, скорее всего – на Кавказ. Чтобы избежать этого, Столыпин подал прошение об отставке, которое было удовлетворено. Увы, в феврале 1840 года состоялась дуэль Лермонтова с сыном французского посланника Эрнестом де Барантом, в которой Столыпин был секундантом. Как человек чести, Столыпин признался в этом сам, хотя кара ему грозила немалая. Правда, она не последовала – в резолюции по делу император приказал лишь объявить Столыпину, «…что в его звании и летах полезно служить, а не быть праздным». Так что пришлось Монго снова надевать мундир – на сей раз Нижегородского драгунского полка.
Вновь они оба едут «с милого севера в сторону южную». Причем едут отдельно друг от друга. И даже отпуска в начале 1841 года берут порознь. Это дает основание некоторым лермонтоведам говорить об охлаждении их дружеских отношений, что другими их коллегами отрицается. Потому если мы и здесь воспользуемся символическими весами, то снова увидим равновесие, поскольку на другую чашку можно будет положить немало того, что говорит в пользу продолжающейся дружбы. Ведь воюют они частенько бок о бок и постоянно встречаются в перерывах между боями. И, возвращаясь из отпуска, значительную часть пути проделывают в одном экипаже. Вместе они получают назначение на левый фланг Кавказской линии, вместе едут туда и, в конце концов, вместе оказываются в Пятигорске. Здесь живут в одном доме, где все комнаты сообщаются друг с другом. Их квартирный хозяин Чилаев вспоминал об их общих повседневных обедах и дружеских праздничных застольях, в которых принимали участие оба. И о том, как рассудительный Столыпин то и дело сдерживал порывы своего импульсивного родственника, получая в ответ: «Ты – вторая бабушка!» Возможно ли такое при нарушившейся дружбе?
И вот, наконец, роковой поединок у подножия Машука. Он преподносит нам целый букет загадок, связанных с Алексеем Аркадьевичем Столыпиным. Речь о них – впереди.
Почти два десятка лет прожил Столыпин после пятигорской трагедии – воевал в Крыму, жил за границей. В 1858 году умер от туберкулеза. И за все это время о Лермонтове и его дуэли не сказал ни слова. Правда, публикуя в одной из парижских газет свой перевод романа «Герой нашего времени», дал редакции основание написать: «Г. Лермонтов недавно погиб на дуэли, причины которой остались неясными». А может быть, Монго и не хотел, чтобы обстоятельства гибели его родственника и друга были разъяснены?
Возможно, и не хотел. Но как тогда можем мы относиться к тем современникам, которые, притом что у них не было резонов искажать факты, все-таки «озвучивали» свои сведения явно неточно?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.