7

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7

Чем ближе подходило к концу первое десятилетие XXI века, тем чаще имя Аксенова звучало среди возможных претендентов на Нобелевскую премию. Литературоведы, гадая, кто же станет обладателем заветного приза, предупреждали: «Многое указывает на то, что им будет Василий Аксенов, прозаик и драматург, который дебютировал полвека назад… и для многих поколений читателей остается культовым писателем. Он по-прежнему самый серьезный русский кандидат на Нобелевскую премию».

Не знаю, мечтал ли Аксенов о «Нобеле». Он был наделен удивительным чувством времени. И своего места в нем. И думаю, не столько мечтал, сколько предвидел возможность.

* * *

Но, как известно, для реализации подобных возможностей мало блистательно делать свое дело. Современный мир устроен так, что быть лучшим недостаточно, чтобы твои достижения были признаны в качестве великих побед. И значит – достойно оценены. А рядом с оценкой всегда маячит цена. И надо очень постараться, чтоб она стала максимально высокой.

Нынче публика не расположена к высоким оценкам. В отличие от уничижительных. Хороша песня, картина, книга – сказал жене, приятелю, коллеге – и довольно. Индустрия public relations[282], рекламы и брендинга приучила мир, что доброе слово стоит труда либо денег.

Но если книга, песня, картина по душе не пришлась – враз летит послание: в Интернет, в бумажную периодику, на ТВ: дрянь и маразм. Здесь и заказ не нужен – ценители с готовностью выступают бесплатно. А уж коли заказ – страшись, о автор. Увы тебе.

Аксенов это понимал. И, как всякий художник и мастер, обращал на такие вещи подобающее внимание. Очевидно, он переживал особо злые укусы. Но не опускался до ссор с укусившими. При этом ясно видел пользу публичности, важность личного присутствия не только в мире книг, но и в мире людей – на ТВ и радио, в газетах и на интернет-ресурсах – со статьями и интервью. Он серьезно относился к своему образу. Лелеял его и холил. Думается, многие штампы, связанные с ним, публика лишь подхватила, а подсказал их сам – Аксенов.

Пижон и гуляка? Драчун-забияка? Плейбой? Уверенный в себе и довольный собой? Любитель и любимец дам? Спортсмен, неподвластный годам? «Крутой мэн»? Стильный джентльмен? Великий писатель? Самый смелый? Самый лучший? Самый-самый-самый… Это – твой образ. Это – ты в глазах и сердцах миллионов. Ты любим. Ты – бренд.

Чтоб стать брендом, с миром надо работать. Зачем? А чтоб он ходил на тебя. Чтоб покупал тебя не листая и не читая аннотаций. Чтоб ему довольно было просто услышать фамилию, узнать: он выпустил новый роман! И чтоб в комитетах высших премий мира всё решалось без вопросов…

Понятно, любая критика работает против продаж и рушит престиж. Твое место на рынке. Тебя. И потому важно уметь строить отношения – развивать общественные связи. Зря, что ли, public relations так недешево стоят…

В русской культуре сложилось довольно подозрительное, недоброе отношение к управлению выбором и продаже образа. Да, этим занимаются все, кто ищет успеха, но об этом не принято говорить. Поди заяви: это прекрасно – умело продать себя! Зашикают… Меж тем не пора ли сказать с последней прямотой: для творческого человека это неизбежно, а значит – нужно: конкурировать в пространстве знаков, смыслов, символов, тайн и образов? Лева Малахитов, Андрей Лучников, Максим Огородников, Павел Дуров, гроссмейстер из «Победы», Слава Горелик, Ген Стратов, Саша и Стенли Корбахи (не говоря уж о «престарелых сочинителях») – разве это не явленные писателем миру объективные образцы – примеры для подражания: от умения одеваться до отношений с дамами?

Вряд ли кто-то назовет их «положительными» с точки зрения социалистического реализма. А людям – нравятся. Люди хотят походить на них. Отращивают усы, как у Лучникова, покупают в Лондоне пиджак, как у Пантелея, и осваивают саксофон, как Самсик Саблер. Через них всех Аксенов дал читателю модели поведения и подходы к бытию: нравится? Живите!

И, думаю, ему это нравилось. «Продвигать» себя нравилось ему, видимо, куда меньше. Но он это умел. Он с юных лет превращал себя в бренд. В бренд узнаваемый, цитируемый, сильный. И стал им. Примеров множество.

Как-то Аксенов и Попов прогуливались по Патриаршим. На травке живописно расположились «хиппующие». Увидев писателя, ребята, вроде бы и не заставшие его великой славы, немедля вскочили и потянулись к нему каждый со своей бумажкой, прося автограф. А один, не найдя и завалящего листка, вынул паспорт. Аксенов удивился: «Это ж документ!» А тот: «Да хрен с ним, ваш автограф важнее!»

Но главным для него была не слава. А слово.

Аксенову было что сказать миру: «Время разбрасывать камни, и время собирать камни», – учит Екклезиаст; время продвигать свой образ на рынке, и время делиться озарениями.

* * *

У Аксенова серьезные отношения с его героями. И он вовлекает в них читателя, умело предлагая выбор между образами, характерами, способами жить. Слова, облик, мечты, цели, идеалы, поступки, судьба – всё для того, чтобы читатель соотнес себя с героем. А его – со своей персональной действительностью, той, что вне романа, здесь и сейчас – в реальности.

Порой это сложно – выбрать сторону. Скажем, в «Острове Крым» вы лично с кем: с мощным, умным, красивым мачо Лучниковым, желающим воссоединить прекрасный остров с клыкастой сверхдержавой, или с теми далеко не столь привлекательными персонажами, что неявно, но упорно мешают ему исполнить эту затею? В «Изюме» вы в чьей команде: генерала Планщина, капитана Слязгина, стукача Кочерги-Клезмецова – или в компании Макса Огородникова, Охотникова, мастера Цукера и других ребят из «Фокуса»? В «Победе» вам кто ближе – гроссмейстер или попутчик? Кем хотите быть? Гроссмейстером! Уверены?

Ставя эти вопросы, Аксенов понимает, что уклониться от ответов легко. Влоть до того, чтобы закрыть книгу и подарить ее другу. Самоопределение – тяжкий труд. И мало кто видит в поражении – школу. Не говоря уж о готовых работать над ошибками. Но он всё равно их задает. Настойчиво побуждает нас к диалогу с автором и с самими собой о крутых вопросах бытия. Как лучше: когда выбора нет и легко на сердце от песни веселой, или когда выбор – вот он, но – молчи: несравненное право – самому выбирать свою смерть. Или – жизнь? И даже вечную.

Иногда он, кажется, терялся. Например, когда свободный политический выбор оказывался выбором в пользу коммунистов в Государственной думе. Или когда в 2000 году записной противник насилия нобелевский лауреат Гюнтер Грасс на конгрессе ПЕН-клуба в Москве осуждал политику России на Кавказе, поддерживал чеченских террористов и призывал это сделать других участников форума, в то время как для Аксенова именно их бандитская армия и была воплощение зла, жестокости и надругательства над человеком.

Об избирателях он пишет: «С 88 – 89-го годов им открывают тайны… всех этих дыр в затылках, этих страшных захоронений, пыток… И ни черта не действует!» Грассу заявляет: «Это, может быть, первая справедливая война России за истекшие 40 лет. Я решительно отмежевываюсь от резолюции. Она представляет Россию как агрессивную колониальную силу в этом конфликте, и, с моей точки зрения, это очень односторонний подход». Так говорит убежденный либерал, принципиальный противник авторитаризма, государственной гегемонии, несправедливой силы. Почему? Потому что ужасается преступлениям мятежников. Это не значит, что он безоговорочно поддерживает политику Кремля. Но в этом конкретном случае он на его стороне.

Он, как и прежде, не вполне вписывается в окружающий мир. Он безусловно меняется. И очень быстро. Но по-прежнему слишком большая его часть настолько плохо оборудована для счастья, что волей-неволей приходится идти вразрез, наискосок, асимметрично. И одновременно – копать всё глубже и воспарять всё выше. Это и делает Аксенов в последних своих романах, эссе, статьях, интервью. Темы его размышлений: с одной стороны – высшие, предельные, пиковые состояния, а с другой – пустое, бесцветное, бесцельное прозябание. Свобода и рабство. И их сосуществование. Разрушение и созидание. Наслаждение и страдание. Жестокость и сострадание. Святость и грех. И их неабсолютность. Ложь и Правда – и их борьба. Враг и Бог. Смерть и Жизнь – здешние и вечные.

* * *

Ужас агрессии и насилия и великое благо милосердия и сострадания как победа над живущим в человеке зверем – вот что занимает Аксенова. Он увлечен учением Артура Шопенгауэра, который писал, что из всех чувств, присущих человеку, лишь сострадание относится к Небесному. Все прочее вырастает из биокруга, из воли к жизни, а значит, в основе относится к хищничеству. В сострадании же через человека мира касается небесная милость. Чудесным образом этому настроению созвучны слова святого Исаака Сирина о «сердце, сострадающем всему тварному естеству»: «А что такое сострадающее сердце? Сказано: это сердце, пылающее любовью ко всему творению: к людям, птицам, животным, демонам… Это сострадание так сильно… что сердце разрывается при виде зла и несчастья самой ничтожной твари».

Он верит: как бы ни тащили мир в ненависть и агрессию разные зверства и смертоубийства, близится эра, когда плотское будет уравновешено, а там и побеждено метафизическим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.