Автобиография Л.П. Берии от 22 октября 1923 г

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Автобиография Л.П. Берии от 22 октября 1923 г

От составителя и комментатора

Свою автобиографию молодой Берия написал в 1923 г. по поводу, суть которого проясняется в заключительных строках документа. Литературный стиль автобиографии вполне неплох даже для природного русака, и тем более неплох для молодого мингрела двадцати четырёх лет, всю жизнь жившего на Кавказе. К слову, вполне грамотный и свободный русский язык автобиографии сам по себе способен дать ответ интернет-сомневающимся насчёт того, почему дневники Берии написаны на русском языке. Да потому, что все существенные мысли Берия давно привык формулировать именно на нём. Но это так – к слову.

Аутентичность текста автобиографии (то есть – принадлежность его Л.П. Берии) не подвергают сомнению даже самые грязные и недобросовестные клеветники на Лаврентия Павловича. Сам текст автобиографии я привожу по антибериевскому сборнику Политиздата 1991 г. «Берия: конец карьеры» (с. 320–325), где сообщается, что этот документ Л.П. Берии был «обнаружен… в его личном деле».

Если сравнивать стиль дневниковых записей, недатированных записей и автобиографии, то можно заметить, что дневниковые записи по сравнению с автобиографией выглядят рвано и стилистически менее гладки, да и грамматически менее грамотны. Недатированные записи в этом отношении занимают некое промежуточное положение.

Парадокса здесь, на мой взгляд, нет, всё объяснимо.

Автобиографию Берия писал явно с большой тщательностью и со старанием уже потому, что направлял её в ЦК КП(б) Грузии и результат определял его дальнейшую судьбу. То есть мы имеем дело с окончательным, не раз редактированным текстом, который, весьма вероятно, Берия ещё и предварительно показывал кому-то из хорошо владеющих русским языком (тому же Меркулову, например).

Дневниковые же записи делались исключительно для себя, в постоянном цейтноте и представляют из себя то, что литературоведы называют (если я не ошибаюсь, ибо в литературоведении и психоанализе не силён) «потоком сознания».

Недатированные записи Берия делал уже без особой спешки – это было и время более спокойное, и смысл записей был менее личным – автор явно рассматривал их как первые наброски собственных воспоминаний или иного печатного труда, но – в любом случае, публичного характера. Поэтому шлифовка мысли и её словесного выражения здесь лучше, чем в дневниках.

Возвращаясь же к автобиографии, скажу, что уже первые 24 г. жизни Л.П. Берии были так плотно наполнены историческими событиями и активной деятельностью автора в ту эпоху, что многим этой биографии хватило бы на всю оставшуюся жизнь. А для Берии всё, сделанное им к осени 1923 г., нельзя даже рассматривать как стартовую площадку. Впереди у него была такая эпоха и такие свершения, что по сравнению с ними бледнела даже очень яркая и насыщенная его собственная биография до 24 лет.

Последнее… В оригинале документа имеется ряд сокращений слов, восстановленных в сборнике 1991 г. в квадратных скобках по типу «…в 15 верст[ах] от г[орода] Сухума…» Для удобства читателя все квадратные скобки мной убраны, все слова приводятся в их полной форме без особых оговорок в каждом отдельном случае.

Родился я 17 марта 1899 г. в селе Мерхеули (в 15 верстах от города Сухума) в бедной крестьянской семье. Ввиду того, что мое обучение было в тягость родителям, будучи еще учеником Сухумского городского училища, я готовил учеников младших классов, помогая таким образом семье, и это продолжалось с перерывами до 1915 г. В 1915 г. переехал в Баку; с этого момента и начинается моя самостоятельная жизнь. Уже с этих пор, учась в техническом училище, я имею на иждивении старуху мать, глухонемую сестру и племянницу 5 лет.

Учение мое, начатое в 1907 г. в городе Сухуме, по окончании курса высшего начального училища (в 1915 г.) с переездом моим в Баку продолжалось здесь и протекало следующим образом: приехав в Баку, я поступаю здесь в среднее механико-строительное училище, где обучаюсь 4 года. В 1919 г. я окончил курс в училище, а в 1920 г. с преобразованием технического училища в политехнический институт поступаю в последний. С этого момента регулярное обучение прекращается и занятия мои в институте продолжаются с перебоями до 1922 г. Однако за все это время я связи с институтом не теряю, и только в 1922 г. в связи с переводом меня Заккрайкомом РКП из Баку в Тифлис я прекращаю учение, числясь к тому времени студентом 3-го курса.

Так прерывается мое учение в Баку, начатое здесь в 1915 г. с перерывами продолжавшееся до 1922 г.

В том же 1915 г. начинается впервые и мое участие в партийной жизни, тогда еще в зачаточной форме. В октябре этого года нами – группой учащихся Бакинского технического училища – был организован нелегальный марксистский кружок, куда вошли учащиеся из других учебных заведений. Кружок просуществовал до февраля 1917 г. В этом кружке я состоял казначеем. Мотивами создания кружка были: организация учащихся, взаимно материальная поддержка и самообразование в марксистском духе (чтение рефератов), разбор книг, получаемых от рабочих организаций и прочее. Одновременно был избран старостой своего класса (нелегально). В марте 1917 г. я совместно с тов. В. Егоровым, Пуховичем, Аванесовым и еще одним товарищем (фамилию не помню) организовываем ячейку РСДРП (большевиков), где я состоял членом бюро.

В 1916 г. (летние каникулы) я служил в качестве практиканта в главной конторе Нобель в Балахнах, зарабатывая на пропитание семье и себе.

В ходе дальнейших событий, начиная с 1917 г., в Закавказье я вовлекаюсь в общее русло партийно-советской работы, которая перебрасывает меня с место на место, из условий легального существования партии (в 1918 г. в городе Баку) в нелегальное (1919–1920 гг.) и прерывается выездом моим в Грузию. В июне 1917 г. я в качестве техника-практиканта поступил в гидротехническую организацию армии румынского фронта и выезжаю с последней в Одессу, оттуда в Румынию, где работаю в лесном отряде села Негуляшты. Одновременно являюсь выборным от рабочих и солдат, председателем отрядного комитета и делегатом от отряда, часто бываю на районных съездах представителей районов в Пашкани (Румыния). На этой работе я остаюсь до конца 1917 г. и в начале 1918 г., по приезде в Баку, продолжаю усиленным темпом работу в техническом училище, быстро наверстывая пропущенное. В январе 1918 г. поступил в Бакинский Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов, работая здесь в секретариате Совета сотрудником, выполняя всю текущую работу, и этой работе отдаю немало энергии и сил. Здесь я остаюсь до сентября 1918 г., октябрь же этого года застает меня в ликвидации комиссии советслужащих, где я остаюсь до занятия города Баку турками. В первое время турецкой оккупации я работал в Белом городе за заводе «Каспийское товарищество» в качестве конторщика. В связи с началом усиленных занятий в техническом училище и необходимостью сдать некоторые переходные экзамены я принужден был бросить службу. С февраля 1919 г. по апрель 1920 г., будучи председателем коммунистической ячейки техников, под руководством старших товарищей выполнял отдельные поручения райкома, сам занимаясь с другими ячейками в качестве инструктора. Осенью того же 1919 г. от партии Гуммет (мусульманская организация большевистской ориентации, созданная ещё до революции по инициативе Сталина и др. – С.К.) поступаю на службу в контрразведку, где работаю вместе с товарищем Муссеви. Приблизительно в марте 1920 г, после убийства товарища Муссеви, я оставляю работу в контрразведке и непродолжительное время работаю в Бакинской таможне.

С первых же дней после Апрельского переворота в Азербайджане краевым комитетом партии (большевиков) от регистрода (Регистрационный (разведывательный) отдел. – С.К.) Кавказского фронта при РВС 11-й армии командируюсь в Грузию для подпольной зарубежной работы в качестве уполномоченного. В Тифлисе связываюсь с краевым комитетом в лице тов. Амаяка Назаретяна, раскидываю сеть резидентов в Грузии и Армении, устанавливаю связь со штабами грузинской армии и гвардии, регулярно посылаю курьеров в регистрод города Баку. В Тифлисе меня арестовывают вместе с Центральным Комитетом Грузии, но согласно переговорам Г.Стуруа с Ноем Жордания освобождают всех с предложением в 3-дневный срок покинуть Грузию. Однако мне удается остаться, поступив под псевдонимом Лакербая на службу в представительство РСФСР к товарищу Кирову, к тому времени приехавшему в город Тифлис. В мае 1920 г. я выезжаю в Баку в регистрод за получением директив в связи с заключением мирного договора с Грузией, но на обратном пути в Тифлис меня арестовывают по телеграмме Ноя Рамишвили и доставляют в Тифлис, откуда, несмотря на хлопоты товарища Кирова, направляют в кутаисскую тюрьму. Июнь и июль месяцы 1920 г. я нахожусь в заключении, только после четырех с половиной дней голодовки, объявленной политзаключенными, меня этапным порядком высылают в Азербайджан. По прибытии (август 1920 г.) меня ЦК РКП затребовал из армии и назначил управляющим делами ЦК Азербайджана. На этой должности я оставался до октября 1920 г., после чего Центральным Комитетом назначен ответственным секретарем Чрезвычайной Комиссии по экспроприации буржуазии и улучшению быта рабочих. Эту работу я и товарищ Саркис (председатель комиссии) проводили в ударном порядке вплоть до ликвидации Комиссии (февраль 1921 г.). С окончанием работы в Комиссии мне удается упросить Центральный Комитет дать возможность продолжать образование в институте, где к тому времени я числился студентом (со дня его открытия в 1920 г.). Согласно моим просьбам ЦК меня посылает в институт, дав стипендию через Бакинский Совет. Однако не проходит и двух недель, как ЦК посылает требование в Кавказское бюро откомандировать меня на работу в Тифлис. В результате ЦК снимает меня с института, но вместо того, чтобы послать в Тифлис, своим постановлением назначает меня в Азербайджанскую чека заместителем начальника секретно-оперативного отдела (апрель 1921 г.) и вскоре уже – начальником секретно-оперативного отдела – заместителем председателя Азербайджанской чека.

Не буду останавливаться на напряженном и нервном характере работы в Азербайджанской чека. В результате такой вскоре сказались положительные результаты. Останавливаясь здесь на разгроме мусульманской организации «Иттихат», которая насчитывала десятки тысяч членов. Далее – разгром Закавказской организации правых эсеров, за что ГПУ (ВЧК) своим приказом от 6 февраля 1923 г. за № 45 объявляет мне благодарность с награждением оружием. Итоги той же работы отмечены Совнаркомом АССР в своем похвальном листе от 12 сентября 1922 г. и в местной прессе. Работая в Азербайджанской чека, одновременно состою председателем Азмежкома (Азербайджанская междуведомственная комиссия) с VII-1921 г. по XI-1922 г. Затем в комиссии ВЭС (Высшего экономического совета) и в комиссии по обследованию ревтрибунала. По партийной линии состою прикрепленным от БК АКП к рабочим ячейкам, а позже для удобства – к ячейке ЧК, где состою членом бюро, бывал избираем почти на все съезды и конференции АКП, состоял также членом Бакинского Совета. В ноябре 1922 г. Закавказским крайкомом отзываюсь из Азербайджанской чека в распоряжение ЦК КПГ, который назначил меня начальником секретно-оперативной части и заместителем председателя ЧК Грузии. Здесь, принимая во внимание всю серьезность работы и большой объект, отдаю таковой все свои знания и время, в результате в сравнительно короткий срок удается достигнуть серьезных результатов, которые сказываются во всех отраслях работы: такова ликвидация бандитизма, принявшего было грандиозные размеры в Грузии, и разгром меньшевистской организации и вообще антисоветской партии, несмотря на чрезвычайную законспирированность. Результаты достигнутой работы отмечены Центральным Комитетом и ЦИКом Грузии в виде награждения меня орденом Красного Знамени. В Грузии, работая в ЧК, также состою членом бюро коммунистической ячейки и членом Тифлисского Совета рабочих и солдатских депутатов.

За время своей партийной и советской работы, особенно в органах ЧК, я сильно отстал как в смысле общего развития, так равно не закончив свое специальное образование. Имея к этой отрасли знаний призвание, потратив много времени и сил, просил бы ЦК предоставить мне возможность продолжения этого образования для быстрейшего его завершения. Законченное специальное образование даст мне возможность отдать свой опыт и знания в этой области советскому строительству, а партии – использовать меня так, как она найдет нужным.

1923 г. 22/X (подпись)

Комментарий Сергея Кремлёва

Публикаторы автобиографии Л.П. Берии, некто Б.С. Попов и В.Т. Оппоков, пишут: «…Показуха, самовосхваление, возвеличение мелочей (ну-ну. – С.К.) до крупных масштабов – это видимо, черта характера, получившая благодаря обстоятельствам угрожающее для других развитие…»

Читатель может сам решить, справедлива ли такая оценка, я же обращу его внимание на то, что хорошо было сформулировано однажды Юрием Мухиным: лишь очень искренняя и морально состоятельная личность способна, занимая весьма высокое положение в государственной иерархии, проситься вновь на студенческую скамью. Берия уже достиг к 24 годам вполне устойчивой перспективы роста, и вот он был готов рискнуть достигнутым успехом ради неопределённой судьбы студента, который мог в том бурном времени обрести яркую судьбу и на новом поприще, а мог и затеряться.

Тем нет менее Берия хотел стать строителем, созидателем. Между прочим, такое желание опровергает и все инсинуации относительно якобы садистских наклонностей Берии. Спецслужба в любом обществе даёт для таких наклонностей намного более широкое поле развития, чем строительная площадка.

Ранняя автобиография Л.П. Берии – безусловно яркий и убедительный документ эпохи и показывает её автора – как ни посмотри – с самой лучшей стороны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.