3
3
Восторги, которым предавался Габдулла после «Манифеста 17 октября», оказались недолгими: события, следовавшие одно за другим, быстро развеяли его иллюзии. Рабочие и крестьяне продолжали борьбу. Каждый день до Уральска доходили новые вести: московские рабочие, выйдя на баррикады, в течение десяти дней держали город в своих руках, в Казани революционеры, забаррикадировавшись в помещении городской думы, отстреливались от войск и полиции.
Царские же посулы явно остадись на бумаге: говорили, свобода личности, а людей продолжают бросать в тюрьмы; говорили о свободе собраний, а стоит собраться на улице десятку людей, и полиция с казаками тут как тут; говорили, свобода печати, а цензура постоянно сует свой нос в дела редакции, охранка не дает покоя.
4 января 1906 года мировой судья второго участка, помощник прокурора и пристав вместе с понятыми вломились в редакцию «Уральца» и произвели обыск, перевернув вверх дном и редакционные помещения, и типографию. Поводом, оказывается, послужили «крамольные» материалы в номере от 1 января.
Начались разбирательство, допросы. Долго мучили работников редакции, типографии, в том числе Мутыгыя. В конце концов газету закрыли, а редактора Н. Д. Аржанова отдали под суд. Вот тебе и свобода печати!
Окончилась избирательная кампания, члены думы выехали в Петербург. Вначале известия из столицы поступали обнадеживающие. Левые депутаты, в том числе татарские трудовики, смело выдвигали перед правительством свои требования, обвиняли министров. Однако время шло, своды Таврического дворца сотрясались от речей, а перемен в стране никаких.
Нужен был лишь толчок, чтобы окончательно растаяли последние надежды. И он не заставил себя долго ждать: царское правительство разогнало I Государственную думу. Это событие, тяжело переживавшееся демократической интеллигенцией, отрезвило и Тукая.
Коротенькая передовица газеты «Фикер» в номере от 14 июля начинается следующими словами: «8 июля Государственная дума была распущена. Вернее — разогнана».
Тукаем ли написана передовица, мы пока не знаем.
Но в стихотворении «Государственной думе», опубликованном в той же газете, поэт открыто высказывает свое отношение к этому событию, а заодно и к самой Думе.
Безземельному бедняге
Говорила: «Не тужи».
Ах ты, Дума, Дума, Дума.
Мало дела, много шума!
Обнадежила, сулила.
Где ж земля-то? Покажи!
Ах ты, Дума, Дума, Дума.
Мало дела, много шума!
Любопытны следующие строки:
Что ж подверглась ты разгону,
Их самих не разогнав?
Кто же это «они», которых следовало бы разогнать? Очевидно, правительство, возглавляемое царем.
Теперь Тукай освободился наконец от конституционных иллюзий и окончательно встал на позиции революционной демократии. Как известно, в России начала XX века революционными демократами были люди, проникнутые идеями свержения самодержавия и установления демократического строя, боровшиеся за насильственное изъятие помещичьих и казенных земель и передачу их крестьянам, не осознавшие, однако, исторической миссии рабочего класса и значения социалистической революции. С революционно-демократическими идеями мы встречаемся в ряде статей, фельетонов и стихотворений Тукая, в частности, в статьях «Рассказ деда Петра» и «Дорого очень», в стихотворениях «Паразитам» и «Свобода». Наиболее страстно выражены они в знаменитом стихотворении Тукая «Не уйдем!», написанном летом 1907 года.
В ответ черносотенцам типа Пуришкевича и Келеповского, с провокационой целью указавшим татарам путь в Турцию, Тукай заявил:
Мы не уйдем, мы не уйдем в страну ярма и вечных стонов!
Там вместо здешних десяти пятнадцать мы найдем шпионов!
И там нагайки, как у нас, для тех, кто бьется за права,
И там казаки, как у нас, да лишь под феской голова.
Там есть казна, и у казны там есть грабители, — спасибо!
Пограбить нищих мужиков там есть любители, — спасибо!
Здесь родились мы, здесь росли, вот здесь мы встретим смертный час,
Вот с этой русскою землей сама судьба связала нас.
Тукай отнюдь не ратовал за безропотное примирение с общественным строем царской России. Он за демократическое преобразование страны.
Прочь, твари низкие, не вам, не вам смутить мечты святые:
К единой цели мы идем, свободной мы хотим России.
После разгона Думы в стихах, статьях и фельетонах Тукая появляется слово «социализм». В стихотворении «Паразитам» он пишет:
Мал я, но в борьбе неистов, ибо путь социалистов — Это и моя дорога, справедливая, прямая.
В фельетоне «Условия» Тукай негодует:
«Пока не рухнет капиталистическая система, не установится социалистический строй и капитал не перестанет быть завесой истины, я не вижу никакого смысла в том, чтобы считаться мусульманином.
Я хочу сказать, что тот, кто в душе доволен этой действительностью, тот и не правоверный, и не мусульманин, и не человек.
...Поэтому если даже у тебя недостает смелости засучив рукава служить победе социализма, то, по крайней мере, не следует поносить его и в душе враждовать с ним».
Тукай убежден, что социализм непременно наступит. Надо ли доказывать, что тукаевский социализм — это еще отнюдь не социализм научный. Он не видит принципиальной разницы между ним и социализмом эсеровским, мелкобуржуазным.
Г. Кариев вспоминает: «В ту зиму (конец 1906— начало 1907 года. — И. Н.) Тукаев увлекался левыми партиями, и несколько его стихотворений в левацком духе, написанных под влиянием этого увлечения, были опубликованы в «Тавыш» («Голос») — одной из газет татарских эсеров».
В апреле 1907 года Тукай обращается к этой газете с приветственными стихами:
Рабочие! Ваш «Голос» вышел, истын друг.
Прислушайтесь, чтобы каждый слышал чистый звук.
И далее:
Борись, рабочий! За права свои дерись,
В безропотных — клыки вонзают... не мирись!
В последних строках явно слышен отзвук эсеровского лозунга «В борьбе обретешь ты право свое!».
Стихотворение «Размышления одного татарского поэта» в первой публикации содержало и такие строки: «Душа моя бесстрашна, как эсер, душа моя подобна аду».
Нет ничего удивительного, что левые эсеры представлялись молодым татарским интеллигентам, недовольным существующими порядками, в том числе п Тукаю, героями, окутанными романтическим ореолом. Их экспроприаторские и террористические подвиги многим вскружили голову. Рассказывали, что они послали некоему богатею записку: «Если в такое-то время, в такое-то место не принесешь тысячу рублей, лишишься головы». Что тому было делать, отнес тысячу рублей. Одна группа эсеров, по слухам, ограбила банк, другая — почтовый поезд, где-то бросили бомбу в губернатора, где-то застрелили жандармского полковника.
Освободившегося от конституционных иллюзий молодого Тукая переполняет ненависть к полиций, чиновникам, пузатым богачам, их адвокатам, и естественно, что на первых порах эсеры подкупают его своей внешней эффектной «революционностью». Не могли не прийтись ему по душе и такие строки из эсеровской программной статьи, опубликованной в газете «Танг юлдузы» («Утренняя звезда»): «Партии, борющиеся за счастливую жизнь во всем мире, за всеобщее братство, отныне будут вынуждены силе противопоставить силу».
В. И. Ленин писал: «Мы считаем по-прежнему воззрения социалистов-революционеров воззрениями не социалистическими, а революционно-демократическими...» (курсив мой. — И. И.)7.
Симпатии к эсерам, которые в конце 1906 — начале 1907 года питал молодой поэт, были недолговечны. Но они были еще одним свидетельством перехода Тукая на позиции революционной демократии.