Конармия
Конармия
Что представляла собой на то время 1-я Конная армия? Это было мощное войсковое объединение красной кавалерии. По предложению РВС Южного фронта в ноябре 1919 года Реввоенсовет республики принял решение об образовании на базе трех дивизий (4, 6 и 11-й) 1-го конного корпуса Будённого маневренной армии. В апреле 1920-го в 1-ю Конную были включены 14-я и 2-я имени Блинова кавказские дивизии, Отдельная кавказская бригада особого назначения, автобронеотряд имени Я.М. Свердлова, бронепоезда, авиагруппа. Итого в ней имелось личного состава общей численностью до 17 тысяч человек, 48 орудий, 6 бронепоездов и 12 самолетов.
Конармия предназначалась для решения крупных оперативно-стратегических задач.
Так, в 1919 году 1-я Конная участвовала в Воронежско-Касторненской операции и нанесла тяжелые поражения белогвардейской коннице. Затем сыграла решающую роль в Донбасской операции. В январе 1920 года она совместно с войсками 8-й армии очистила от белых Таганрог и Ростов-на-Дону. Потом, измотанная длительным наступлением и тяжелыми боями, потерпела поражение от белогвардейских корпусов генералов Павлова и Топоркова и отступила за Дон. В феврале 1920-го совместно с тремя приданными ей стрелковыми дивизиями участвовала в Егорлыкской операции, в ходе которой были разгромлены 1-й Кубанский пехотный корпус генерала Крыжановского, конные группы Павлова и Денисова.
В начале апреля по приказу РВСР 1-я Конная армия Буденного вышла из Майкопа и направилась в Таврию. Там, в Гуляйполе, 1-я Конная быстро расправилась с отрядами Нестора Махно. В Таврии не задержалась. Она вливалась в состав Юго-Западного фронта. Поэтому, форсировав Днепр, 6 мая была уже у Екатеринослава.
Конармия имела основной штаб и полевой. Как и все ее дивизии, оба штаба находились в непрерывном движении. Сегодня основной штаб в Умани, завтра — в Елисаветграде. Попробуй угонись за ним, если понадобится лично решить какой-то вопрос с командованием. А полевой еще мобильнее.
В Елисаветград Мерецков и еще несколько слушателей академии, направленных к Буденному в качестве штабных работников, приехали удачно: штаб пока не передислоцировался в другое место. Однако армейского начальства там не оказалось — ни одного из членов Реввоенсовета армии, ни начальника основного штаба Н.К. Щелокова. Они — в Умани. Как доехать до Умани: прямого железнодорожного пути туда из Елисаветграда нет. Верный путь по тракту — через Новоукраинку, Тишковку, Новоархангельск и Бабанку. Но где взять лошадей? Их обещали дать только в дивизиях.
«Академики» знали, что в штабе их ждут, им никак нельзя опаздывать: через два дня должно было начаться наступление. И вдруг подвернулась оказия — в Умань проездом спешил какой-то обоз.
Наконец Умань. Везде строгие сторожевые посты. Бросалось в глаза, что охрана штаба стоит здесь на должной высоте. У помещения, где располагалось армейское начальство, казак-конармеец поинтересовался: кто такие, откуда?
— Из Академии Генштаба.
— Из Академии? Царского Генштаба? Пленные, что ль? — ухмыльнулся он.
— Какие еще пленные, — возмутились «академики», —как бы мы тебя самого сейчас в плен не взяли! Мы слушатели советской военной академии. — И сунули ему под нос свои мандаты.
Казак сделал большие глаза, буркнул «Погодьте» и пошел докладывать.
Вскоре на крыльце появились командарм Буденный и член РВС Ворошилов. Они с любопытством оглядывали прибывших: больно непривлекательный был у них внешний вид.
Ворошилов заметил:
— Вероятно, нам неправильно о вас доложили.
— Нет, — выступил вперед старший группы, — вам доложили правильно, мы действительно из академии, вот наши предписания.
Семен Михайлович и Климент Ефремович поочередно жали всем руки, улыбались. Завязался разговор.
Кирилл впоследствии с теплотой воспоминал этот эпизод первого знакомства с двумя прославленными героями Гражданской войны. С ними, с Буденным и особенно с Ворошиловым, ему многие годы придется работать в аппарате Наркомата обороны и на фронтах Великой Отечественной войны…
Мерецкова назначили в 4-ю кавалерийскую дивизию Д.Д. Коротчаева помощником начальника штаба по разведке. Другой помощник ведал оперативной работой.
Азы разведработы Кирилл проходил в академии. Но это были именно азы и чисто теоретические. Здесь же придется заниматься разведывательным делом на практике и в реальных боевых условиях.
Начальник штаба дивизии И.Д. Косогов коротко проинструктировал Мерецкова: первое — собирать данные о противнике, анализировать и ежедневно докладывать ему; второе — составлять проекты дивизионных донесений в штаб армии.
В целом разведка в Конармии была поставлена неплохо. Однако, как позже увидит Кирилл, о новом противнике — польских войсках — она знала мало. Складывалось впечатление, что сам начальник разведотдела армии И.С. Строило не имеет достаточных сведений о реальном неприятеле. В дивизию в самых общих чертах поступали сообщения из штаба фронта: против 1-й Конной стоят пехотные части 2-й польской армии, кавалерийская дивизия Карницкого и отряды атамана Куровского.
Когда разведгруппы 4-й дивизии прощупали переднюю линию польских войск, то оказалось, что регулярных частей противника там нет, только одни бандитские группы Куровского. Кирилл не понимал, почему, официально воюя с частями польской армии, дивизия фактически натыкается всюду на банды Куровского. Позднее выяснилось, что поляки выставили их по всей линии фронта как заслон. О силах своих хозяев бандиты ничего толком не знали, да и воевали кое-как. Набранные в основном из всякого сброда, они относились к числу тех, кто годом раньше именовал себя «зелеными», а теперь окончательно скатился в лагерь контрреволюции.
* * *
В конце мая дивизия прорвала бандитский заслон и вступила в соприкосновение с настоящими солдатами Пилсудского. И тут сразу продвижение ее замедлилось. Поляки умело строили оборону, которая лихим буденновцам нередко была не по зубам.
— Слушай, разведка, — говорил раздраженно Мерецкову начштаба, — где твои глаза? Мы — конница. Наша работа — прорваться на фланге, ударить по тылам, атаковать огнем и клинком, применяя маневр на вольном просторе, а не тянуть дивизию на проволочные заграждения. Ищи обход!
Кирилл и сам видел, что бойцы зачастую воюют не по-кавалерийски. Они вынуждены спешиваться, чтобы преодолеть разнообразные оборонительные препятствия. В такой ситуации пробить брешь в линии фронта и устремиться в нее конным строем довольно сложно. Нужно искать обход укреплений. Но где его найти? Немногочисленные пленные в один голос твердили, что всюду одно и то же. Разведотряды, куда бы Мерецков ни направлял их, натыкались на плотный артиллерийско-пулеметно-ружейный огонь и глубоко эшелонированные позиции.
Такие же проблемы были и в соседних дивизиях: в 6-й С.К. Тимошенко, в 11-й Ф.М. Морозова и в 14-й А.Я. Пархоменко. Там конники тоже не могли преодолеть глубоко эшелонированную оборону противника и найти подходящее место для прорыва.
Кириллу приходила мысли, что здесь, на Западе, совершенно иные условия борьбы, нежели в степях Восточной Украины, Дона и Кавказа. Как Южный фронт в 1919 году был не похож на Восточный в 1918 году, так теперь Западный и Юго-Западный фронты не похожи на Южный.
Кирилл размышлял: «Поляки строят свою защиту в виде своеобразного сплошного щита. В таком случае, может быть, лучше отказаться от линейных фронтальных атак… Но что тогда делать? Если обхода не найти, то надо установить наиболее слабое место в обороне врага, собрать силы в крупную группировку и ударить в это место. Наверняка будет пробит коридор… И через него уйти в рейд, а там громить вражеские тылы…»
Мерецков поделился своими соображениями с Косоговым, затем с начальником разведывательного отдела армии Строило. Они их одобрили и доложили командарму.
В это время Тухачевский развернул широкое наступление на позиции поляков значительными силами: двенадцатью пехотными дивизиями. Вначале добился заметного успеха, но в последующем противник перехватил инициативу. 1 июня 4-я и части 1-й польских армий перешли в контрнаступление против 15-й советской армии. Нужно было ослабить давление белополяков на Западный фронт. Была поставлена задача Егорову. Эффективно это могла сделать Конармия. И она это сделала.
5 июня 1-я Конная Буденного, нащупав слабое место в польской обороне, прорвала фронт на участке Самгородок — Снежна и вышла в тыл противника, угрожая Бердичеву и Житомиру. Спустя два дня она с налету овладела ими, вызвав поспешный отход всех сил 2-й и 3-й польских армий.
Однако 15-я армия Корка не сумела справиться с насевшими на нее 4-й армией генерала Станислава Шептицкого и 1-й армией генерала Стефана Маевского. К 8 июня они нанесли ей тяжелое поражение: было убито, ранено и пленено более 12 тысяч красноармейцев.
На Юго-Западном фронте ситуация улучшилась. 10 июня 3-я польская армия генерала Рыдз-Смиглы, опасаясь окружения, оставила Киев и двинулась в район Мазовии. Через два дня 1-я Конная вступила в Киев.
Описывая в мемуарах боевые события того времени, Мерецков рассказывает, что в ходе рейда по вражеским тылам начальник штаба ставил перед ним все новые задачи, требуя разведки в направлении то Радомысля, то Коростеня, то Новограда-Волынского, то Шепетовки, то Бердичева, иными словами — во все стороны. Дивизия некоторое время стояла на одном месте по причине отсутствия связи со штабом фронта, а перспективных задач и примерного плана действий на такие случаи не имелось…
После восстановления связи пришел приказ: 4-й дивизии совместно с 14-й дивизией двинуться на Радомысль, чтобы затем резко повернуть на северо-запад и ударить по вражеской группировке в районе Коростеня. Дивизии поведет Ворошилов. Таким образом, армия временно разделилась.
Ночью неподалеку от Коростеня отдыхавших от марша буденновцев атаковали скрытно подобравшиеся поляки. Дежурным по штабу был Мерецков. Он незамедлительно объявил боевую тревогу и разбудил Ворошилова. Член РВС армии тотчас бросил бригады в контратаку. Завязались напряженные бои. Они длились в течение суток с переменным успехом. В конце концов враг был отброшен. В одной из схваток с польскими уланами Мерецков был ранен.
Неделю Кирилл лежал в киевском лазарете. Затем еще с неделю, ковыляя, ходил по городу, пользуясь случаем, чтобы осмотреть его. Как только рана затянулась, вернулся в Житомир. Теперь это уже был тыл. Стремительный конармейский прорыв привел к краху всей польской обороны.
Белополяки отступали. В Житомире Мерецкову в комендатуре сказали: «Если хотите догнать свою дивизию, седлайте коня и скачите в Ровно. Пока там еще паны. Но, когда доскачете, будет как раз!»
Кирилл вместе с такими же тремя подлечившимися ранеными буденновцами добирался до Ровно двое суток. Вся дорога от Новограда-Волынского через Корец была запружена польскими повозками, брошенными орудийными лафетами и другим войсковым имуществом. По обочине красноармейцы гнали группы военнопленных.
Наступило 4 июля. Впереди слышалась канонада. Заходящее солнце обливало золотом ивовые заросли вдоль русла Горыни, где Мерецков и его спутники остановились напоить лошадей. А еще через несколько часов, спотыкаясь о спящих прямо на земле бойцов, Кирилл шагал по улицам ночного Ровно, из которого только что были выбиты поляки.
В 4-ю дивизию Мерецков уже не попал. Его направили к Тимошенко, в 6-ю дивизию, на ту же должность — помначштадива. Начальником штаба здесь был К.К. Жолнеркевич. Он возложил на Кирилла обязанности помощника не только по разведке, но и по оперативной работе. Кирилл расценил расширение обязанностей чрезвычайно полезным для себя с точки зрения приобретения необходимых познаний.
* * *
Западный фронт, оправившись от поражения 15-й армии, вновь перешел в наступление. Основной удар наносился на правом, северном фланге, на котором было достигнуто почти двукратное превосходство в живой силе и вооружении. Замысел операции заключался в обходе польских частей кавалерийским корпусом Гая и оттеснении польского Белорусского фронта к литовской границе. Эта тактика принесла успех: 1-я и 4-я польские армии стали быстро отходить в направлении Лиды и, не сумев закрепиться на старой линии немецких окопов, в конце июля отступили к Бугу. За короткое время Красная армия продвинулась более чем на 600 километров: 10 июля поляки оставили Бобруйск, 11 июля — Минск, 14 июля пал Вильно. 26 июля в районе Белостока красные части перешли уже непосредственно на польскую территорию, а 1 августа советским войскам почти без сопротивления был сдан Брест.
Кирилл Мерецков вспоминает, что со вступлением Красной армии в пределы Польши ему, да и большинству командиров и бойцов, казалось, что русская социалистическая революция вот-вот сомкнётся с неизбежным пролетарским восстанием в Польше, Северной Германии, Австрии, Румынии, что возродятся советские Венгрия и Бавария. Подъем рабочего движения в странах Европы позволял надеяться — всемирное торжество трудящихся уже близко. К тому времени возник Временный революционный комитет Польши (Польревком), образовался Ревком Галиции…
Польревком был детищем большевиков. По их замыслу, он должен был принять на себя всю полноту власти после взятия Варшавы и свержения Пилсудского. Председатель Польревкома Юлиан Мархлевский огласил «Обращение к польскому рабочему народу городов и деревень». В нем сообщалось о создании Польской Республики Советов, о национализации земель, отделении церкви от государства, а также содержался призыв к рабочим гнать прочь капиталистов и помещиков, занимать фабрики и заводы, создавать ревкомы в качестве органов власти. Обращение призвало солдат Войска Польского к мятежу против Пилсудского и переходу на сторону Польской Республики Советов. Началось даже формирование польской Красной армии.
С созданием Польревкома руководство РСФСР надеялось, что польский пролетариат и крестьянство дружно поднимутся против Пилсудского, и эта надежда сыграла негативную роль в принятии решения о дальнейших военных действиях.
Вопрос стоял остро: идти на Варшаву сейчас же или совсем не идти. Главное командование РККА оказалось перед сложным выбором. Пройдет два года после описываемых событий, и главком С.С. Каменев расскажет о сложившейся на тот момент обстановке и о принятии, исходя из нее, решения.
«Рассматриваемый период борьбы во всем ходе событий оказался краеугольным. По достижении вышеуказанных успехов (речь идет об отступлении белополяков и о выходе советских войск на польскую границу. — Н. В.) перед Красной армией сама собою, очевидно, стала последняя задача — овладеть Варшавой, а одновременно с этой задачей самой обстановкой был поставлен и срок ее выполнения — "немедленно".
Срок этот обусловливался двумя важнейшими соображениями: сведения по части политической суммарно сводились к тому, что нельзя затягивать испытания революционного порыва польского пролетариата, иначе он будет задушен; судя по трофеям, пленным и их показаниям, армия противника, несомненно, понесла большой разгром, следовательно, медлить нельзя: недорубленный лес скоро вырастает. Скоро вырасти этот лес мог и потому, что мы знали о той помощи, которую спешила оказать Франция своему побитому детищу. Имели мы и недвусмысленные предостережения со стороны Англии, что если перейдем такую-то линию, то Польше будет оказана реальная помощь. Линию эту мы перешли, следовательно, надо было кончать, пока эта "реальная помощь" не будет оказана. Перечисленные мотивы достаточно вески, чтобы определить, насколько бывший в нашем распоряжении срок был невелик.
Перед нашим командованием, естественно, стал во всю свою величину вопрос: посильно ли немедленное решение предстоящей задачи для Красной армии в том ее составе и состоянии, в котором она подошла к Бугу, и справится ли тыл. И теперь, как и тогда, на это приходится ответить: и да, и нет. Если мы были правы в учете политического момента, если не переоценивали глубины разгрома белопольской армии и если утомление Красной армии было не чрезмерным, то к задаче надо было приступить немедленно. В противном случае от операции, весьма возможно, нужно было бы отказаться совсем, так как было бы уже поздно подать руку помощи пролетариату Польши и окончательно обезвредить ту силу, которая совершила на нас предательское нападение. Неоднократно проверив все перечисленные сведения, было принято решение безостановочно продолжать операцию»[34].
Как видим, решение принималось исходя из двух факторов — политического и военного. Военный фактор был оценен верно — польская армия действительно находилась на грани катастрофы, и давать ей время на передышку было нельзя. Что касается политического фактора, то здесь был просчет. Каменев отмечал: «…Рабочий класс Польши… мог оказать Красной армии помощь… но протянутой руки пролетариата не оказалось. Вероятно, более мощные руки польской буржуазии эту руку куда-то запрятали».
В общем, операция провалилась. Всю вину за этот провал высшее командование возложило на Тухачевского.
Поляки с помощью Франции и США сумели организоваться, хорошо оснаститься технически и повести решительное контрнаступление против красных. Их план предусматривал концентрацию крупных сил на реке Вепше и внезапный удар с юго-востока в тыл войск Западного фронта. Для этого из двух армий Центрального фронта Рыдз-Смиглы были сформированы две мощные группы. К середине августа они ударили по растянувшемуся фронту Тухачевского. Создалась угроза окружения всех войск РККА в районе Варшавы.
Учитывая критическое положение на Западном фронте, главком Каменев 14 августа приказал командующему Юго-Западным фронтом Егорову передать 12-ю и 1-ю Конную армии под начало Тухачевского.
Существует мнение, что руководство Юго-Западным фронтом, осаждавшим Львов, проигнорировало этот приказ, что послужило причиной поражения большевиков под Варшавой. Одним из противников переброски 12-й и 1-й Конной армий на западное направление был член РВС Юго-Западного фронта И.В. Сталин, который выражал принципиальное несогласие с планами завоевания исконно польских территорий, в частности столицы Польши.
Это мнение появилось почти сразу после Гражданской войны. Затем о нем забыли. С новой силой его стали культивировать в 60-е годы XX века в связи с развенчанием культа личности Сталина.
Надо сказать, что РВС Юго-Западного фронта не отказывался передать армии в состав Западного фронта, была лишь задержка с поворотом их на север. Причина тому — трения в работе аппарата управления.
Вопрос с задержкой поворота 1-й Конной армии на север был подробно разобран еще в 1920-е годы в работе Н.Е. Какурина и И.И. Вацетиса «Гражданская война». Известный историк советско-польской войны Какурин, опираясь на документы, пришел к выводу, что реализовать окончательно принятое главкомом 10—11 августа решение о переориентации 1-й Конной и 12-й армий на север своевременно не удалось в первую очередь из-за трений в работе аппарата управления. «У многих участников Гражданской войны, — заключает Какурин, — осталось впечатление, будто бы командование Юго-Западного фронта отказалось от выполнения директивы главкома. На самом деле это не соответствует действительности. К тем недочетам, которые касаются исполнения этой директивы команд-юзом, мы еще вернемся, но не они имели решающее для нас значение. В данном случае эту роль сыграла плохо еще в то время налаженная полевая служба штабов… Решение главкома из-за плохо работавшего аппарата управления не успело вовремя оказать своего решающего влияния на судьбы всей кампании на берегах Вислы».
Значит, именно трения в работе аппарата управления и инерция, связанная с выводом 1-й Конной из боев на Львовском направлении и переброской 12-й армии на север, предопределили ту роковую задержку.
«Конармия вела бои в четырехугольнике Здолбунов — Кременец — Броды — Дубно, — пишет в своих воспоминаниях Мерецков о времени конца июля — начала августа 1920 года, когда 1-я Конная, находясь под Львовом, получила приказ отступить в связи с ухудшением общего положения Западного фронта. — Шла полупозиционная война вроде той, какую мы вели в конце мая возле Белой Церкви. Люди вымотались, отдыхая лишь урывками. Порой бойцы засыпали, лежа в поле под вражеским огнем. Многие, будучи раненными, оставались в строю. Все почернели и осунулись. Не хватало патронов, продовольствия, фуража. Ремонтные комиссии не справлялись с поставкой лошадей. Отсутствовало пополнение людьми. Но никакой передышки или хотя бы кратковременного отдыха не предвиделось. Напротив, ожесточенность боев непрерывно нарастала. В начале августа 6-я дивизия пыталась дезорганизовать войска противника между Козином и верховьями реки Стыри, однако безуспешно. РВС армии временно отстранил от должности и перевел в резерв начдива Тимошенко и начштаба Жолнеркевича. Их место заняли бывший комбриг-2 И.Р. Апанасенко и недавно приехавший на фронт слушатель Академии Генштаба Я.В. Шеко».
Далее Мерецков пишет, что неделя с 4 по 11 августа прошла в сражениях за переправы через Стырь и за подступы к Радехову. Новое руководство дивизии действовало энергично. Это было очень кстати, так как вконец измотанные 4-ю и 11-ю дивизии Буденный своей властью вывел на отдых, а в первом эшелоне Конармии остались 6-я, 14-я дивизии и Особая кавалерийская бригада. Подчиненные Буденному соседи тоже напрягали все силы: на севере пехота взяла Луцк; на юге Золо-чевская группа И.Э. Якира с кавбригадой Г.И. Котовского и червоноказачьей дивизией В.М. Примакова упорно наступали на Ясенов. Апанасенко получил задачу овладеть Буском. Это означало, что бригадам буденновцев доведется в ближайшие дни воевать в непролазных болотах по течению Буга.
У Кирилла в те дни было много работы. Спать приходилось урывками. По приказу комдива Апанасенко он отыскивал броды на реках, конские тропы в заболоченных перелесках и готовил с выделенной командой подручные средства для переправы, а потом временно исполнял обязанности начальника штаба дивизии.
В середине августа Конармия собиралась перейти в общее наступление, когда была остановлена встречным и фланговым ударами поляков. Развернулись напряженные бои.
Вскоре Конармию известили о переподчинении ее Западному фронту…
* * *
В это время Мерецков был отозван в академию наряду со многими другими ее слушателями, также находившимися на фронтах, чтобы продолжить учебу на третьем курсе. Так что ему не пришлось быть участником прорыва Конармии через Сокаль в направлении Замостья и Грубешова, чтобы затем через Люблин выйти в тыл наступающей на север польской ударной группировке, но потом столкнуться с сильной группой войск польского резерва. Он не был свидетелем неорганизованного отступления на восток частей Западного фронта, занятия поляками Бреста, Белостока. О том, что 23 августа 4-я армия А.Д. Шуваева, 3-й кавалерийский корпус Гая и две дивизии из состава 15-й армии Корка (всего около 40 тысяч человек) перешли германскую границу и были интернированы, он узнает значительно позже. Как и значительно позже узнает о горьком для Красной армии конце Варшавской операции. В результате поражения под Варшавой погибли 25 тысяч красноармейцев, 60 тысяч попали в плен, несколько тысяч человек пропали без вести. Западный фронт потерял также большое количество артиллерии и техники. Польские потери оцениваются в 15 тысяч убитых и пропавших без вести и 22 тысячи раненых.
Конармию после Варшавской операции сначала вывели в резерв, а затем направили на Южный фронт для борьбы против генерала Врангеля. Осенью 1920 года во взаимодействии с другими войсками Южного фронта она осуществила успешное наступление с Каховского плацдарма в направлении Асканиянова — Громовка. Зимой 1920/21 года вела бои с частями махновцев на Левобережной Украине, а затем уничтожила белогвардейскую повстанческую армию генерала Пржевальского на Северном Кавказе. В мае 1921 года 1-я Конная армия была расформирована.
О своем пребывании на советско-польском фронте Мерецков позже отзовется: «…Ни 1918-й, ни 1919 год вместе взятые не дали мне столько боевого опыта, сколько получил я в 1920 году». Особо он отметит месяцы, проведенные в Конармии. Для него, по его словам, они сыграли очень большую роль в формировании его как красного командира. «Вплоть до середины 20-х годов, — скажет он, — мои взгляды на военное искусство и практическое их воплощение в жизнь определялись опытом, вынесенным именно из боевых операций 4-й и 6-й дивизий 1-й Конной армии».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.