III

III

«Берегись мартовских ид, Кай Юлий! — сказал ему прорицатель…»

Прорицатель — это понятно. Все негры верят в предсказания, прорицания и прочее. Но папа говорит, что всё это — чепуха, в которую не должен верить белый человек. А вот что такое иды? Такие дни, конечно, но какие именно? Придётся спросить у папы…

Пол сидел за письменным столом, перед ним лежал раскрытый том «Истории Рима для юношества». Серенькое утро понедельника смотрело в окно. Собирался дождь, грязно-белые и розовые цветы табака совсем раскрылись и пахли назойливо. Мысли Пола бродили далеко, ему никак не удавалось собрать их вместе. Вздохнув, он взялся за книгу.

«— Верни из ссылки брата моего, Цезарь! — сказал Каска, стараясь подойти поближе.

— Верни его, великий Цезарь! — оттесняя верных, подхватили Кассий, Брут и другие…»

Вот так ужасно они и поступили. Они напали на одного все сразу, неожиданно, ударили кинжалом и убили. Бедный Цезарь, почему он не окружил себя верными легионерами, участниками галльской и гражданской войн? Солдаты любили его, они никогда не позволили бы хитрому Каске подойти так близко…

Мраморными выпуклыми глазами смотрело со страниц могучее лобастое лицо римлянина. Пол всегда жалел его. Цезарь был ему верным другом. «Историю Рима для юношества», перевод труда какого-то добросовестного немца, он успел прочесть несколько раз. Пол видел их всех: надменного великолепного Гнея Помпея, Марка Лициния Красса, трясущегося от жира и скупости, беспощадного Суллу, покрытого гнойными прыщами и нарывами… Такие нарывы Пол видел у Джонни, племянника дяди Эба. Странно только, почему Суллу с его прыщами прозвали Феликсом, Счастливым.

Но всё равно Пол никого из них так не уважал, как уважал он Кая Юлия Цезаря, своего личного друга… А зачем, собственно, учить урок по истории, если он и так знает его!

Пол захлопнул книгу и подошёл к окну. В траве деловито стрекотали кузнечики, птицы ссорились в ветвях совсем близко.

С веранды доносился крикливый голос Октава Мюрэ, бранившего кого-то из слуг. Брань была явно рассчитана на слушателя — маму или дядю Эрнеста.

— У таких хозяев, боже мой! — кричал француз. — У людей, никогда не бравшихся за плётку! Продать бы тебя в Виргинию, скверная скотина! Там тебе показали бы, поучили бы тебя, как надо работать!

Пол нахмурился. Потные руки управляющего и его вежливая суетливость всегда были ему неприятны. Пол достал из книжного шкафчика учебник географии и нашёл в нём отмеченный кусок в разделе «Африка». Что толку учить скучную, надоевшую географию Соединённых Штатов или Канады! Ничего интересного в ней нет, всё давно известно и успело навязнуть на зубах. Нет, Африка — совсем другое дело.

«Часть Африканского материка, именуемая Сенегамбией, — читал он, — получила своё название от двух омывающих её могучих рек — Сенегала и Гамбии…»

Так просто?.. Замечательная страна — эта Африка. Берег Слоновой Кости, Золотой Берег…

Сердце Пола сжалось. Неужели такие места существуют не только в книжках! Невольничий Берег, Гвинея, Конго… Какой волшебной музыкой звучат они в мальчишеских ушах! Мыс Доброй Надежды, Мадагаскар… Пол закрыл глаза.

По синему, густо-синему, как летнее небо, морю шли белогрудые гордые корабли. Они шли в Африку — за приключениями, за алмазами, золотом и слоновой костью. Реяли флаги на высоких мачтах, морской бриз посвистывал в ушах. Бородатые бронзовые матросы держали в зубах абордажные сабли и кортики, а в руках — топоры. Шелковыми платками были повязаны косматые головы, поблескивали медные серьги. Они ждали сигнала…

Боже мой, почему я так медленно расту? Надо расти скорей, стать взрослым и уехать в Африку на несколько лет.

Там можно добывать сокровища, драться с дикарями, охотиться на горилл…

Он увидит все края, все закоулки сказочной этой земли…

Вздрагивающие пальцы в чернильных пятнах медленно вращали глобус. Страна Убанги… Камерун… Килиманджаро…

Пол со стоном вскочил со стула и подбежал к зеркалу. Почему ты так медленно растёшь, ты, мартышка? Сестрёнка Эллен — девочка, она моложе на два года — и почти одного роста с тобой… Тебе не стыдно?

Из зеркала обиженно смотрела на Пола темноглазая мордочка. Нет, никогда не стать этому парню ни героем, ни знаменитым путешественником. Слишком узкие у него плечи, слишком тонкие руки… И вообще он похож на девчонку.

Пол скорчил сам себе сердитую гримасу.

— Пол! — донёсся снизу негромкий голос миссис Тельсид. — Пойди ко мне, сынок!

Он сразу очнулся, причесал волосы и спустился вниз.

— Почитай мне библию, — мягко сказала мать, и Пол с трудом поднял со столика фолиант в кожаном переплёте, окованный медью, с массивными медными застёжками.

— Вот отсюда, Пол. — Бледный палец указал строфу.

— «И взяли воины отрока Даниила, — покорно начал Пол, — и ввергли его в ров львиный, в тьму его и смрад его…» Смрад — это всё равно, что вонь, мама? «И воззвал отрок Даниил к господу, о защите и помощи воззвал. И услышал господь веру незыблемую, как стена каменная, и отошли хищники алчущие, зла отроку не причиняя…» Довольно интересно. Наверное, этот Даниил был укротитель, вроде капитана Коллета из цирка. У того десять львов, и все прыгают, а он стоит с бичом в одной руке, с пистолетом в другой, покрикивает на них и ни чуточки не боится. Может быть, и капитан Коллег в эту минуту взывает к господу? Навряд ли. Да и откуда возьмётся в цирке господь? Странно, очень странно. Мама всегда говорит «святая книга», а разве святая книга может лгать? Может быть, она написана для негров?

Пол продолжал читать механически, не улавливая смысла, но мать быстро уловила перемену и захлопнула книгу.

— О чём ты читал сейчас, Пол? Расскажи.

— О… о… о львах, мамочка…

Миссис Тельсид грустно качала головой. — Нет, Пол, о львах было давно. Ты читал бессмысленно, как попугай. Неужели святая книга тебе неинтересна, Пол?

Пол молчал, опустив голову, старательно водя носком башмака вдоль щели между половицами.

— Сиди смирно, Пол! — Голос матери звучал раздражённо. — Ты уже большой мальчик, скоро ты поедешь в колледж и станешь совсем взрослым. И ты, большой мальчик, не понимаешь самых простых вещей, ты совершенно не умеешь обуздывать себя.

В дверь просунулась лоснящаяся физиономия Салли. В руках она держала что-то белое, пахнущее мылом.

— Как же быть со скатертью, миссис? — закудахтала Салли. — Уж я тёрла, тёрла — не отходит пятно, хоть ты его съешь.

Мать вышла с ней в прачечную. Пол сбежал, но минут через десять голос матери снова заставил его спуститься.

— Займёмся музыкой, Пол.

Раздражение её улеглось, и Пол повеселел. В конце концов рояль — это не библия!

Старинный палисандровый инструмент стоял у окна в гостиной, Пол уселся на круглый табурет и поднял на мать умоляющие глаза.

— Только не надо гамм, мамочка! — взмолился он.

— Дай я лучше сыграю тебе «Голос сердца».

Мать кивнула. Пол разыскал ноты и заиграл простенькую пьеску. И вдруг остановился.

— Фа-диез, Пол, — подсказала миссис Тельсид, не поднимая головы от шитья.

— Я знаю, мама, — задумчиво сказал Пол. — Я знаю, что здесь фа-диез. Но разве не лучше было бы здесь так… Смотри!.. И потом вот так…

Он заиграл, смело и гибко варьируя.

— Ведь правда, так лучше, мама? Ну скажи же… Вот так… И так… А то какой же это голос сердца! Это тоска, это голос отца Амброза на проповеди… И вот так… И вот так закончить!

Пол завершил пьеску бурным аккордом, которого в нотах не значилось. Непривычные пальцы устали, надо было отдохнуть. Мать молчала. Пол подтянул колени к подбородку, обхватил их руками и закачался на табурете.

— Знаешь, мама, — заговорил он наконец, — когда мы с дядей Эбом возвращались с охоты, мне казалось, что лес звучит. Я иду, а деревья поют, гудят…

Пол распрямился, руки его легли на клавиши.

— Ночь… Ночь… Слышишь, мама, как поют деревья? Они говорят: спите, спите все… А это лягушки, правда, мама? И ветер шумит листьями, кричит филин, и хочется скорее домой, ты слышишь, как хочется домой, мама?..

Глаза Пола блестели, руки летали над клавишами, он жаждал одобрения.

— Вечно ты выдумываешь, Пол, — мягко сказала миссис Тельсид. — Чтобы стать композитором, надо очень много учиться. Надо знать теорию и гармонию, и многое другое. Вот когда ты подрастёшь — дело другое… Иди-ка ты лучше учить уроки.

Рассерженно хлопнув крышкой, Пол выскочил из комнаты.

Инструмент проводил его долгой оскорбленной жалобой. Миссис Тельсид качала головой над своим вышиваньем.

* * *

До обеда оставалось полтора часа, а уроки были давным-давно сделаны. Подумаешь, уроки! В Джефферсоновской школе (носившей гордое название «Джефферсон-Академи») учиться было очень уж легко. Занятия происходили четыре раза в неделю, и оба брата Морфи, Эдуард и Пол, числились первыми учениками в своих классах. Эдуарду приходилось зубрить, а для Пола с его феноменальной памятью домашние задания всегда были сущим пустяком.

Он был самым младшим в классе и самым развитым. Он отличался от товарищей полнейшим равнодушием к спорту, чем сильно тревожил преподавателей. В Джефферсон-Академи, как и во всяком американском учебном заведении, спорт был чуть ли не самым важным из всех предметов, его обожествляли, но разве мог маленький и хрупкий Пол Морфи состязаться со здоровенными верзилами, не думавшими ни о чём, кроме спорта! Нет, спорт был не для него…

Пол скучал. Он снял было со стены своё банджо, но тут же повесил его на место: мать надолго вселила в него отвращение к музыке. Затем Пол вынул из ящика застекленную рамку.

Несколько десятков жуков и бабочек сидели под стеклом на булавках, строго соблюдая ранжир. Особенно хорош был огромный бронзово-чёрный рогатый жук-олень.

Пойти поохотиться? Пол сорвал со стены сачок и выбежал на лужайку. Стоящей дичи не было, мохнатые белые капустницы не интересовали его. Хороший стрелок не будет бить по воробьям, не так ли?.. Пол двинулся дальше, туда, где шиповник стоял невысокой стеной. И вдруг крупный бархатный махаон рванулся из-под самых его ног, описал ломаную линию в воздухе и опустился снова. С замиранием сердца Пол расправил сачок и медленно двинулся вперёд. Ещё шаг… ещё… Сачок взлетел, но коричневый красавец резко метнулся вверх и вправо, пролетел несколько шагов и сел в траву. Пол опять начал подкрадываться. Сачок взлетал трижды, но все неудачно. Наконец Пол понял. Хитрая бестия взлетала не вертикально, а под углом сорок пять градусов. Надо было учесть его боковое движение или загнать в такое место, где оно будет невозможно. Сейчас, одну минуточку…

И вдруг Пол остановился. Ну конечно же мат слоном и конём возможен! Всё дело в том, какого цвета слон. Он — сачок, а король — бабочка!

Бросив настоящий свой сачок, Пол помчался в дом, влетел в гостиную и вытащил шахматы. Разумеется, в углу цвета слона король легко матуется! И загнать его в нужный угол можно из любого положения, а дядя Эрнест не знал, как это сделать. Он говорил, правда, что мат должен быть, но показать этого не сумел…

Пол сиял. Конечно, всё дело в том, что матует слон. Он — сачок. А конь отрезает смежные поля, а король не выпускает на свободу…

Пол побежал к дяде Эрнесту, но тот уехал куда-то верхом.

Пол снова сел к доске и через полчаса овладел несложной техникой матования обнажённого короля конём и слоном.

Время пролетело незаметно. На веранде послышались голоса: вернулся судья. Пол уложил шахматы и вышел ему навстречу.

Отец ласково ухватил его за волосы.

— Зачем тебе такая грива, Пол? — спросил он. — Скажи Салли, чтобы она сегодня подстригла тебя. Завтра мы все приглашены к Аллисонам.

— К Аллисонам? — завизжал Пол. — В Лебяжьи Пруды? И я тоже?.. Ур-ра!..

Он волчком завертелся по веранде, мгновенно забыв о своём шахматном открытии.

Когда обед кончился и судья ушёл в кабинет, Пол вспомнил. Он ухватил за руку дядю Эрнеста и потащил в гостиную показывать великолепное изобретение — мат слоном и конём из любого положения. Эрнест выслушал его не перебивая. Затем он несколько раз попробовал играть голым королём, и Пол исправно матовал его кратчайшим способом и уверенно.

— Ладно, Пол, — сказал он наконец. — Пора тебе заняться шахматами как следует. Смотри сюда…

Эрнест вытащил карандаш и нарисовал буквы и цифры по краям доски.

— Понятно тебе? Каждое поле имеет имя, любой ход можно записать. А раз так, можно записать и всю партию, ясно?

Пол восторженно блестел глазами. В несколько минут он постиг староитальянскую нотацию — пожалуй, самую простую среди всех, так как названия фигур в ней не участвуют, а пишутся одни лишь названия полей. Затем дядя Эрнест показал ему английскую и французскую нотации. Это было малость посложнее, но спустя полчаса Пол полностью разбирался во всех трёх и путался редко.

— А теперь пойдём ко мне, — закончил объяснения Эрнест. — У меня есть «Летопись «Ля Режанс» Кизерицкого и Стаунтона — «Руководство для шахматных игроков». Они тебе пригодятся…

— Кто написал это руководство, дядя Эрнест?

— Говард Стаунтон, английский маэстро. Его считают сейчас сильнейшим шахматистом мира.

— А кто он такой, дядя Эрнест? Он живёт в Англии?

— Он живёт в Англии и переводит Шекспира.

— Шекспира? С английского на английский?..

— Именно. Язык Шекспира очень далёк от английского языка наших дней. Мы с тобой не поняли бы ни единого слова. Мистер Стаунтон переводит его на обыкновенный язык, комментирует, пишет статьи и исследования. Он шекспиролог и, как говорят, противнейший человек.

— Этого не может быть, дядя Эрнест! Маэстро не может быть противным человеком, — это ошибка!

— Ты думаешь, Пол? Хорошо, пусть будет по-твоему. Другой раз я расскажу тебе о Лионеле Кизерицком и кафе «Де ля Режанс».

— А где это?

— Кафе «Де ля Режанс»? Это в Париже. Это кафе называют шахматной Меккой. Ты знаешь, что такое Мекка?

— Конечно знаю, дядя Эрнест. А я… а мне можно будет когда-нибудь поехать в это кафе?

— Отчего же нет? Вырастешь, кончишь учиться — и мы с тобой отлично прокатимся в Париж, Пол. Согласен?

— Конечно, согласен! Это далековато, дядя Эрнест…

Но чуть поближе, чем Африка!..

* * *

Судья сдерживался с трудом, лицо его пылало, белки глаз порозовели. Однако говорил он тихо.

— Вы бесчестный человек, Мюрэ. Вы подсунули мне этот контракт, эту несчастную бумажонку. Я подписал её по ошибке, не глядя. Но таких цен нет на хлопковом рынке! Вы положили в карман пару сотен, а меня ограбили тысячи на две! И этот маклер, видимо, такой же разбойник. Это неслыханная цена, это грабёж! Что же вы молчите, сэр? Отвечайте мне!

Октав Мюрэ испуганно переминался с ноги на ногу в дверях кабинета. Он разводил руками, пытаясь заговорить, но судья не давал ему открыть рот.

— И это не первый случай, Мюрэ. Видит бог, больше я не позволю себя обкрадывать! Я расторгаю этот договор, я объявляю его недействительным!..

Мюрэ развёл руками с видом безнадёжной покорности.

«Вы можете убить меня, судья, — говорила, казалось, вся его коротенькая фигура. — Но над контрактом — увы! — не властен и сам господь бог. Что делать, произошла ошибка!»

Голос судьи хрипел, пальцы начали рвать рубашку на груди. Он махнул рукой, и управляющий выскользнул из комнаты. В полутёмном коридоре он злорадно усмехнулся: полнокровным джентльменам очень вредно так волноваться, ай-ай-ай…

Алонзо Морфи лёг на диван, подложив под грудь обе руки.

Сердце распухло до невероятных размеров, оно душило, спирало горло, туманило сознание. Долгими спазмами проходила колючая боль, отдающая в руку, в лопатку. От этой боли не хватало воздуха, холодели ноги и комната, качаясь, уплывала куда-то…

Он стиснул зубы. Взять себя в руки! Капли — в ящике. Встать!

Шатаясь, добрался он до стола, достал флакон и хлебнул прямо из горлышка. Надо теперь лечь на спину, расстегнуть пуговицы на груди… Проклятая эта боль, колючая, как игла…

Судья шагнул к дивану и упал поперёк него.

— Телли! — позвал он жалобно и потерял сознание.

* * *

Была ночь. Судья негромко похрапывал в своей кровати. Припадок его прошёл, ярость утихла. Ритмически подрагивала кисточка на ночном колпаке.

В полумгле спальни лицо миссис Тельсид казалось восковым, чепец обрамлял его, как нимб. Она не спала. Глаза её открывались, она приподнималась на локте, прислушивалась к дыханию мужа и снова опускалась на подушку.

Синеватый свет ночника дрожал и подмигивал. Дом спал. В комнатке за кухней тонко посвистывала тётка Салли. Лишь с конного двора доносились негромкие звуки банджо и высокий, почти женский, голос Джимми, распевавшего грустные песни Юга.

Пол в одной рубашонке сидел у окна. Ночной воздух был душист и тепел. Трещали цикады. Огромные звёзды горели, как иллюминация, что зажжётся завтра вечером у Аллисонов на Лебяжьих Прудах. Полу не спалось. Завтра они поедут к Аллисонам.

Там будут нарядные дамы, и джентльмены на чудесных лошадях, и фейерверк, и ужин в парке… Будут палить из ружей и пистолетов в честь торжественного дня… А что за торжество, интересно? Наверное, сотый или двухсотый день рождения старой леди, матери Джеральда Аллисона. Бр-р, у неё холодные-прехолодные руки, а душится она так сильно, что даже кружится голова…

Но вот что неясно: папа при Поле сказал как-то, что Джеральд Аллисон — ненасытный хищник, который не кончит добром.

Зачем же тогда ехать к нему в гости? Пол и сам не любил и побаивался Аллисона. Уж очень тонки у него губы, а глаза горят зелёным огнём, как у африканского леопарда. Собственно, у хищника и должны быть такие глаза, в книжках зря писать не будут. Но зачем ехать в гости к человеку с такими глазами?

Но Лебяжьи Пруды — такая прелесть, что поехать туда можно к кому угодно. Подумать только! Настоящие огромные лебеди плавают на этих прудах. Они не любят людей, но издали на них можно смотреть сколько угодно.

Пол принялся считать. Сейчас, наверное, часа три. Папа сказал, что ехать надо в восемь вечера. До полудня — девять да ещё восемь — ждать оставалось семнадцать часов. Ужасно долго, он, пожалуй, не сможет дождаться…

Полу стало грустно: почему так медленно ползёт время?

Внизу, под окном, послышался хриплый старческий кашель. Пол высунулся. В лунном свете белая голова дяди Эба казалась металлической. Он закуривал трубку, искры летели вверх, в синеватую, полупрозрачную мглу. Пол окликнул его.

— Господи Иисусе, мастер Пол! Что это вы сидите тут, как привидение, негр чуть не умер со страху… Вам тоже не спится? Ложитесь-ка в постель да подумайте о чём-нибудь хорошем. Хотя бы о пироге с голубями, что будет завтра у массы Аллисона.

— А помнишь, дядя Эб, — умоляюще сказал Пол, — помнишь, ты обещал мне рассказать про старые годы?

— Ты не спишь, и я не сплю… Иди ко мне и расскажи, хорошо?

Старик колебался.

— Ну пожалуйста, дядя Эб…

— Ладно, мастер Пол, иду. Только не говорите ничего миссис Тельсид, а то негру попадёт за болтовню по ночам. Иду, мастер Пол.

Пол свернулся под одеялом в тесный клубочек. Дядя Эб загасил трубку и улёгся на край постели.

— Я старый негр, мастер Пол, — заговорил он торжественно, — я очень старый негр. Я помню не только англичан, я помню и французов…

Долго рассказывал старый негр…

Пол молчал, громко стуча зубами. Светало, пробуждались первые птицы. В окно потянуло предутренней свежестью. Дядя Эб поднялся и разогнул затёкшую спину.

— Поспите немножко, мастер Пол. Дайте-ка я вас укрою.

Стараясь не шуметь, негр спустился по лестнице.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.