IV
IV
Над чёрным зеркалом пруда взлетела и рассыпалась первая ракета.
Тр-рах, тр-р-р-рах, трах!
Огненный дождь падал с вечернего неба, отблески медленно угасали в тёмной воде. Большой низкий с закруглёнными крыльями дом Аллисонов сиял жёлтыми огнями. Китайские фонарики — красные, голубые, полосатые — пятнами освещали тёмную зелень парка. Гравий скрипел под ногами. Светлые платья дам и жилеты джентльменов мелькали среди чёрных деревьев. Пахло цветущей магнолией.
Бум! Бумм! Ударил барабан в павильоне. Высоко взлетели звуки скрипок, завздыхали фаготы, змеями поползли вкрадчивые флейты. Закрывая глаза, раскачиваясь на стульях, играли негры в красных ливреях. Седой капельмейстер строго помахивал смычком, но хмурился он больше для виду: оркестр играл отлично, с филигранной чистотой выводя пассажи Филидорова «Дровосека».
У ворот усадьбы, увитых гирляндами, шла суета, экипажи подъезжали непрерывно. Джеральд Аллисон в чёрном сюртуке принимал гостей.
— Миссис Симпсон! — Он склонился к руке толстой дамы в лиловом платье. — Рад вас видеть, Джэк! Гарри, старина, отдайте лошадь конюху и ступайте в сад… Мистер Баркер, мистер Мак-Лиш, добрый вечер! Рад видеть вас у себя… Миссис Дюваль, примите мои восторги: сразу видно, что платье из Парижа… В сад, джентльмены, в сад! Добрый вечер всем, добрый вечер!
Негры проворно подхватывали под уздцы лошадей и исчезали с ними во мраке. Поодиночке и группами гости входили в сад. Перед домом, на веранде, стояло огромное кресло, в котором утопала высохшая фигурка леди Аллисон. Накрашенная, древняя, несгибающаяся, она напоминала не то мумию, не то злую фею Карабосс из сказок Перро. Чёрными бусинками глаз она обшаривала проходившую мимо вереницу гостей. Дамы низко приседали, мужчины целовали синеватую, сморщенную ручку — и седые букли благосклонно кивали.
Никто не говорил ни слова: старуха была совершенно глуха.
Недавно и память покинула её — своего единственного сына она называла то Джоном, то Генри…
А гости всё подъезжали.
— Вот и судья! — приветливо сказал Аллисон. — Добрый вечер, миссис Морфи, рад видеть вас у себя. Эй, Дик! Дикки, иди сюда. Вот тебе новый товарищ, Пол. Видишь, какой черноглазый?
Плотный, краснощёкий Дик Аллисон смотрел на Пола без особого любопытства.
— Добрый вечер… Ричард, — Пол протянул ему руку искренно и сердечно. — Хотите дружить со мной?
— Конечно, Пол! — весело ответил Дик. — Хотите посмотреть ручного оппосума? У нас есть.
— Совсем ручного? А чем вы его кормите?
— Рубленым яйцом. Так сбегаем, посмотрим?
— Конечно!
Они побежали по тёмной аллее. Пол вежливо бежал сзади, стараясь не обгонять пыхтящего отпрыска Аллисонов.
Оппосум и в самом деле был совсем ручной. Он с удовольствием съел из рук Пола — страшного чужеземца! — ванильный сухарик.
— А есть у тебя пони, Дик? — блестя глазами, спросил Пол.
Дик даже обиделся. Разумеется, у него есть пони. Папа всегда говорит, что джентльмен не может существовать без собственной лошади.
— А какой он масти?
— Гнедой. Его тоже можно посмотреть, пожалуйста…
Сбегали на конюшни, пони и в самом деле был гнедой.
Пол сразу увидел, что Панчо лучше, но из вежливости не сказал это Дику и похвалил гнедого, деловито уминавшего корм.
— У нас в парке недурные качели, — небрежно сказал Дик. — Хочешь, сбегаем?
Они помчались в парк. Взошла луна, мягкий свет облил молоком неподвижную листву. На площадке, где висели качели и торчали столбы «гигантских шагов», мелькали светлые платьица, слышались смех и взвизгивания.
— Долой с качелей, Мэй! — закричал Дик. — Качели не для девчонок! Идём, Пол…
Пол стоял неподвижно. От качелей отделились три белые девичьи фигурки. Средняя, повыше ростом, подошла к мальчикам совсем близко. В тринадцать лет Мэй Аллисон была тонка, как ивовый прутик. Серебряный свет обливал её косы и большеглазое, серьёзное лицо. Оно глядело на Пола в упор, сверху вниз, вопросительно и немного надменно. У Пола перехватило горло.
— Я… я Пол. Пол Морфи… — залепетал он, чувствуя, как заливает лицо огненная волна. Он шаркнул ногой и поклонился.
— Здравствуйте, мистер Морфи. — Она говорила совсем как взрослая, спокойно и важно. Пол мгновенно ощутил себя семилетним. — Я Мэй Аллисон, а это Кэт Джонсон и Маргрет Холл, мои подруги…
Фигурки чинно присели, одна фыркнула довольно явственно.
— Мы увидимся за ужином, мистер Морфи… — Мэй метнула на виновную презрительный взгляд. Пол поклонился ещё раз. Никакие силы не заставили бы его раскрыть рот.
Светлые фигурки давно растаяли в сумраке аллеи, а он всё ещё стоял, глядя им вслед.
— Иди сюда, Пол, помоги мне подтянуть верёвки, заворчал Дик. — Можно подумать, ты никогда не видал девчонок!
Девчонок? Таким словом назвать серебряное чудо, мелькнувшее перед ним на одно неповторимое мгновение!
— У меня есть младшая сестрёнка Эллен, — нерешительно сказал Пол. Честное слово, — он всей душой любил восьмилетнюю Эллен, любил её, пожалуй, даже больше, чем своего Панчо. Но разве она вселяла в него этот восторг, этот священный трепет…
— Все девчонки одинаковы! — важно сказал Дик. — Ты мне поможешь или я должен работать один?
Он сопел. Пол послушно двинулся на помощь. Оцепенение прошло, волна непонятной радости качала его на высоком гребне.
Качели взлетали с громким скрипом. Ещё… Ещё… Выше!
Сильными толчками, сгибая и разгибая колени, раскачивал Пол тяжёлую доску. Выше, выше!.. Посеребренные луной верхушки деревьев мелькали в глазах светящимся колесом.
Ещё выше! Ещё!
— Тише, Пол! — орал побелевший Дик. — Останови! Не надо так сильно, мы перевернёмся.
Но Пол не слушал его. Ещё выше — к этой полной луне, к ласковым звёздам!..
— Тормози! Останови, Пол, я не могу больше, мне плохо… — Голос Дика звучал так отчаянно, что Пол очнулся и начал тормозить. Всё тише скрипели верёвки. Стоп!
Пол соскочил на землю и помог слезть Дику. Круглые щёки Дика побелели, глаза были выпучены.
— Никогда больше не буду я с тобой качаться! — сказал он, переводя дух. — Ты, наверное, сумасшедший!
— Прости меня, Дик! — Пол был очень огорчён, и ему вовсе не хотелось огорчать Дика. — Прости меня, пожалуйста, я больше не буду…
— Нескоро я приду теперь на качели! — буркнул Дик, и мальчики медленно пошли к дому. На веранде накрывали столы к ужину, гости рассыпались по дорожкам, на всех скамейках слышались смех и голоса.
— Читали вы «Памелу», милочка? — прощебетали справа. — Ах, мистер Ричардсон — такой великий писатель!
— Контракт подписан, мистер Броун! — хрипло торжествовал кто-то на скамейке за жасминовым кустом. — Контракт подписан, и отвертеться от него невозможно!
Мальчики остановились на ступеньках. Под присмотром толстого мажордома негры-лакеи накрывали столы. Руки их летали над ослепительной скатертью, словно чёрные птицы. Все молчали, слышалось лишь негромкое покрикивание мажордома и тонкий звон потревоженного хрусталя.
Мажордом вышел на ступеньки и трижды пристукнул по ним булавой.
— Леди и джентльмены, прошу пожаловать к столу! — прокричал он торжественно в тёмную зелень сада.
Опять заиграл оркестр. Со всех концов медленно стекались гости. Огромный стол сиял хрусталём и фарфором. Шеренгами стояли кувшины с вином, бутылки с виски, джином и ромом.
Грузные белотелые индейки, золотистые куры и тёмно-бронзовые утки, разукрашенные зеленью и собственными перьями, заполняли стол. Круглыми островами пестрели вазы с салатами, жёлтыми глыбами лежали сыры.
Гости занимали места, шаркали ноги, скрипели стулья, звучал смех, шутки.
С треском взлетела, бороздя почерневшее небо, одна ракета, вторая, третья… Над озером шёл огненный дождь. Пол сидел между Диком и Мэй, сердце его неистово колотилось. Отец весело подмигнул ему через стол, Пол ответил, подмигнув в ответ, и покосился на Мэй. Слава богу, она ничего не видала… Мэй сидела неподвижно, ей было очень досадно, что её посадили именно здесь, с малышами… Но ведь малыши-то в этом не виноваты. И она приветливо обернулась к соседу.
— Налить вам сидра, Пол?
— Налей мне! — сказал Дик. Пухлые щёки его лоснились, в руках была крепко зажата индюшачья грудка. Он указывал на свой стакан сальным подбородком.
— Сначала гостю, Дик! — засмеялась Мэй. — И потом нехорошо быть таким жадным…
Застучала по хрусталю серебряная вилка, огромного роста джентльмен неторопливо поднялся. Седые усы резко выделялись на малиновом лице, в руке он держал бокал.
— Спич! Спич, мистер Томпсон! Слушайте, слушайте! Внимание, джентльмены! Полковник Томпсон говорит!..
Как опытный оратор, полковник дождался тишины.
— Леди и джентльмены! — Рука с бокалом плавно взлетела. — Позвольте мне от имени всех присутствующих поблагодарить дорогого мистера Аллисона за прекрасный праздник, за настоящее южное гостеприимство! В тяжёлую годину испытаний, — в голосе оратора искусно прозвенела слеза, — особенно отрадны обычаи милой старины… За этими столами, леди и джентльмены, собралось сегодня общество людей, в жилах которых струится различная кровь. Потомки английских родов, как наш милый Амфитрион, Джеральд Аллисон поклонился, — сидят рядом с креольской знатью, с потомками французских и испанских семей, основатели которых своей кровью и мужеством завоевали этот край для белого человека. За этим столом нет янки — и да будет мне позволено произнести настоящий, правильный тост… За Юг, джентльмены! Мы все южане — выпьем же за добрые старые Южные Штаты, свободные и независимые! Ура!
Бокал описал дугу и прилип к усам.
— Ур-ра! — завопили десятки голосов. — За Юг! Правильно, старина Томпсон! Правильно, полковник! За Юг!
Мажордом, перевалившись животом через балюстраду, махнул платком. Десятка два охотничьих ружей выпалили в ночное небо.
— Браво, старик! Браво, полковник! Чертовски хорошо сказано! — орали захмелевшие гости. Аллисон раскланивался во все стороны, он никогда не пьянел.
— Слушайте меня, джентльмены! — надрывался Вильям Редвуд, но никто не слушал его, каждый кричал своё.
— О чёрт! — Редвуд вскочил на стул, ястребиное лицо его побледнело, вздулась толстая вена на лбу. — К чёрту «Янки-Дудль», джентльмены! К чёрту Север, который лезет в наши дела и крадёт наших негров!!! К чёрту Пока[4], не оправдавшего наших надежд! К чёрту президента!
Подошёл Аллисон. Он был так высок, что лицо его оказалось на одном уровне с лицом говорившего.
— Браво, браво, Джонни! — засмеялся он. — Всё это вы скажете на митинге в Ричмонде, и вас понесут на руках!
Мягко и властно он снял оратора со стула. Оказавшись на земле, Редвуд сразу потерял дар речи — без трибуны он не мог говорить.
— Эй, музыка! — крикнул Аллисон. — Леди и джентльмены, начинаются танцы!
В соседнем зале загремел оркестр. Часть гостей двинулась туда, часть рассеялась по саду.
По дальней дорожке под руку с женой медленно шёл судья Алонзо Морфи. Он тяжело дышал.
— Зачем ты столько пил? — тревожно сказала миссис Тельсид. — Ты знаешь, что это тебе вредно.
— Я пил совсем мало, Телли, — качнул головой судья — Дело не в вине. Я разволновался, вот в чём беда. Так разволновался, что чуть не запустил в Редвуда тарелкой. Безумцы, жалкие безумцы! Жадность и невежество — вот ваши вожди!
— О чём ты, Алонзо? — недоумённо спросила она.
— Неужели они не видят, к чему ведут страну? — с горечью сказал судья. — Скажи мне, Телли, как можно быть таким слепцом?
Из-за чёрных кустов на дорожку выдвинулась высокая фигура.
— Прекрасный вечер, миссис Морфи! — сказал голос Джеральда Аллисона.
— Конечно, мистер Аллисон, вечер очень удался.
— Я говорил о погоде, — коротко засмеялся Аллисон. — Судья, можете вы уделить мне три минуты?
— Сейчас? — изумился судья.
— Всего один вопрос. Миссис Морфи извинит нас на одно мгновение?
— Разумеется, мистер Аллисон! — Она торопливо пошла вперёд и остановилась. — Уже поздно, Алонзо. Я поищу Пола, пора ехать домой…
Чёрное платье растаяло во мраке.
— Хорошую сигару, судья? — любезно предложил плантатор. — Присядемте на минутку…
Они курили молча, сидя рядышком на узкой скамейке. Светлым облачком плыл дым, сигары горели во тьме, словно глаза хищника, притаившегося в засаде.
Судья терпеливо ждал. Правый глаз зверя разгорелся ярче и описал дугу.
— Я прямой человек, судья, — мягко сказал Аллисон. — Скажите мне, когда у вас пойдёт дело «Джонс против Грина»? Мне хотелось бы знать это.
— «Джонс против Грина»?
— Да.
Наступила тишина, второй огонёк опустился. Зверь припал к земле.
— В понедельник, — тихо сказал судья.
— Хорошо, в понедельник. Судья, мне хотелось бы, чтобы Грин выиграл это дело… Ведь он прав во многом.
— Да? — безразлично спросил судья. — А мне кажется, что у Грина мало шансов, закон не на его стороне.
— И всё же он должен выиграть. Мне это нужно, судья. Так нужно, что я не пожалел бы пяти тысяч…
Огонёк пролетел по воздуху и рассыпался искрами, ударяясь о древесный ствол.
— Пожалуй, мне пора идти. — Грузная фигура поднялась со скамейки.
— Десять тысяч, — сказал окривевший зверь. Стало так тихо, что слышны были два дыхания.
— Я давно знал, что вы подлец, Аллисон, — тихо сказал судья. — Но я считал вас умнее. Вы хотели купить меня?
Вторая дуга прочертилась и рассыпалась в чёрной траве. Зверь ослеп. Аллисон засмеялся.
— А если я пошутил?.. Назовите вашу цену, неподкупный Катон.
— Цены нет, — сказал судья. — Уйдите, Аллисон, прошу вас… У меня больное сердце.
— Подумайте хорошенько, — мрачно погрозил плантатор.
— Я вас не боюсь. — Грузная фигура опустилась на скамью. — Уйдите, Аллисон, я не хочу умереть в вашем доме.
— Отлично, мистер Морфи! — весело сказал Аллисон. — Но вы ещё вспомните о сегодняшнем дне… Высокая фигура быстро двинулась по дорожке. Судья притянул к себе ветку и схватил губами мокрый от росы лист.
Старую леди Аллисон давно увели в дом.
* * *
В её огромном кресле сидела, поджав под себя ноги, Мэй.
Отяжелевший Дик подрёмывал на низкой скамеечке, а Пол стоял перед креслом. Он жестикулировал, глаза его горели чёрным огнём, голос взлетал и срывался.
— Это были настоящие войны, мисс Мэй, — с ружьями и пушками! А праздники — вот такие, как сегодня, — длились по целому месяцу, подумать только, мисс Мэй! А один джентльмен проиграл за ночь плантацию с тысячью человек! Его звали Давенпорт, молодой Давенпорт…
— Это был мой родственник, Пол, — тихо сказала Мэй.
— Ваш родственник?
— Да. Моя мама — она давно умерла, Пол, — мою маму звали до замужества Джэйн Давенпорт.
— Да, да, конечно! — забормотал Пол. — Вы похожи на него, мисс Мэй… Те же волосы и глаза, и вы такая же красивая, как он…
— Вы видели его портрет, Пол?
— Нет, не портрет…
Пол запутался. Он хотел сказать, что отлично знает молодого Давенпорта, убитого пятьдесят лет назад. Он много раз видел его во сне и может рассказать все подробности. Но как объяснить всё это Мэй? Подошла миссис Тельсид.
— Прощайся, Пол. Мы едем домой. До свиданья, мисс Мэй и Дикки.
— До свиданья, мисс Мэй.
Как заставить себя отпустить эти тонкие пальцы?
— Идём же, Пол! — повторила мать.
— До свиданья, Дикки, — грустно сказал Пол. — Мне было так чудесно… До свиданья, мисс Мэй. Я… я буду иногда приезжать к вам, хорошо?
Он круто повернулся и побежал за миссис Тельсид.
— Парень со странностями, — сказал солидно Дик. — По-моему, Мэй, он тоже в тебя влюбился.
— Ты глуп, Дик! — Мэй вспыхнула, выпрямилась и гордо спустилась в сад.
— Ох, эти мне девчонки! — потянулся Дик, зевнул во весь рот и отправился спать.
Мэй тихо шла по опустевшему саду. От воды тянуло ночной свежестью, китайские фонарики догорели. Праздник кончился.
* * *
Мягко постукивали подковы, скрипела коляска, чёрная спина Джимми подпрыгивала в свете луны. Тени тополей растушевали пыльную дорогу тёмными и светлыми полосами.
Полу стало холодно. Он свернулся в клубочек, поджал колени к подбородку и закрыл глаза. Сзади хрипло дышал судья.
Коляску мерно качало. Пол очень устал. «Зачем кончилась эта ночь? — думал он в полусне. — И зачем меня увезли оттуда?»
Было сегодня утро? Кажется, было, но это было совсем иное утро, и он, Пол, был совсем другим. Всё было по-другому. «Что это значит?» — думал Пол.
Поскрипывали колёса, оранжевые круги дрожали в зажмуренных глазах, таяли и возникали снова. Гордое лицо молодого Давенпорта выплыло из тьмы. Мэй, Мэй…
Он очень устал, и ему хотелось плакать.
Стучали подковы, раскачивалась на ухабах коляска, бежали мимо чёрные тополя.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.