Глава 6 — Стены и мосты

Вернувшись в Англию после несостоявшегося выступления на концерте в фонд Бангладеш, Джон вновь активно включился в политическую жизнь. Он присоединился к маршу протеста против политики в Северной Ирландии, пожертвовал 1000 фунтов организации судостроителей, оказавшейся в то время в эпицентре борьбы левых сил с правительством консерваторов. Вскоре после этого они с Йоко покинули страну, чтобы возобновить постоянно прерывавшиеся поиски дочери Йоко, Кьоко. Она навсегда исчезла вместе со своим отцом, Энтони Коксом, вторым мужем Йоко (Джон был третьим). Кокс считался американским кинопродюсером, хотя, похоже, ничего, кроме фильмов Йоко, не продюсировал.

Джон и Йоко быстро и безрезультатно посетили Виргинские острова, а затем отправились в Нью–Йорк. Для начала они остановились в отеле Сент–Регис, потом сняли студию в Гринвич Виллидж. В 1973 году они приобрели свои первые комнаты в особняке Дакота.

Леннон так и не вернулся в Британию. Он и не собирался возвращаться: имущество из его особняка в Титтенхерст Парке (который он продал Ринго) было переправлено в Нью–Йорк. Похоже, полная смена обстановки вполне устраивала его. К тому моменту он исчерпал все возможности, предоставленные Англией; и не удивительно, ведь главной чертой его характера было постоянное стремление к новому. Идеи оценивались им по степени их новизны, и каждый, кто мог предложить что–то новое (Магический Алекс, Махариши, Артур Янов и т. д.) мгновенно становился объектом восхищения. Это имело и оборотную сторону. Леннону быстро все надоедало, и тогда он просто отбрасывал то, чему успел надивиться. В данном случае это была Англия.

В переезде в Америку были свои плюсы: ему нравились ритм и энергия жизни в незнающем отдыха Нью–Йорке. Он говорил, что всегда считал себя продуктом американской культуры, поскольку вырос на Кока–коле, кукурузных хлопьях «Kellogg» и Элвисе Пресли (утверждение это больно задело тех из нас, кто видел в Битлз избавление от комплекса культурной неполноценности). Йоко, проведшая большую часть своей жизни в Нью–Йорке, в любом случае была рада вернуться туда, где она могла быть в большей степени собой и в меньшей — приложением к Джону. Едва приехав Нью–Йорк, Джон был покорен его особой атмосферой. Англия всегда была для него слишком пуританской, лишенной воображения и консервативной. В Нью–Йорке он столкнулся с прямо противоположным, и это устраивало его как нельзя лучше. На протяжении целого столетия Америка казалась землей неограниченных возможностей миллионам иммигрантов, и теперь предстала таковой перед Джоном. Америка (во всяком случае, Нью–Йорк) жаждала Искусства, готова была всерьез принимать все необычное, вызывающее, эксцентричное и просто глупое. Называя себя серьезным художником, Джон мог, по крайней мере, рассчитывать на то, что Нью–Йорк к этому прислушается. В Британии же его считали популярным, необычайно талантливым музыкантом, ни больше, ни меньше; к его внеурочным занятиям относились презрительно. Как бы то ни было, у Джона не было возможности тщательно взвесить все за и против. Едва ступив на землю Америки, он попал в объятия Джерри Рубина и Эбби Хоффмана, лидеров йяппи, людей наилучшим образом подготовленных для того, чтобы познакомить Леннона с идеями американских «новых левых». Это было как раз то, что нужно. Леннон сразу оказался в центре леворадикальных, авангардистских кругов, признания которых он так добивался. В Англии такого движения не было, и после того, как нью–йоркская контркультура с такой готовностью приняла его, можно было не сомневаться в том, что он там останется. В общем, было очевидно, что Леннон пристрастится к Нью–Йорку; ведь там гораздо больше телестанций, чем в Англии.

Но прежде чем покинуть Англию, Леннон завершил работу над новым альбомом, Imagine, и отснял тысячи футов пленки для соответствующего фильма. Альбом вышел в свет в сентябре 1971 года под маркой Эппл и имел коммерческий успех; он оставался самым раскупаемым альбомом Леннона вплоть до выхода DoubleFantasy. И все же симптомы были очевидны; Леннон утратил душевный покой, уверенность в собственных силах и то музыкальное чутье, что верой и правдой служило ему во времена Битлз. Imagine стал для него началом долгого дня, уходящего в ночь.

John Lennon/Plastic Ono Band был по–своему прекрасен и, не ожидая от следующего альбома такого же уровня эмоциональной напряженности, можно было по, крайней мере, рассчитывать на то, что однажды предпринятое метафизическое путешествие куда–нибудь да приведет. Напротив, на фоне Imagine недавние мучительные поиски показались неуместными и безрезультатными, поскольку Леннон, по–прежнему оставаясь мятущимся и неуверенным, то выставлял на показ свои душевные раны, то вдруг становился агрессивным и драчливым. Начиная с Imagine, удачно складывавшаяся сольная карьера Леннона стала разваливаться на глазах. Прежняя уверенность в собственных силах — или просто задиристость — была растрачена по мелочам.

Возможно, первое, что бросалось в глаза в Imagine — нешуточные нападки на Пола Маккартни. How Do You Sleep? («Как тебе спится?») привлекла особое внимание градом едких, саркастических упреков в адрес Маккартни, в альбоме которого (Ram), как мы уже отмечали, Леннон обнаружил враждебные выпады в свой адрес. В песне 3 Legs были слова: «When I thought you was my friend, but you let me down» — «Я считал тебя другом, ты меня предал», которые дали Леннону повод думать, что и весь альбом направлен против него.

Это достаточно красноречиво говорит о ленноновском эгоцентризме (а как считают некоторые — о паранойе). Как бы там ни было, Леннон решил взять реванш и сделал это без намека на жалость: «The only thing you done wasyesterday, and since you're gone you've just another day» - «Вчера, вот все твои заслуги / Все кончено — настали будни» [Здесь обыгрываются, названия двух песен Маккартни: легендарной Yesterday («Вчера») и вышедшей вскоре после распада Битлз Another Day («Обычный день»).]. Песня начиналась звуками настраивающегося оркестра (напоминание о Sergeant Pepper's Lonely Hearts Club Band) и таким образом была направлена не только против Пола, но и против Битлз. Но, что уж совсем непростительно, Леннон пел: «Those freaks was right when they said youwas dead» - «Эти придурки правы — ты мертв». Это было слишком вероломное покушение. Как обычно, если Леннон брался за что–то, удержать его было уже невозможно. How Do You Sleep? — не единственная такая песня. Была еще жестокая Crippled Inside («Искалеченная душа»), которая без сомнения относилась к Полу в частности и большей части человечества в целом. Аранжировка была вызывающей: развязный вокал на фоне скачущего ритма подчеркивал оскорбительность текста. (Такой же аккомпанемент, кстати, использовался — на этот раз в мирных целях — и в Oh, Yoko, одной из лучших песен альбома) Еще одним компонентом тройного удара по бывшему партнеру была открытка с изображением Леннона, тянущего за уши свинью, — жестокая издевка над конвертом Ram [На конверте Ram Маккартни проделывал то же самое с бараном.]; при этом самое печальное то, что конверт Ram настолько ужасен, что не было нужды его пародировать. Кроме того, в Imagine вошли песни How? (которую можно считать продолжением предыдущего альбома) и It's So Hard, преисполненная жалости к самому себе. Были и полу–политические номера: I Don't Wanna Be A Soldier — вполне удобоваримый, и Gimme Some Truth — просто прекрасный. Он остался еще с битловских времен, точнее, со времени работы над Get Back, и наилучшим образом демонстрировал ленноновские иронию и свободу в обращении со словом.

На фоне неистового John Lennon/Plastic Ono Band Imagine — альбом коммерческий. В нем было по пять песен на сторону, интенсивно использовались струнные, и — никаких заморочек, разговорных вкраплений, произведений Йоко и Революций N9. Это была традиционная поп–музыка, далекая от всего, чем Леннон занимался в последние годы. Считается, что такой переворот произошел под нажимом Аллена Клейна, да и сопродюсерство Фила Спектора сыграло, якобы, свою роль. В действительности Спектор в данном случае был явно на вторых ролях, и коммерческая направленность Imagine — дело рук самого Леннона. Хотя он никогда не признавал этого, его, похоже, также как и Клейна, беспокоило падение тиражей.

В силу всех этих причин Imagine вызывал смешанные чувства. По правде говоря, сразу после выхода он вызвал жестокое разочарование, и мне лично потребовались годы, чтобы по достоинству оценить его заглавную песню, ставшую одним из высших достижений в рок–музыке. Imagine выражает политические идеалы Леннона — недостижимая утопия — лучше, чем что–либо им написанное. Это классика. Изданная в качестве сингла в США песня вошла в десятку сильнейших.

Примечательно, что, переправившись через Атлантику, Леннон быстро утратил связь со всем происходившим в Британии, где соответствующий сингл не издавался вплоть до 1975 года. Imagine, Gimme SomeTruth и Oh, Yoko, еще одна заметная запись - Jealous Guy («Ревнивый парень»), отличающаяся своей откровенностью. Песня — покаяние перед Йоко, очень трогательное (и, вполне возможно, необходимое); несомненно, что при всем благополучии союза Джона и Йоко, бывали случаи, когда Джон вел себя не лучшим образом.

И все же, несмотря на все недостатки Imagine, это был альбом высокой пробы, и только девять лет спустя записью Double Fantasy Джону удалось превзойти его. Тогда же Imagine подводил итог его работе в Англии. А в момент выхода его в; свет Джон уже погрузился в мир образов и звуков Нью–Йорка, где, как ему казалось, все делается быстро и получается здорово. В течение двух недель, начиная с девятого октября [День рождения Леннона.], в эверсоновском Музее Искусств проходила выставка работ Йоко под общим названием «This Is NotHere» — «Это не здесь» (эти же слова красовались и на дверях их дома в Титтенхерст Парке).

Леннон был в числе почетных гостей. Мероприятие порадовало его, поскольку с его женой наконец–то считались как с серьезным художником. Впрочем, вопрос о том, насколько серьезными были выставленные работы, оставался открытым. В основном это были обломки различных крушений общества потребления, поданные в новом свете. Рэй Коннолли описывает один из экспонатов: медленно таящую глыбу льда в форме буквы «Т», обозначенную в каталоге, как «Чай со льдом» [В английском языке буква 'Т» и слово '«tea» («чай») произносятся практически одинаково, и таким образом на слух название могло восприниматься и как «Замороженная Т».]. Джон предсказывал, что через несколько месяцев критики поставят Йоко в авангард нового искусства.

Накануне Рождества Джон принял участие в нескольких акциях левых сил. Во время выставки Йоко они выступили в поддержку борьбы американских индейцев за гражданские права. Позднее устроили благотворительные концерты: сначала — в театре Аполло в Нью–Йорке в знак протеста, против расстрела заключенных в тюрьме греческого штата Аттика, а затем — в Энн Арбор, Мичиган, в поддержку Джона Синклера, видного деятеля, контр–культуры, получившего абсурдно большой срок тюремного заключения за хранение незначительного количества марихуаны.

Эти действия не остались незамеченными властями США, сделавшими на их основе далеко идущие выводы. Они почувствовали, что Леннон становится инструментом в руках «новых левых». Их волновало, будет ли он привлечен к сбору средств и формированию общественного мнения для борьбы с готовившимся к переизбранию на президентский пост Ричардом Никсоном. Особенно беспокоила власти возможность массовых демонстраций в августе 1972 года во время съезда республиканской партии в Сан–Диего, наподобие тех, что за четыре года до этого имели место в Чикаго во время съезда демократов.

Впрочем, для властей не составило труда найти другой, легальный способ оказать давление на Леннона. В начале 1972 года сенатский подкомитет направил меморандум сенатору Тармонду, в котором отмечалось, насколько важным козырем является Леннон в колоде левых, какое серьезное влияние он может оказать одним своим присутствием и что его необходимо депортировать. Тармонд переправил меморандум Джону Митчеллу, руководителю кампании по переизбранию президента, вскоре ставшему ключевой фигурой уотергейтского скандала. Митчел направил его заместителю министра юстиции Ричарду Клейндинсту, который, согласившись с изложенными опасениями, спросил: «Есть ли у нас основания для его высылки?» Основания были — лондонская судимость 1968 года за хранение наркотиков.

Леннон постоянно отстаивал свою невиновность, утверждал, что дело было состряпано, а сам он признал себя виновным только затем, чтобы поскорее покончить со всей этой историей и избавить Йоко от волнений во время беременности. Когда позднее полицейский чиновник, участвовавший в том деле, был осужден по обвинению аналогичному ленноновскому (фабрикация улик), казалось, что в этой истории можно поставить точку. Однако, классифицировав это дело как уголовное, власти США упорно держались за него, и 6 марта 1972 года Леннону было отказано в продлении визы вопреки недавнему обещанию все устроить. Казалось, Леннону придется уехать. Даже прошение мэра Нью–Йорка Джона Линдсея, направленное 29 апреля, было отклонено. Однако Леннон боролся так же отчаянно, как и власти, и дело затягивалось. Он был поглощен этой борьбой на протяжении последующих четырех лет, что доставляло ему массу неудобств. Ему пришлось неоднократно являться в суд и потратить в общей сложности более полумиллиона долларов. Он хватался за любую возможность и однажды обратился к Королеве с просьбой о помиловании с тем, чтобы снять судимость. Возможно, верни он свой орден Британской империи не так скандально, Королева и откликнулась бы.

Эту историю можно добавить к списку причин, побуждавших Леннона поселиться в Америке: чем настойчивее старались от него избавиться, тем настойчивее старался он остаться.

Возвращаясь к началу этой истории, следует отметить, что трудности с возобновлением визы в марте 1972 года возникли в очень неподходящий для Джона момент. Во–первых, дело, ради которого они с Йоко приехали в Нью–Йорк — поиски дочери Йоко, Кьоко, — так и осталось незавершенным; кроме того, Джон собирался возобновить концертную деятельность с группой Elephant's Memory.

Первое время в Нью–Йорке Джон записывался очень мало. И все же в конце октября он начал работу над рождественским синглом с Филом Спектором в качестве продюсера и Plastic Ono Band в составе Никки Хопкинса (клавишные), Хью Маккракена (гитара) и Джима Келтнера (ударные). В основу песни было положено рождественское поздравление, которое Джон и Йоко распространяли ежегодно, как правило, посредством гигантских рекламных щитов в различных столицах мира: «Война Окончена (если вам угодно)». Таким образом на этот раз послание миру было сочинено самими Джоном и Йоко (в отличие от Power To The People) и естественно вписалось в контекст песни. Вообще–то недостатка в подобного рода материале никогда не было: второсортная пропаганда, которой Джон пользовался довольно неумело. Но Happy Xmas (War Is Over) («Счастливого Рождества (Война окончена)») — одна из лучших ленноновских песен.

К несчастью, ей не повезло с точки зрения распространения. Она вышла свет слишком поздно по меркам американского рождественского рынка (да и вообще, рождественские синглы в США были большой редкостью, чего Леннон, вероятно, не знал, поскольку в Англии они выходили ежегодно). К тому времени все записанное Джоном, как правило, появлялось в США раньше, чем в Соединенном Королевстве, так что английское изданиеHappy Xmas пришлось отложить до следующего года.

Запись эта показала, что Леннон стремится вернуться к работе. Но для этого ему нужна была какая–нибудь нью–йоркская группа. Он остановил свой выбор на Elephant's Memory после того, как Джерри Рубин прокрутил ему их запись. Наверное, именно такую группу Джон и искал: у них было мощное, напористое звучание при недостатке изобретательности, воображения и собственного стиля. Они сделали несколько прекрасных записей для фильма «Полуночный ковбой» Джона Шлезингера, но то было несколько лет назад. За это время сменился состав группы, правда, остался прежний лидер — Стэн Бронштейн. Леннон взял их в качестве сопровождающей группы и записав с ними свой следующий альбом. Который, к несчастью, cтал настоящим бедствием.

Sometimes In New–York City был попыткой Леннона запечатлеть главные события момента. Были среди них те, к которым он уже обращался (расстрел в Аттике, дело Джона Синклера), и те, которыми заинтересовался недавно: Северная Ирландия, Анжела Дэвис; была также одна феминистическая песня - Woman Is The Nigger OfThe World. В большинстве своем песни эти ужасны, а тексты банальны. Это был не политический анализ (и слава Богу), а лишь шумная отрыжка типичного леворадикального меню. Так же как в случае с Power To ThePeople, Леннон скандировал лозунги. Конверт был оформлен в виде газеты с текстом, фотографиями и заголовками. Позднее Джон говорил, что старался быть репортером, описывающим современные ему события, однако ошибся, описав все с чужих слов, вместо того чтобы рассказать о том, что видел сам. Он перестал доверять собственному оригинальному видению мира, которое как раз и делало его художником уникальным. И поставил свое дарование на службу «новым левым». Результаты оказались плачевными; причем удар пришелся не только по творчеству Джона, но и по его душевному благополучию. Рой Карр и Тони Тайлер писали в книге «The Beatles: Illustrated Records»: «Леннон жил в нью–йоркском радикальном гетто, окруженный политическими деятелями и обычными для большого города культурными вампирами. Отказавшись от мирового господства в качестве битла, Леннон позволил манипулировать собой в качестве экс–битла».

Ясное дело, альбом этот не был перегружен идиосинкратическим ленноновским юмором. Конверт, правда, наделал немного шума в США, поскольку некоторые распространители отказались принять его, пока не будет закрыта карикатура, изображающая танцующих нагишом Ричарда Никсона и Председателя Мао. Some Time InNew York City также содержал бесплатный диск (что, правда, повысило цену основного), на котором были записаны два выступления Джона и Йоко: совместный состоявшийся 6 июня 1971 года в Нью–Йорке; и столетней давности запись, сделанная на концерте в фонд ЮНИСЕФ в лондонском Лицеуме в 1969 году при участии Джорджа Харрисона и членов группы- Делани и Бонни.

Альбом пользовался некоторым успехом в США, но плохо разошелся в Англии. Для человека, имевшего все основания претендовать на роль ведущего рок–исполнителя мира, это было равносильно полному провалу. Леннон, вероятно, был потрясен. Под сомнение ставилась верность выбранного пути, не удивительно, что он очень быстро свернул с него.

Но не отказался при этом от услуг Elephant's Memory. Похоже, он верил, что им удастся сыграть хорошую музыку, и 30 августа 1972 он вместе с группой (и, конечно же, с Йоко) возглавил список, участников благотворительного концерта в Мэдисон Сквер Гарден. Концерты проводились, чтобы оказать помощь умственно отсталым детям, и все сборы (1.5 миллиона долларов от продажи билетов и прав на телетрансляцию) передавались трем нью–йоркским приютам с тем, чтобы при детских домах были построены помещения, в которых каждый из маленьких пациентов обслуживался бы индивидуально. Проект назывался «Один на один», и день проведения концерта мэр Нью–Йорка Линдсей объявил «Днем Один на один».

Затее сопутствовал огромный успех. Помимо всего прочего, Леннон, по общему мнению, был в прекрасной форме и устроил великолепное шоу; то, что он был крутым вокалистом, и раньше особых сомнений не вызывало, а этот концерт стал лишним тому подтверждением. Да и событие в целом было прекрасным и помогло поскорее забыть злополучный Some Time In New York City. В Британии, разумеется, о концерте почти ничего, не сообщалось, и ни одна из телевизионных компаний не удосужилась закупить права на показ этого шоу. Британские средства массовой информации по–прежнему дружно изображали Леннона как заблудшего битла и вовсе не собирались бороться с собственным предубеждением. Так что в свое время ленноновский акт милосердия не был оценен английской публикой. И это была расплата за Some Time. Во многих отношениях прежний статус Леннона в Англии так и не был восстановлен вплоть до его смерти.

Некоторое время Джон и Йоко продолжали сотрудничество сElephant's Memory. В благодарность за оказанную помощь они спродюсировали альбом группы. Он назывался Elephant's Memory и появился под маркой Эппл в сентябре 1972 года. Успехом он не пользовался, и с тех пор сотрудничество между ними не возобновлялось.

Леннон начал потихоньку избавляться от своих радикально настроенных знакомых; похоже, еще один этап его жизни подошел к концу. На этот раз к обычному охлаждению примешивалась доля паники, поскольку общениеe с радикалами оказалось слишком пагубным для его творчества.

В этот период практически все его время уходило на борьбу за право остаться в США. В марте 1973 года ему опять было приказано покинуть страну, а он в очередной раз оспорил это решение. Тот месяц принес, правда, и хорошее для них с Йоко известие. За ней было признано право опеки над Кьоко (которой исполнилось уже восемь лет). По иронии судьбы после этого они ее ни разу не видели, так как Тони Кокс вновь пустился в бега, а маленькие неприятности с визой не позволяли Джону отправиться в погоню.

Джон был настолько занят домашними проблемами, что только летом внезапно понял, что настало время поработать над новым альбомом.

С момента выхода Some Time прошел год, а он лишь однажды зашел в студию, чтобы помочь Ринго записатьI'm The Greatest, песню, написанную им для нового альбома «Ringo». Теперь он отправился в студию Record Plantв Нью–Йорке, как обычно, почти ничего не подготовив заранее. И на этот раз он был не на высоте — чувствовалась растерянность после катастрофы с Some Time. Единственный бесспорный плюс нового альбома — качество записи. (На этот раз Спектора за пультом не было. Так что, выходит, Леннон в совершенстве владел и звукозаписью).

При том, что заглавная песня альбома, Mind Games, была прекрасна, сравниться с нею мог лишь еще один номер - Bring On The Lucy (Freda Peeple). Их тексты показывали, как быстро Леннон отошел от прошлогодней политической риторики. " We don't care what flag you're waving» — «Нам плевать, каким ты флагом машешь», — пел он, указывая на дверь политикам, с которыми братался год назад.

Политические заявления в этом альбоме носят иной характер. Джон и Йоко предлагают всем принять гражданство придуманной ими страны, Нутопии, в которой в соответствии с идеями Imagine, нет «ни земли, ни границ, ни паспортов, а только люди». После дидактизма проирландских, песен Some Time Леннон разумно оставил патриотические игры. Последний номер альбома являл собой Интернациональный Гимн Нутопии. Тишина. Однако в основном Mind Games состоял из посредственных, незапоминающихся песен. Это был неплохой альбом, но он не удивлял, ни провоцировал; от Джона Леннона ждали большего. Сам он охарактеризовал альбом, как «промежуточный», записанный в тот момент, когда он пытался «из политического лунатика вновь превратиться в музыканта».

Альбом содержал также привычную квоту песен, посвященных Йоко: Aisumasen (I'm Sorry) — первые, шаги в японском; One Day (At A Time), Out The Blue и I Know (I Know) — нежные любовные песни, a You Are Неге — встреча Востока и Запада в лице Джона и Йоко («От Ливерпуля до Токио…» и т. д.).

Между тем еще до того, как альбом вышел в свет. Джон расстался с Йоко — впервые со времени исторического совместного уикэнда в Уэйбридже в мае 1968–го.

Конечно, Джон оказался в трудном положении, во многом из–за непрекращающейся войны с иммиграционными властями. He было сомнений и в том, что он начал разочаровываться в Нью–Йорке. Он оказался в центре его контркультурой жизни, но не нашел там подлинного счастья, а лишь неприятное ощущение, что его использует. «Неужели я делал все это лишь для того, чтобы Джерри Ру6ину было, чем заняться», — говорил он позднее. Тогда он покинул этот круг, но не нашел чем его заменить. В–третьих, он, должно быть, испытывал творческое неудовлетворение. Впервые в жизни он записал альбом, которым сам не был полностью доволен.

И вот, Леннон сделал то, что делал всякий раз, когда, жизнь заводила его в тупик. Он катапультировался. Как он сам рассказывал: «Однажды я вышел за кофе и газетами и не вернулся». У него не было широкого круга знакомых в США — скорее, наоборот. Так что он полетел в Лос–Анджелес, повидать Фила Спектора. Он подумывал о рок–н-ролльном альбоме, о стопроцентном рок–н-ролльном альбоме.

В то время как Джон крушил основы собственной карьеры, а затем пытался по кусочкам собрать разрушенное, Пол невольно ступил на тот же путь в Лондоне.

На этой ранней стадии своей сольной деятельности Леннон и Маккартни сильно влияли друг на друга. В основном действовал Леннон, а Маккартни лишь отбивался. Его, например, особенно задело длинное, душераздирающее интервью Леннона «Роллинг Стоун», в котором тот тщательно разрушал битловскую легенду, мимоходом бросая упреки в адрес своего бывшего партнера.

Там было одно интересное замечание. Джон считал, что Полу понравится его новый альбом (JohnLennon/Plastic Ono Band): «Я думаю, — говорил он, — это напугает его так, что он сам сделает что–нибудь стоящее. А потом он напугает меня так, что я сделаю что–нибудь стоящее. Потом — я его…» Все это Леннон позднее назвал «братской ревностью».

Такое соперничество, безусловно, существовало, они придирчиво следили друг за другом, несмотря на то, что теперь их разделял океан. (Кстати, после того, как в 1972 году в Швеции Маккартни был признан виновным в хранении наркотиков, всякая возможность встречи между ними исключалась, поскольку теперь Маккартни не мог из–за судимости въехать а Штаты, откуда Леннон по той же самой причине не мог выехать). Как бы там ни было, на поверку им не удавалось подвигнуть друг друга на нечто стоящее, а их взаимное влияние было, скорее, пагубным. Маккартни не ответил на интервью в «Роллинг Стоун», но было ясно, что его уверенность в собственных силах пошатнулась, и что годы господства Битлз нисколько не подготовили его к сольной карьере; как, впрочем, и Леннона. И все же в одном Маккартни был убежден: в необходимости возобновить концертную деятельность. И опять–таки, то, как он собирался это делать — постепенно и осмотрительно, было некой противоположностью тому, как это делал Джон, появления которого на сцене были случайными, спорными и всегда шумными.

Пол хотел отправиться на гастроли с собственной группой, поскольку давно почувствовал, что Битлз в последние годы существования не хватало прямого общения со слушателями. Это его желание проявилось еще во времена Let It Be. Тогда он даже, предложил остальным вариант, который теперь собирался реализовать сам: отправиться с концертами по маленьким клубам без каких–либо объявлений, рекламы и шумихи вообще. Тогда Джон поднял его насмех, и идею отбросили.

Теперь же Пол хотел возродить ее, собрав для этого собственную группу Wings. Подобно Джону, он зарезервировал в ней место для жены — для Линды нашлось более значительное занятие, чем для Йоко: она отвечала за клавишные, игре на которых Пол обучал ее в течение года. Старый друг Денни Лэйн, привлекший внимание Пола еще в качестве вокалиста Moody Blues, занял место гитариста, а окончательно дополнил состав Денни Сейвелл, чьи барабаны звучали еще в Ram. Как только группа была собрана, Маккартни подверг ее испытанию в студию, записав в конце летя Wild Life - на редкость банальный альбом. После провала RamМаккартни слишком быстро попытался исправить положение. Кроме того, он считал, что альбомы должны делаться в один присест, дабы создать ощущение естественности, простоты и спонтанности — качеств, которые теоретически и должны составлять основу рок–н-ролла. Считалось, что именно такая техника записи всегда приносила успех Бобу Дилану.

При этом, однако, Маккартни не учел того, что его собственное творчество требовало несколько иного подхода. Его песни выигрывали от тщательной, кропотливой студийной работы. Во многих отношениях просто поражает то, что имея за плечами пятнадцатилетний опыт работы, Маккартни взялся за дело самым неподходящим образом. Само по себе это достаточно наглядно свидетельствует о смятении и эстетической неопределенности, царивших в стане Битлз к тому моменту, когда каждый из них столкнулся с необходимостью прокладывать свой собственный путь.

В Wild Life нет ни единого светлого пятнышка. Только новая версия песни Love Is Strange не вызывает раздражения. Это чуть ли не единственный случай в пост–битловской карьере Маккартни, когда он воспользовался чужим материалом (песня Пола Саймона, Richard Cory, вошла в альбом Wings Over America), и то, что именно эта запись стала единственным запоминающимся номером в альбоме, свидетельствует о том, насколько истощились к тому моменту творческие возможности самого популярного из всех живущих авторов песен.

Альбом был сущим наказанием во всех отношениях. На лицевой стороне конверта не было ни названия, ни имен исполнителей, а лишь фотография только что созданных Wings. Конечно. Битлз могли обойтись простой фотографией (и обходились, на Abbey Road), да и сам Маккартни, как и Леннон, вполне мог позволить себе подобное; но как мог он рассчитывать, на успех теперь, когда сам же стремился к определенной анонимности в рамках вновь созданной группы?

Это был абсурд. С одной стороны Пол старался быть простым парнем из группы и потому отказывался как–либо подчеркивать свое присутствие, с другой — рассчитывал, что коммерческий успех будет — обеспечен одним лишь этим присутствием, и потому никаких других рекламных надписей не делал. (Возможно, фотография на конверте — еще один пример «братской» ревности или детского подражания. В 1970–м Леннон поместил на конверте John Lennon/Plastic Ono Band большую фотографию, изображавшую его с Йоко на фоне идиллического залитого солнцем сельского пейзажа; в 1971–м Пол использовал не менее идиллический, солнечный и большеформатный аналог для конверта Wild Life. Вряд ли это было простым совпадением, тем более что в мире грамзаписи всегда практиковались этакие молодецкие игры: кто лучше продаст альбом, не упоминая своего имени на конверте; да и вообще, эти два конверта слишком похожи, особенно колоритом). Если лицевая сторона конверта Wild Life была неудачной, то оборотная совсем, никуда не годилась. Ужасная графика заставляла вспомнить о дешевых распродажах, а текст, написанный неким Клинтом Харриганом, поражал своей неуклюжестью. В нем рассказывалась история Wings и данного альбома. «В этом конверте — написанная ими музыка», — разглагольствовал мистер Харриган так, словно только что сделал это открытие. Заканчивал он совершенно непростительным вопросом: «Сможете ли вы в нее врубиться?» — так что неясно было, долг ли это слушателя, восторгаться музыкой, или все–таки музыка должна быть достойной его восторгов.

Возможно, Клинт — это всего лишь псевдоним Пола, поскольку безвкусица на конверте соответствовала содержанию альбома. Как бы там ни было, необходимо иметь в виду, что именно Битлз положили конец практике украшения альбомов льстивыми аннотациями. Возрождая ее, Маккартни не только наносил удар по собственной сольной карьере, но и сводил на нет это достижение Битлз. (Кому–то все это может показаться незначительным. И все же. Золотые годы Битлз были отмечены отказом как от лицемерия в делах, так и от поверхностных, навязчивых методов распространения своей продукции. Битлз всегда умели продавать свою музыку, но цена при этом определялась качеством музыки как таковой. Теперь Маккартни пытался перевести часы назад). Вскоре Wings превратились в квинтет: добавился бывший участник Greese Band Генри Маккалох. Этим составом в феврале 1972 года была выпущена в свет песня Give Ireland Back To Irish («Верните Ирландию ирландцам»), написанная вскоре после «кровавого воскресенья» в Лондонберри.

Это единственный во всем творчестве Маккартни случай политического протеста. Трудно отделаться от возникшего тогда (и укрепившегося впоследствии) ощущения, что Маккартни решил таким способом поправить свою пошатнувшуюся репутацию; показать, что Джон был не единственным политически озабоченным экс–Битлом, а сам он, Пол, вовсе не такой уж тюфяк, в какие его вдруг записали.

Подобно самым неудачным ленноновским музыкальным обличениям Give Ireland - надуманная, неуклюжая песня, которой явно недостает мелодизма и души. И хотя Леннон еще докажет в Some Time In New York City, что он способен и на худшее, Give Ireland, запрещенная всеми теле- и радиостанциями, и вовсе смахивала на спекуляцию на острой теме, подобно песням–посвящениям, пачками появляющимся после смерти какой–нибудь знаменитости. (В защиту как Леннона, так и Маккартни следует, правда, напомнить, что они родом из Ливерпуля, города, у которого всегда были тесные связи с Ирландией, так что они порядком наслушались ирландских националистических — лозунгов и сантиментов).

Следующий сингл Маккартни, Mary Had A Little Lamb, был еще более вызывающим. Возможно, это была попытка выставить дураками тех, кто запретил предыдущий, мол, только такие песенки с текстами на уровне детских стишков они и способны переварить. С другой стороны, быть может, Маккартни хотел потрафить своим слушателя младше восьми и старше восьмидесяти (именно таким был диапазон его поклонников).

Как бы там ни было, и на этот раз результат оказался удручающим, хотя и в силу других причин. Впрочем, причина была одна: Пол тщательно взвешивал все за и против, пытаясь все рассчитать. Не вышло. Как и Ринго ему плохо давались чужие роли, он должен был действовать естественно.

Незадолго до выхода Mary Had A Little Lamb ему представилась такая возможность: давно задуманные гастроли стали реальностью. Восьмого февраля 1972 года он объявился в колледже в Ноттингеме и попросил дать его группу возможность выступить там на следующий день. Его просьба держать концерт в секрете была уважена, и назавтра Wings дебютировали тайком от средств массовой информации.

Для каждого из экс–Битлз возврат к концертным выступлениям был делом непростым. Однако и Харрисон, и Леннон уже выступили на крупнейших концертных площадках Нью–Йорка; Маккартни же всячески пытался избежать шумного начала, стремясь дать группе возможность окрепнуть и почувствовать контакт с аудиторией. Театральные труппы, зачастую сетуют на отсутствие взаимопонимания с публикой Уэст–энда и выступают в маленьких провинциальных залах — почему же рок–группе не пойти тем же путем? Пол сделал это единственным возможным для себя образом тайно. (Кстати, через три года после последнего концерта Битлз так же вернулся на сцену и Харрисон, появившись анонимно в составе группы Делани и Бонни).

Итак, Wings разъезжали по стране в автобусе, давая небольшие концерты и исполняя песни, среди которых не было ни одной битловской. Маккартни довольно быстро почувствовал себя уверенно с новой группой и предпринял ряд более крупных концертов, хотя и в континентальных городах, дабы уберечь группу от полновесного внимания масс–медиа.

И все же ему не удалось избежать сенсационных сообщений, правда, касались они не самих гастролей, а его ареста с наркотиками в Гетеборге в Швеции. Случай этот не был единичным, уже через месяц произошло нечто подобное. На этот раз шотландская полиция обвинила его в выращивании конопли в домашней теплице. «Один поклонник прислал мне семена, и я посадил их, чтобы посмотреть, что из них вырастет», — говорил он на суде. Не слишком убедительно, однако штраф в 100 фунтов стерлингов — очень мягкое наказание для человека его положения, да и репутация Пола начала–таки мало–помалу возрастать. К концу года он выпустил еще один сингл — третий по счету, и опять запрещенный. Это была песня Hi, Hi, Hi, которую власти сочли про–наркотической. Ошибочно, конечно же, но, учитывая недавнее поведение Маккартни, трудно обвинять его цензоров в излишней придирчивости.

На самом деле Hi, Hi, Hi был лучшим синглом Маккартни того периода, с прекрасной С Moon на второй стороне, в которой Пол великолепно использовал ритмы регги и продемонстрировал многогранность своего музыкального дарования. Распространение сингла было несколько приторможено рождественскими каникулами, и все же он достиг пятого места в британском хит–параде. После успеха — сингла у критиков и публики, ситуация начала меняться; Маккартни явно удалось взять себя в руки. Чувствуя приближение своего часа, он без устали работал на протяжении всего 1973 года.

Впрочем, пока он еще продолжал изводить своих слушателей, и вышедший в мае альбом Red Rose Speedwayне очень–то обнадеживал; однако, каким бы беззубым и непритязательным ни казался он в момент выхода, сейчас можно говорить о нем, как о переломном. Он хорошо сработан и лишен как самолюбования, так и неряшливости предыдущих проектов. One More Kiss показала, что Полу снова удаются красивые песни: сентиментальные, но не слащавые; простые, но не банальные. Маккартни вновь пустил в ход свои главные козыри, не забывая при этом о требованиях рынка. Он позаботился о том, чтобы этот альбом в отличие от предыдущих был подписан: «Paul McCartney And Wings», a его собственная физиономия красовалась в надлежащем месте — на лицевой стороне конверта.

Коммерческая хватка была вознаграждена коммерческим успехом. В США диск сменил на первом месте ретроспективные альбомы Битлз (1962–66; 1967–70), которые Аллен Клейн к тому времени издал для пополнения доходов. Успеху этому способствовало два фактора. Во–первых, наличие в альбоме, грандиозного хита, My Love мелодраматической баллады наподобие The Long And Winding Road (но в отличие от нее не перепродюсированной). Во–вторых, незадолго до этого Маккартни дебютировал на американском телевидении в собственном часовом шоу - James Paul McCartney.

В James Paul McCartney парень попытался примерить новый наряд — этакого увеселителя в традициях коммерческого телевидения — который оказался ему явно не к лицу. И неудивительно, поскольку крупные телекомпании всегда плохо ладили с рок–исполнителями. Они вообще мало подходили друг к другу: рок — это сплошные острые углы, а в коммерческом ТВ все должно гладко катиться к счастливому финалу. «Даже те из нас, кто был без ума от Пола, — пишет Николас Шаффнер, — не могли сдержать стонов при виде Wings, сюсюкавшихся с овцой под звуки Mary Had A Little Lamb, или самого Пола, пытавшегося корчить страстные рожи в My Love, но выглядевшего при этом так, словно он проглотил лимон».

Передача эта делалась для телесети лорда Грэйда и таким образом отметила окончание вражды между ним и Полом, начавшейся после того, как компания Грэйда АТВ скупила контрольный пакет акции Northern Songs, издательской фирмы Леннона–Маккартни. Тогда в ответ на это Пол начал делить авторство своих песен с Линдой, чтобы хотя бы половина доходов оказалась неподконтрольной Грэйду. После того как Маккартни согласился участвовать в теле–шоу, Грэйд оставил настойчивые попытки разоблачить это хитрый маневр.

Пол взялся еще за одну халтуру — музыку к очередному фильму о Джеймсе Бонде, Live And Let Die. Фильм вышел летом этого года. И хотя текст песни был сомнительным, сама она получилась хорошей и была отлично записана Джорджем Мартином. Впервые Джордж Мартин работал одним из экс–Битлз. Сотрудничество оказалось успешным. (На следующий год Маккартни ввяжется в еще более сомнительное предприятие и возьмется за написание новой темы к сериалу Crossroads, самой большой из английских мыльных опер, ставшей притчей во языцех. Написанную им музыку можно теперь услышать в — альбоме Venus And Mars, авторы же Crossroads довольно быстро вернулись к своей старой музыкальной теме).

Вот на таком фоне растущего коммерчески успеха Wings летом 1973 года отправились в свое первое большое английское турне. Группа выдержала этот экзамен. Все концерты прошли успешно. Теперь у Wings было достаточно своего материала. Маккартни вполне мог гордиться тем, что в ответ на просьбу назвать любимую песню Маккартни 13–летние подростки частенько вспоминали My Love или Hi, Hi, Hi. Он почувствовал, что теперь может время от времени включать в программу какую–нибудь песню Битлз.

На этом этапе в основном суетились Джон и Пол, публично оскорбляя друг друга и выпуская недостойные себя альбомы. Джордж и Ринго не пытались соперничать с ними в этом и не привлекали к себе особого внимания. Джордж, выпустив в течение одного года два альбома, взял заслуженный (но, как выяснилось впоследствии, нежелательный отпуск) и наслаждался всеобщим уважением; в июне 1972 года они с Рави Шанкаром были удостоены специальной награды ЮНИСЕФ, врученной им Генеральным секретарем ООН Куртом Вальдхаймом.

В апреле 1972–го Ринго выпустил спродюсированный Харрисоном сингл Back Off Boogaloo. Он появился почти ровно через год после It Don't Come Easy и имел почти такой же успех. Сама песня была, возможно, несколько хуже предыдущей, но это уже мелочи. Она показала, что темные лошадки, Ринго и Джордж, вели свои дела наилучшим образом.

При этом Ринго не больно–то волновала его карьера в сфере грамзаписи. Он с головой ушел в режиссуру, во всяком случае, на время. Его деятельность в кино в 1971 году не была особенно удачной. Ни «200 мотелей», ни «Слепой» не имели успеха ни у критиков, ни у публики. Так что, вспомнив свое увлечение фотографией, он решил сам снять фильм, который финансировался Эппл (где все эти годы бездействовало киноотделение).

В результате получился документальный фильм Born To Boogie («Рожденный для буги»), посвященный группе Марка Болана, T. Rex, и ее выступлениям на Уэмбли в марте 1972 года. В то время многие считали ти–рэкстазию 70–х своеобразным повторением битломании 60–х, так что тема для Ринго была подходящая. На поверку T. Rexпродержались недолго, но Болан, погибший в автомобильной катастрофе в сентябре 1977 года, и поныне любим целым легионом поклонников. Фильм Ринго не стал популярным, хотя ему и удалось передать атмосферу того времени. И все же опыт этот, возможно, оказался для него небесполезным. В деталях изучив тогдашних героев, Ринго смог понять Битлз лучше, чем Леннон, Маккартни и Харрисон.

На следующий год Ринго сыграл свою единственную до конца успешную роль, снявшись вместе с Дэвидом Эссексом в фильме «Вот это будет день». Сама по себе роль была прекрасна и позволяла Ринго сыграть того самого стилягу 50–х, каким в той или иной степени он сам себя считал. Он играл с потрясающей уверенностью и установил прекрасный контакт с Дэвидом Эссексом. Фильм много потерял бы, не будь в нем Ринго. «Вот это будет день» имел такой успех, что вскоре появилось продолжение «Звездная пыль».

В нем Ринго отказался участвовать, поскольку фильм описывал музыкальную жизнь 60–х, и он боялся, что выдуманные события фильма могут быть восприняты, как реальные факты его жизни. Кроме того, он не желал принимать участия в том, что могло бы как–то принизить Битлз, В отличие от Джона и Пола, он не собирался ни отрекаться от старой легенды, ни забывать о ней. Он всегда был верным поклонником Битлз.

Не перетрудившись в 1972 году, Джордж вернулся к делам в 1973–м и выпустил альбом Living In The Material World, который вслед за 1962–66, 1967–70 и Red Rose Speedway поднялся на вершину американского хит–парада.

Прежде всего надо сказать, что это был очень хороший альбом. Джордж был, во–первых, прекрасным гитаристом, во–вторых, прекрасным продюсером и, в–третьих, очень талантливым автором, которого, правда, теперь никто не ограничивал. В большинстве песен Джордж говорил о своей вере и призывал слушателей следовать за ним. Фактически только одна единственная песня, Sue Me, Sue You Blues, имела какое–то отношение к материальному миру и была посвящена все возраставшим юридическим и финансовым сложностям, связанным с Эппл. Сама по себе песня эта была вполне нормальной, более того, в ней было несколько прекрасных гитарных партий. Другое дело, что она оказалась несколько неуместной. Не стоит недооценивать трудности, с которыми приходится сталкиваться молодому знаменитому мультимиллионеру на пути к ценностям духовным, а, похоже, именно с такого рода проблемой Джордж и столкнулся. Так, например, на конверте посреди различных символов святости и кришнаитских призывов помещена фотография, запечатлевшая Харрисона и его музыкантов (Никки Хопкинс, Клаус Вурман, Джим Келтнер, Ринго — обычная компания) во время дружеской трапезы: они мирно потягивают винцо, а чуть поодаль их поджидает самый длинный в мире автомобиль.

Джордж хотя и понимал всю щекотливость ситуации, так и не смог преодолеть возникшего противоречия. В своих песнях он либо призывал к аскетизму и духовному совершенствованию, либо, как это было в Sue Me… (а еще раньше в Taxman), гневался на тех, кто вставал между ним и его деньгами.

Во многом в силу этих причин критики встретили альбом в штыки, посчитав харрисоновские тексты чересчур патетическими и ханжескими. Спору нет, альбому не хватало юмора. «Give me hope, help me cope with this heavy load» - «Дай мне надежду, помоги мне справиться с моей тяжкой ношей», — причитал Харрисон, притом, что посетившее его озарение, казалось, должно было давать больше поводов для веселья.

И все же те, кто предвзято отнесся к текстам или к самому Харрисону, не заметили музыки, большая часть которой была на удивление хороша. Don't Let Me Wait Too Long и The Light That Lighted The World могут соперничать с лучшими его композициями, а изданная в качестве сингла Give Me Love разошлась очень хорошо. Проблемы возникли лишь с одной–двумя песнями: Who Can See It - отличный материал для кого угодно, но только не для Харрисона с его ограниченными вокальными возможностями; заглавная песня провалилась в основном из–за того, что Харрисон как–то странно пропускал некоторые звуки в слове «material», тщетно пытаясь втиснуть его в музыкальный размер.

Подобно Спектору (у которого он, конечно же, и научился звукозаписи), Харрисон добился богатого звучания с удачными партиями акустических гитар, клавишных и струнных. Был один номер, записанный при участии Спектора, но его включение в альбом удивило многих и Спектора в том числе. Это была песня Try Some, BuySome, написанная Джорджем для бывшей жены Фила, Ронни Спектор, в 1971 году, когда экс–солистка группыRonettes попыталась вернуться на сцену. Тогда Спектор спродюсировал песню, причем в еще более напыщенной манере, чем обычно. Но успехом она не пользовалась. Вероятно. Спектор испытал разочарование, подобное тому, что однажды выпало на его долю, когда River Deep, Mountain High в исполнении Айка и Тины Тернер провалилась в США. Харрисон, однако, не склонен был так просто отказываться от хороших идей и теперь включил песню в свой альбом, записав вместо голоса Ронни свой.

Кое–кто посчитал это жульничеством. Однако, учитывая, что в свое время сингл был явно незаслуженно обойден вниманием, можно сказать, что Харрисон просто разумно расходовал свои ресурсы. Потому что сам факт использования этой песни наглядно продемонстрировал один важный момент: Харрисон был не очень–то плодовитым автором.

При подготовке следующего после All Things Must Pass альбома он столкнулся с рядом трудностей. Во–первых, ему предстояло оправдать слишком большие ожидания. Над ним довлело на этот раз не столько наследие Битлз, сколько необычный успех предыдущего альбома. Во–вторых, он не мог выпустить новый альбом сразу. У него ушло два с половиной года на то, чтобы собрать Living In The Material World.

В конце концов, альбом появился слишком поздно, и это была единственная серьезная ошибка Джорджа. События в мире грамзаписи развиваются порой с удивительной быстротой, и к тому времени, как альбом вышел в свет, эликсир Битлз уже улетучился. В Британии, не говоря уже о США, появилось новое поколение поп–музыкантов и слушателей (о чем Ринго, снявший фильм о Т.Rex. мог бы и рассказать Джорджу). Теперь они искали своих героев «здесь и сейчас» и не собирались довольствоваться преданиями о некой мифической группе Битлз, группе ни разу не выступившей в Британии за последний восемь лет. К тому моменту, когда Living In The Material World наконец появился на свет, добрая половина потенциальных покупателей пластинок считала, что песня The Light That Lighted The World («Свет, озаривший мир») посвящена Гари Глиттеру. Таким образом публика не собиралась сходить с ума по четверым экс–Битлз, как в 1970–м, а критика не испытывала прежнего почтения. Джордж оказался в самом незавидном положении, поскольку неправильно распределил силы. К тому моменту как новые исполнители начали оспаривать гегемонию Битлз (или, если угодно, заполнять вакуум, возникший после их распада), остальные трое уже предприняли первые шаги по восстановлению собственной репутации. Джон и Пол потихоньку оправлялись от недавних грубых ошибок, а Ринго начал осваивать новые сферы. Тексты Джорджа и его музыкальный стиль оставались неизменными. Он все еще был увлечен восточным мистицизмом, который теперь представлялся многим лишь частью некоего вышедшего из моды образа жизни. (Это при всем уважении к духовным устремлениям Джорджа).

О том, что Living In The Material World не был принят критиками и плохо разошелся в Великобритании можно только пожалеть, поскольку альбом вовсе не был таким уж плохим. Наоборот, большая часть его была очень даже хороша. Все это, естественно, не пошло Джорджу на пользу. Его реакция на случившееся очень напоминала реакцию Пола на неудачу Ram: паника, смятение и в результате — последующие неудачи. Оба стали жертвами жестоких критических атак, к которым они оказались неподготовленными, и в ответ на которые выпустили еще более слабые альбомы.

Причем, с их стороны это не было продуманным отступлением. Просто они привыкли полагаться на наитие и всеобщую поддержку. В кризисной ситуации они внезапно обнаружили, что поддержки больше не существует, а наитие — не такая уж надежная опора. Они так долго сами устанавливали правила игры, что теперь никак не могли смириться с тем, что отныне это не является их прерогативой.