В ГРЕЧЕСКОЙ КОФЕЙНЕ

В ГРЕЧЕСКОЙ КОФЕЙНЕ

Трудная это должность — быть «мальчиком» в кофейне. В небольшом помещении полно посетителей. Здесь есть свои завсегдатаи, которые целыми вечерами сидят и попивают вино и кофе. Главным образом это рыбаки, торговцы и моряки с заходящих в Феодосийский порт торговых кораблей и шхун.

Больше всех шумят рыбаки и матросы. Они громко спорят о преимуществах своих профессий и о том, кому из них тяжелее приходится в море.

Рыбаки говорят о тайнах своего нелегкого ремесла, о рыбьих повадках, о своей рыбацкой удали.

Моряки не сдаются, рассказывают о дальних плаваниях, о бурях и кораблекрушениях, о «Летучем Голландце» — корабле, населенном призраками, который будто бы видали некоторые старики-матросы.

Временами спор приобретает угрожающий характер и вот-вот готов перейти в драку. Тогда из-за высокой стойки выкатывается круглый, толстый, как бочка, хозяин-грек.

Ловко пробираясь между столиками, он громко оповещает, что получил партию замечательного вина. Иногда ему удается предотвратить драку и примирить спорящих.

Но и без драки в кофейне всегда по вечерам шумно. К гулу голосов и к пьяным выкрикам примешивается стук костяшек домино и азартные возгласы игроков. Кофейня всегда гудит, как растревоженный улей, а пламя свечей кажется тусклым в густом сизом дыму от многочисленных трубок.

И среди всего этого гама и чада без конца раздаются громкие голоса:

— Мальчик! Мальчик, сюда!

Ованес вертится, как белка в колесе. Он едва успевает менять трубки, подносить гостям кофе и вино, помогать судомойке Ашхен перемывать стаканы, кружки, кофейные чашечки.

Тяжелее всего приходится ему в те часы, когда в кофейню приходят зажиточные торговцы.

Им нравится проворный мальчик, и они требуют, чтобы только он им прислуживал.

Ованес мечется, напрягая все свои силы, а старый толстый турок, владелец самой большой в городке фруктовой лавки, без конца хрипит:

— Кафеджи дольдур![3]

Из-за этого турка Ованес однажды чуть не потерял работу. Как-то вечером, когда в кофейне и повернуться негде было, турок прохрипел свое обычное:

— Кафеджи дольдур!

Среди шума Ованес его не услышал и пронесся с подносом к соседнему столику, где сидели простые матросы.

Турок обиделся и поднял крик. Прибежал хозяин, дороживший богатым клиентом, и, кланяясь, сам стал подливать ему кофе.

Но расходившийся купец не унимался и требовал, чтобы хозяин прогнал из кофейни противного армянского мальчишку.

Неизвестно, чем бы все окончилось, как вдруг рядом очутился Хайдар.

Ованес вскрикнул от неожиданной радости: вот уже несколько месяцев, как музыкант не появлялся в Феодосии.

Хайдар привлек мальчика к себе и, указав рукой на дверь, коротко, но повелительно сказал турку:

— Уходи!

Тут сидящие за столиками увидали Хайдара и закричали:

— Хайдар вернулся!

Многие вскочили и радостно окружили его. Рапсод выждал минуту и опять обратился к мрачно сопевшему турку:

— Иди!

Тогда все посетители нетерпеливо закричали:

— Ну, иди же, иди отсюда!

Толстый купец, спрятав голову в плечи, трусливо засеменил к выходу под громкий хохот всей кофейни.

Потом Хайдар повернулся к хозяину и сказал:

— Смотри, мальчика не смей обижать!

Хозяин покорился. Добрые отношения с музыкантом были ему очень выгодны: игра и пение странствующего рапсода служили хорошей приманкой для посетителей кофейни.

В этот вечер Хайдар долго играл и пел, не отпуская от себя Ованеса.

Музыкант начал ежедневно приходить в кофейню. Он появлялся задолго до того, как собирались завсегдатаи.

Хайдар показывал Ованесу как держать скрипку, упирая ее в левое колено, чтобы можно было одновременно играть и петь, учил водить смычком по струнам.

Через несколько дней мальчик по слуху научился повторять отдельные песенки.

Теперь посетители кофейни реже кричали: «Мальчик, сюда!» — а просили, когда Хайдар отдыхал: «Оник, Ванюша, сыграй нам!»

И Ованес играл. Вскоре об этом узнали в городке. В кофейню стали приходить те, кто раньше сюда и не заглядывал.

Хозяин был доволен. Хитрый грек все чаще освобождал Ованеса от беготни с подносами и трубками. Он сам теперь усаживал мальчика возле Хайдара и громко обращался к рапсоду:

— Ты, Хайдар, отдохни и попей вина, а мальчик пусть немного поиграет.

Ованес был счастлив. Теперь его обострившийся слух чутко улавливал мелодию морского прибоя, ритм шагов прохожих поздно вечером, когда он возвращался домой из кофейни, певучие переливы в нежном и грустном голосе матери. Все это теперь звучало, как музыка.

Ованес тайно от всех мечтал о собственной скрипке. Он даже Хайдару не смел признаться в своей мечте.

Однажды вечером, когда мальчик играл в кофейне, а Хайдар отдыхал, вошел новый посетитель. Он сел в углу и спросил самого дорогого вина. Незнакомец пил вино и с видимым удовольствием слушал маленького скрипача, не спуская с него глаз.

Ованесу его лицо показалось знакомым. И вдруг мальчик вспомнил летний жаркий день, Гарика, взявшего его с собою на корабль, и молодого капитана-грека, который насыпал им полные карманы орехов, изюма и винных ягод. В посетителе Ованес узнал капитана.

Капитан стал приходить каждый вечер. К его столу присаживались местные греки, главным образом юноши. С восторгом в глазах они ловили каждое слово моряка.

Постепенно остальные посетители придвигались к тесному кружку греков и начинали прислушиваться к разговору.

На третий вечер, когда капитан пришел в кофейню, его уже ждали несколько десятков человек.

Пять лет прошло с тех пор, как народ Греции восстал против турецких поработителей. В Феодосию доходили слухи о беспримерном мужестве греческих повстанцев. В городке проживало немало греков. Кто-то распространил слух, что капитан — участник восстания.

В тот вечер лишь турки-торговцы отсутствовали в кофейне. Они боялись, что одним своим видом могут вызвать гнев не только у греков, но и у русских и армян, сочувствовавших своим единоверцам грекам, поднявшимся против турецких насильников. В Феодосии старики еще помнили мрачные времена турецкого владычества, кровавый турецкий режим.

Вот почему капитана с одинаковым волнением слушали греки, русские и армяне.

Капитан подробно рассказывал о боевых отрядах гордых, мужественных клефтов,[4] среди которых он провел два года.

Потом он рассказал, как на помощь повстанцам явился великий поэт Англии Ноэль Байрон.

— Он погиб вдали от своей родины, среди нас, в местечке Миссолонги, — грустно закончил капитан. — Все греки оплакивали его, как самого близкого, родного человека. Его имя всегда будет священно для Греции.

Бывший смотритель феодосийского уездного училища Папандопуло прервал наступившее горестное молчание:

— Русский народ устами своего поэта воспел подвиг героической Греции.

Папандопуло прочел по памяти стихи Пушкина, присланные друзьями из Петербурга Семену Михайловичу Броневскому:

Гречанка верная! Не плачь, — он пал героем,

Свинец врага в его вонзился грудь.

Не плачь — не ты ль ему сама пред первым боем

Назначила кровавый чести путь?

Тогда, тяжелую предчувствуя разлуку,

Супруг тебе простер торжественную руку,

Младенца своего в слезах благословил,

Но знамя черное свободой восшумело.

Как Аристогитон, он миртом меч обвил,

Он в сечу ринулся — и, падши, совершил

Великое, святое дело.

Все слушали эти стихи впервые. Слава Пушкина уже долетела до Феодосии. Но эти стихи были не для печати. Они переписывались и рукописные доходили до самых глухих мест государства Российского.

Капитан без труда понимал по-русски. И он с волнением покорил:

«…не плачь, — он пал героем…»

— Греки надеются на помощь России, — помолчав, добавил капитан.

— Все честные русские люди полны горячего сочувствия к возрождающейся Элладе, — торжественно ответил Папандопуло. — Мы, русские греки, верим в помощь русских.

Вечер закончился очень оживленно. Ради такого почтенного общества хозяин кофейни достал из винного подвала настоящее выдержанное кипрское вино, которое он давно хранил для какого-нибудь особо торжественного случая.

Пили за борющуюся Грецию, за ее храбрый народ, за нерушимый братский союз русских и греков.

После выпитого вина и горячих тостов всем захотелось песен и музыки. Тут только заметили, что Хайдар сегодня не пришел.

— Вот досада! — огорчился хозяин. — Неужто заболел? Будь скрипка, Ованес бы нам сыграл…

— Скрипка есть! — вдруг заявил капитан.

Он поднял узкий сверток, который принес с собою и положил рядом. В пылу разговора его никто не заметил.

Из холщового мешка капитан извлек футляр, открыл его и протянул Ованесу скрипку и смычок.

Ованес первый раз играл самостоятельно, в отсутствие Хайдара. Волнение его еще усилилось от необычного вечера, от горячих речей и стихов.

Многого он не понял из того, что рассказывал капитан и о чем говорили остальные. Но он впервые видел, чтобы в кофейне так долго говорили, а уж потом пили. И пили сегодня не так, как обычно, — не ссорились, не выкрикивали бранные слова.

Особенно поразило мальчика, что такой важный господин, как бывший смотритель уездного училища, пришел в кофейню и так прекрасно читал звучавшие, как музыка, стихи.

Ованес играл долго, но не чувствовал никакой усталости. Скрипка была дивно хороша, и на ней было так приятно играть! Казалось, она поет человеческим голосом.

Притихшие, слушали посетители кофейни вдохновенную игру худенького, бледного мальчика.

Хозяин добавил свечей, и в тесном помещении стало очень светло и празднично.

Незадолго до полуночи капитан начал со всеми прощаться. Утром его корабль уходил из Феодосии.

Он подошел к Ованесу, продолжавшему сидеть на низкой табуретке со скрипкою на коленях. Осторожно приподняв мальчика за плечи, капитан поцеловал его и сказал:

— Эта скрипка давно у меня. Раньше она принадлежала моему другу, с которым мы вместе росли. Он был хорошим скрипачом, но умер рано. Умирая, он отдал мне свою скрипку и попросил подарить ее мальчику, который сможет играть на ней не хуже его. Ты еще совсем мал, а играешь очень хорошо, поэтому я дарю тебе эту скрипку. Думаю, что если бы мой друг был жив, он сам бы подарил ее тебе. Береги ее и играй на радость людям.

Посетители были потрясены таким щедрым подарком и бурно выражали свой восторг. Один только Ованес стоял неподвижно. До его сознания с трудом доходило, что в его жизни совершилось чудо, осуществилась самая заветная мечта.