10

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

10

В результате однодневной операции были основательно потрепаны и дезорганизованы 13-я и 15-я румынские дивизии, что не могло не отразиться на общем моральном состоянии румынских солдат. За один день было захвачено 38 орудий, среди них и несколько дальнобойных, которые вели обстрел Одессы. К этому немалая прибавка и других трофеев: 110 станковых пулеметов, 113 ручных пулеметов и автоматов, 30 минометов, более двух тысяч винтовок, 15 тысяч мин, около четырех тысяч снарядов.

Тягачи провезли по улицам города дальнобойные орудия, на их стволах мелом бы ли выведены надписи: «Больше стрелять по Одессе не будет!»

В ночь на 23 сентября произошло еще одно немаловажное событие. Сначала пришла телеграмма командующего флотом, предупреждавшая, что Одесский оборонительный район получает новое оружие исключительной мощности, требовалось принять особо строгие меры по его охране.

Транспорт «Чапаев» пришвартовался в темноте к причалу, который почти никогда не использовался. Специально выделенной из моряков команде для его охраны было приказано немедленно удалиться. При этом с оружием оставалась собственная охрана. С транспорта сошли зачехленные автомашины без кузовов. Чехлы облегали какие-то твердые конструкции. Моряки тут же разнесли, что прибыли какие-то «понтоны». Но это были не понтоны, а знаменитые «катюши», первые советские реактивные артиллерийские установки.

В Одессе о них мало кто знал. До Крылова через солдатский «вестник» доходили лишь слухи, что где-то под Борисовом и еще в нескольких местах было применено оружие, которое ужасало немцев, что принцип его действия основывался на принципе полета ракеты. Доходило и то, что пока на всем фронте действуют всего лишь несколько дивизионов этих установок, их направили в Одессу только потому, что Ставка придает особое значение ее обороне.

Крылов вспоминал рассказы о Циолковском командира авиационного дивизиона в Аркадаке, ему очень хотелось поближе взглянуть на это оружие.

Установки проследовали, как ему доложили, в приготовленное заранее укрытие, под утро на армейский КП явился старший лейтенант П. С. Небоженко, с некоторой важностью представился командованию армии как командир отдельного минометного дивизиона.

— Ну-ну! — одобрительно произнес Софронов с чуть заметной усмешкой над важностью старшего лейтенанта. — Покажи нам твое сверхсекретное оружие, объясни, что к чему...

— Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант! По той причине, что оно сверхсекретное, ничего показывать и объяснять не имею права... О площадях поражения обязан пояснить...

— Что же? И взглянуть на него нельзя?

— Взглянуть можно... Я вас прошу, товарищ командующий, выделить взвод солдат для охраны и группу саперов. Гвардейские минометы никак не должны попасть в руки немцев...

— У нас не немцы, а румыны, — продолжал все в том же шутливом тоне Софронов.

— И к румынам тоже! — не улавливая юмора, ответил Небоженко.

Софронов и Крылов выехали на наблюдательный пункт Петрова посмотреть новое оружие в действии. С ними и контр-адмирал Жуков.

Крылов и Рыжи еще накануне выделили южному сектору полосу в полкилометра, где ожидалась к утру атака противника и накапливались румынские войска. Артиллерии дано было указание не вести огня по этой полосе.

Небоженко ночью, скрытно, очень осторожно вывел свои машины на огневую позицию. Он просмотрел и путь, по которому надлежало тут же отвести дивизион в тыловое укрытие.

Все эти предосторожности выглядели весьма необычно, но принимались командованием армии с полным пониманием.

Разведка подтвердила, что атака противника не отменена и надо ждать, что будут задействованы большие силы. На исходные позиции румыны вывели до двух полков и десять танков.

На соседние участки еще до рассвета обрушился огонь береговых батарей и полевой артиллерии. Румынское командование довольно быстро сориентировалось и перебросило в отведенную полукилометровую полосу подразделения с других участков. Туман рассеялся примерно через час после рассвета. После короткой артиллерийской подготовки румынские войска поднялись в атаку. В цепях пехоты двигались танки.

Иван Ефимович Петров, как всегда, когда пребывал в возбуждении, поминутно снимал пенсне и протирал стекла кусочком замши. Рыжи не отрывался от стереотрубы.

Неумолимо вырастали фигурки румынских солдат. Танки вот-вот должны были открыть огонь.

— Пора, Николай Кирьякович! — почему-то шепотом произнес Петров, обращаясь к Рыжи.

У всех присутствующих на НП захватило дыхание.

— Гвардейцам — огонь! — приказал Рыжи по телефону на КП старшему лейтенанту Небоженко.

И хотя ждали этой команды, но и бывалые люди, знакомые с огнем самых больших калибров, замерли.

Хорошо, что Петров по просьбе Небоженко предупредил бойцов своей дивизии, что произойдет нечто необычное, что не надо пугаться ни огня, ни звуков.

Взвились клубы дыма, раздался рев и скрежет, небо прочертили огненные хвосты ракет. Над позициями противника вспыхнул ослепительный свет, а затем донесся обвальный грохот.

На мгновение наступила непривычная тишина.

На «участке Небоженко», так окрестили на НП полукилометровую полосу, чапаевцы огня не открывали, смолк артогонь, смолкли пулеметные очереди со стороны румын и донеслись до НП истошные вопли. Черный дым от горящих танков поднялся над полем и еще не заслонил картину, от которой захватывало дух. Солдаты противника, бросая оружие, бежали назад.

Еще 22 сентября, когда определился успех дивизии Томилова и стало ясно, что ее удар оказался весьма эффективным, Софронов несколько раз в разговоре с Крыловым возвращался к мысли о возможности нанести столь же эффективный удар в южном секторе. После феерической картины, когда были опробованы гвардейские минометы, он уже не сомневался, что дивизия Томилова во взаимодействии с Чапаевской и при поддержке дивизиона гвардейских минометов может значительно отодвинуть линию обороны от ворот Одессы на юге и пресечь уже и с этой стороны артиллерийский обстрел города. Но Крылов отмалчивался.

Если командарма и командиров дивизий увлек наступательный порыв, то он должен был думать о последствиях растяжения линии фронта. Начштарма отлично понимал, что судьба войны решается не в Одессе. Одесса становилась значительным эпизодом в ходе войны, но всего лишь эпизодом, к тому же и не на главном направлении немецкого вторжения, а контрудар в южном секторе имел одну местную цель — отбросить от города дальнобойную артиллерию.

Впору было и позаботиться о том, чтобы при «наступательных настроениях» не захватила бы командный состав опасная самонадеянность. Превосходство противника все еще исчислялось как один к четырем.

Трудности со снабжением уже начали сказываться. Для организации контрудара не хватало снарядов. Не хватало их и для дивизиона гвардейских минометов.

27 сентября командующий флотом предупредил Военный совет ООРа, что с доставкой снарядов возникли затруднения из-за осложнений в Крыму. Срок контрудара пришлось перенести. Транспорт со снарядами пришел только 29 сентября.

У Крылова все было готово для боевого приказа. За ночь был произведен расчет с распределением снарядов. Контрудар назначался на 2 октября.

Но стряслась беда на Перекопе. 11-я немецкая полевая армия под командованием генерал-полковника Манштейна прорвала оборону 51-й армии, над Крымом в целом и над Севастополем в частности нависла угроза захвата.

Заместитель наркома ВМФ вице-адмирал Г. И. Левченко привез в Одессу директиву Ставки Верховного Главнокомандования об эвакуации Приморской армии из Одессы и переброски ее в Севастополь.

В ночь на 1 октября Левченко собрал Военный совет Одесского оборонительного района. Софронов, Жуков и секретарь обкома партии А. Г. Колыбанов высказались за обращение в Ставку с просьбой разрешить продолжать оборону города. Левченко прервал заседание Военного совета и предложил им еще раз обдумать сложившуюся обстановку.

Шишенин, также присутствовавший на Военном совете, в перерыве спустился в «каюту» Крылова.

— Одессу оставляем! — глухо сказал он. — Есть директива Ставки...

Вот, пожалуй, тот случай, когда полярно могли разойтись взгляды командующего и штабистов.

И для Шишенина, и для Крылова директива Ставки не являлась неожиданностью.

Командарм, освобожденный штабом от множества вопросов, связанных с обеспечением войск всеми необходимыми средствами для продолжения обороны, был в эти дни увлечен подготовкой нового контрудара. Начальник штаба, передав командарму все необходимые данные о войсках, думал уже не о сегодняшнем дне, а с заглядом вперед — на десятки дней и на месяц.

Снабжение войск боеприпасами, продовольствием, оружием, медикаментами, эвакуация раненых, переброска пополнений — все зависело от флота. Между тем с аэродромов, расположенных на побережье Черного моря, усилились налеты немецкой авиации на морские транспорты и даже на боевые корабли.

Крылов высказал все эти соображения Шишенину. Они совпали с мнением и Шишенина.

Софронов внешне довольно спокойно выслушал Шишенина и Крылова. Дал указание намеченный контрудар в южном секторе на 2 октября не отменять. На этот раз предложение об обращении в Ставку больше не голосовалось.

Сначала директива Ставки, а потом обрушилось личное горе. Связисты вручили Софронову телеграмму о том, что под Москвой погиб в бою его старший сын.

И все же он внешне спокойно выслушал Крылова о порядке эвакуации войск, а несколькими часами позже, глубокой ночью, его свалил инфаркт.

Но в том-то и состоял смысл задуманного плана, что теперь, когда был предрешен уход из Одессы, Крылов усмотрел особый смысл контрудара. Поскольку Одесса не вступала в оборону на осень и зиму и уже не имело значения растяжение линии обороны, контрудар должен был послужить очень серьезным дезинформационным маневром.

Вывезти целую армию на транспортах из осажденного города при господстве немецкой авиации — задача, которую еще никто не решил на протяжении всей истории войны.

При обсуждении этой операции на Военном совете ООРа несколько раз было произнесено слово «Дюнкерк».

Английское командование сумело вывезти морем экспедиционный корпус при полном господстве немецкой авиации. Дюнкерк тоже был окружен, но еще не осажден. Крылов, в свое время размышляя над этой операцией, пришел к бесспорному для себя выводу, что Гитлер под Дюнкерком сыграл в поддавки. На ближних подступах к городу он остановил танки и с дальним замыслом дал уйти англичанам. Именно под Дюнкерком, как это стало очевидным после 22 июня 1941 года, Гитлер решил, что настало время реализовать завоевательные планы на востоке.

В Одессе никакой игры в поддавки не предполагалось.

Услышав от Шишенина слова «Одессу оставляем», Крылов в тот же миг подумал: а как уйти?

Трудно оборонять город, осажденный вчетверо превосходящим по своим силам противником. Могло дойти и до уличных боев, до боев на баррикадах, но тогда каждый каменный дом можно было превратить в крепость. Здесь была одна опасность — остаться без тыла, без снабжения по морю боеприпасами и задохнуться без них.

Но едва лишь начнется отвод войск с оборонительного рубежа, как противник, догадавшись, что готовится вывод всей армии из Одессы, усилит нажим, и ослабленные линии обороны будут разорваны. Тогда — гибель и города и армии, а в Крыму нужна боеспособная армия. Догадывался: для обороны Севастополя отводят Приморскую, как имеющую опыт обороны города в глубоком тылу противника.

Делая наметки контрудара в южном секторе, Софронов и Крылов особо не размахивались, даже принимая во внимание и дивизию Томилова. Уже 1 октября на Военном совете ООРа было принято решение начать эвакуацию 157-й дивизии в первую очередь и немедленно, ибо Левченко сообщил, что из Новороссийска уже вышли первые транспорты.

Петрову для контрудара выделили только один полк из этой дивизии.

После корректировки плана контрудара, в связи с изменившейся обстановкой, главный удар Чапаевская дивизия должна была наносить в направлении на Ленинталь. Слева от чапаевцев удар наносила спешенная кавдивизия. Петрову для усиления был передан дивизион гвардейских минометов и танковый батальон. Поддерживали наступление батареи западного сектора, богдановский артполк, два бронепоезда и 422-й тяжелый гаубичный полк приданной дивизии Томилова.

На командный пункт к генералу Петрову вместо Софронова прибыл контр-адмирал Жуков. Крылов оставался в своей «каюте» в подземелье координировать контрудар с действиями войск в других секторах.

В полосе удара, нацеленного на Ленинталь, артподготовку открыли гвардейские минометы. Противник сразу оставил первую линию обороны, а местами обратился в паническое бегство. Не задержались и на второй линии, ее в течение двадцати минут обрабатывала полевая артиллерия. Войска Петрова поднялись и пошли. К полудню они уже ворвались в Ленинталь. На этом чапаевцам и следовало остановиться, тем более что было обнаружено отставание левого фланга, где наступала спешенная кавдивизия.

Поддержать кавдивизию было нечем, у Петрова в это время танковый батальон оторвался от пехоты. Надо было приостанавливать наступление, тем более что ближайшие цели были выполнены.

Крылов беспрестанно справлялся о состоянии Софронова. И хотя состояние его не ухудшалось, становилось очевидным, что из строя он выбыл надолго. В середине дня Софронов вызвал к себе Крылова.

— Что на фронте? Как наступление? — были первыми его словами, когда вошел Крылов.

— Все идет как положено! — ответил Крылов, присаживаясь у койки командарма. — Наступление началось по плану. При залпе гвардейских минометов противник обратился в бегство... Танки ворвались в Ленинталь...

— Так это же здорово! — вырвалось у Софронова. — Поздравляю тебя, голубчик! Это твой план операции в действии... От таких новостей и мне полегчало...

О левом фланге Крылов имел намерение не говорить, но Софронов все же спросил:

— Докуда дошли на левом фланге?

Врач догадался вмешаться и велел прекратить разговор.

— Все развивается по плану, все по плану! — успел сказать Крылов.

В такие минуты ложь во спасение. В действительности пока все развивалось по инерции.

В ночь с 1 на 2 октября уже один полк из 157-й дивизии был погружен на «Украину» и «Жан Жорес», пришедшие в Одессу с продовольствием и боеприпасами. Но это была попутная погрузка. Полное представление об эвакуации армии еще не сложилось.

Первое, что приходило на ум, это эвакуировать армию частями по мере подхода транспортов. Крылов попытался спланировать этот вариант и убедился в том, что это может привести к катастрофе.

В это же время решался вопрос и о командарме. Софронова надо было срочно эвакуировать для лечения на Большую Землю.

Назначение командующего армией — прерогатива Ставки. Но не имело смысла в столь сложной обстановке просить командарма в Москве, тем более что новому человеку нужно было время, чтобы добраться до Одессы, и не меньше времени, чтобы войти в обстановку. Военный совет ООРа решил выдвинуть командарма из тех генералов, что уже сражались в рядах Приморской армии с последующим утверждением в Ставке. Выбор невелик: генерал В. Ф. Воробьев или И. Е. Петров. Спросили Софронова. Он подал голос за Ивана Ефимовича Петрова, учитывая и его большой боевой опыт, оригинальность военного мышления, широту оперативного кругозора. Военный совет утвердил это предложение.

Итак, третий командарм в Одессе, еще один характер и новый подход в командовании, новый взгляд на тактические задачи.

Петров в Приморской с первого дня ее формирования. Его уважали все: от рядового и до командарма. Бойцов не смущала его требовательность, ибо она сочеталась со справедливостью, Крылова подкупали и его принципиальность, и умение отстоять свою точку зрения исчерпывающими аргументами. Никогда не пахло капризом — всегда логика. Человек это был подвижный, которого редко можно было застать на КП, объезжая позиции, обычно добирался он до переднего края.

Он сразу понял суть сомнений Крылова в плане последовательной эвакуации армии и поддержал его идею отвода дивизий с занимаемых позиций не на промежуточные рубежи, а одним броском сразу на посадку. Это даст возможность эвакуацию армии сохранить до последнего момента в тайне.

День за днем уже фактически шла эвакуация. И агентура противника не могла не заметить погрузку войск на транспортные суда. Но план удерживать позиции до последнего дня предохранял от утечки информации через вражескую агентуру. Если бы агентура противника сообщила об отправке дивизии Томилова, то это еще не было бы воспринято румынским командованием как эвакуация армии.

Дивизия пришла и ушла, а ее появление в Одессе, как и морского десанта, могло быть объяснено частной задачей нанести контрудар по позициям батарей, обстреливавших Одессу.

Порт был оцеплен, погрузка шла ночью. За первые десять ночей было отправлено более 50 тысяч человек, в том числе и гражданского населения.

Это тоже отвлекающее обстоятельство для вражеской агентуры.

Вывезли 208 орудий, 900 автомашин, свыше 3 тысяч лошадей, 162 трактора, тысячи тонн заводского оборудования.

Эвакуация задействованных в обороне войск была назначена в ночь с 15 на 16 октября.

Петров, член Военного совета армии М. Г. Кузнецов и Крылов объехали дивизии. На командные пункты приглашались командиры и комиссары полков. Собирали их внезапно, без предварительного оповещения и без вызовов по телефону. За каждым заезжал направленец штарма. На совещаниях Крылов знакомил их с планом отрыва войск от противника и с порядком посадки на суда, с организацией прикрытия в последние часы эвакуации.

Крылов объяснял, как накануне последнего дня провести сразу во всех секторах атаки, сохраняя снаряды для артиллерийского прикрытия отхода.

Командарм, в свою очередь, предупредил, чтобы все сохранялось в тайне от бойцов и младших командиров, ибо в этом залог успеха всей операции.

14 и 15 октября в Одессу пришли транспорты. Над портом встала сплошная дымовая завеса, разыгрывалось огромное представление, всеми средствами изображалась разгрузка войск и военной техники. Из порта выходили колонны автомашин, закрытых брезентом. Противник легко мог увидеть их с воздуха. В дивизионных тылах в эфир вышли множество раций с позывными, никогда не звучавшими в Одессе.

Прикрыть отход транспортов пришли крейсеры «Красный Кавказ» и «Червона Украина», с ними группа эсминцев.

Со всего одесского плацдарма в порт стянули зенитные батареи. Такой плотности зенитного огня Одесса никогда не имела. Немецкие бомбардировщики не могли пробиться сквозь его завесу к кораблям.

15 октября командирам дивизий и полков показали пути отхода через город и причалы. С наступлением темноты было решено посыпать проходы в городе толченым мелом и толченой известью для ориентировки в темноте.

С 10 часов утра началась имитация подготовки наступления. Армейская артиллерия, частично оставленная до ночи на огневых позициях, береговые батареи, одесские бронепоезда, впервые не жалея снарядов, начали артобстрел позиций противника. Береговым батареям и бронепоездам жизни осталось до ночи, их подготовили к взрыву.

Во время столь мощного огневого налета противник не подавал признаков жизни, ожидая, что поднимутся в атаку советские войска.

Начальник артиллерии армии полковник Рыжи начал искусный маневр огнем дальнобойных орудий, последний раз демонстрируя, до какого он был доведен совершенства. Береговые батареи, корабельные орудия совершали артналеты то на одни, то на другие позиции противника, армейская артиллерия перебрасывалась с участка на участок.

Румынскому командованию была предоставлена возможность гадать, на каком же из флангов готовится контрнаступление Приморской армии.

Петров и Крылов покинули подземелья бывшего коньячного завода и пришли на освободившийся КП морской базы на набережной. Отсюда Крылов связался с направленцами, которые дежурили у аппаратов в дивизиях, с Шевцовым, Харлашкиным и Безгиновым. Со всех КП получен один и тот же условленный ответ: «Идет по плану».

Часы показывали 19.00.

Основные силы армии начали отход. Крылов условным текстом передал начарту Рыжи приказ открыть огонь всеми артиллерийскими стволами прикрытия отхода армии.

Поступили последние донесения. Противник под ударами артиллерии, которая впервые за всю оборону Одессы не экономила снаряды, в полосе обстрела покинул передовые позиции. Румынское командование все еще ждало контрудара Приморской!

Над портом не опадала плотная дымовая завеса. Началась погрузка войск.

К полуночи на КП дивизий остались лишь командиры батальонов прикрытия.

Противник не проявлял по-прежнему активности.

Отключались из артиллерийского огня одна за другой батареи, те, которые были отведены на погрузку, и те, которые взрывали, чтобы не достались врагу.

Покинули позиции и батальоны прикрытия. Их сменили партизаны, которым еще несколько часов предстояло имитировать передовую, только что покинутую целой армией.

Еще до рассвета в полном порядке завершилась погрузка на транспорты, и они вышли из Одесской гавани в открытое море.

Уже светало, когда и оперативная группа штарма во главе с командармом взошли на палубу «морского охотника». Быстроходный катер пошел в обход гавани. В последние часы политработники расклеили на улицах листки с обращением городских организаций к жителям Одессы: «Не навсегда и ненадолго оставляем мы нашу родную Одессу. Жалкие убийцы, фашистские дикари будут выброшены вон из нашего города. Мы скоро вернемся, товарищи!..»

Горели на берегу затухающие костры. Бродили брошенные кони, для них не нашлось места на транспортах... Далеко просматривались пустынные улицы.

Операция по отводу с рубежей обороны и эвакуации целой армии, в самом начале казавшаяся невыполнимой, осталась не замеченной противником.

Ни Крылову, чей замысел, чьи расчеты легли в разработку и осуществление этой операции, ни его товарищам в тот час было не до оценок, им и в голову не могло прийти, что операция эта беспрецедентна в истории военного искусства, что ее ювелирное исполнение, осуществленное во взаимодействии стрелковых полков, артиллерийских дивизионов, авиационных и морских сил, не только покроет славой ее участников и исполнителей, но и ляжет в основу многих операций советских войск и в обороне и в наступлении...

Катер круто развернулся и на полном ходу вышел в открытое море. Транспорты, увозившие армию, и те, что взяли с собой батальоны прикрытия, ушли уже вперед.

Сказалась усталость последних дней. Даже качка не развеяла сон. Николай Иванович спустился по отвесному трапу в маленький кубрик и упал на свободную койку.

Проснулся так же внезапно, как и заснул. Катер бросало из стороны в сторону. Николай Иванович поднялся на палубу.

В небе — Ю-87. С оглушающим ревом он пикировал на катер. Вот отделились от него черные капли бомб, с воем стали падать на катер. Но катер сделал резкий поворот, и бомбы взорвались за кормой.

Первый самолет ушел на разворот, но вот еще два пикировщика устремились вниз. Еще и еще раз резкие повороты. Катер уходил от разрывов бомб то зигзагами, то описывая полукружье. Вел катер мастер высокого класса...

Данный текст является ознакомительным фрагментом.