3

3

Как и для миллионов изгнанников прежних времен, Америка стала убежищем и для Аксенова. Впрочем, ему предстояло ее заново открыть – во многом разобраться, многое решить и понять. Двухмесячный визит в 1975 году трудно назвать близким знакомством, и теперь Майя, Алена, Ваня и Вася осваивали новый для них мир.

В нью-йоркском аэропорту имени Джона Кеннеди их встретила в почти полном составе редакция газеты «Новый американец», возглавляемая Сергеем Довлатовым. Вскоре состоялось открытие русского музея живописи в Джерси-Сити. В число попечителей включили и Аксенова. Вскоре произошло формальное примирение с Бродским (о чем Василий Павлович напишет Ахмадулиной и Мессереру в сентябре 1980 года). Но оно, похоже, было столь формальным, что мало отразилось на их реальных отношениях. По свидетельству Евгения Попова, в письмах к нему Аксенов будет саркастически именовать поэта «Иосифом Бродвейским». В 83-м он напишет друзьям в Москву: «Хочется прояснить некоторые пунктиры мокрой тряпкой – слегка по некоторым мордам, надувшимся от паршивого высокомерия… Больше всего это касается Бродского, который ведет себя в Нью-Йорке как дорвавшийся до славы местечковый поц. Он хвалит Сюзан Гутентаг, а та его "крупнейшим из крупнейших"… он лицемерит на каждом шагу и делает массу гадостей и Саше Соколову, и Копелевым, и другим, не говоря уже обо мне»[182].

Творческая русская эмиграция третьей волны раскрыла Аксенову объятья: Сергей Довлатов, Михаил Шемякин, Вагрич Бахчанян, Александр Глезер, Лев Збарский, Саша Соколов, Эфраим Севела… Не отставали и американские интеллектуалы. С первых же дней Аксенов – желанный гость в высоких кругах американского артистического и делового мира, он вращается среди прекрасных леди и солидных джентльменов на террасах особняков и на пентхаусных крышах небоскребов. При этом, с другой стороны, Нью-Йорк, как он писал в «Изюме», иногда напоминает ему мужика, что внимательно следит за прической, но порой забывает вытирать задницу. Как-то на 7-й авеню, там, где не редкость проплывающие «Роллс-Ройсы» и топ-модели – он узрел оборванца неопределенного цвета кожи, что, встав у мраморной стены небоскреба, расстегнулся, оправился, заправился и пошел себе. Ну чем не город контрастов?

Однако подобные случаи лишь оттеняют, обостряют общее впечатление величия, мощи, красоты, высокой культуры великого города. Аксенов погружается в зарубежную русскую жизнь, накрепко в его случае связанную с московской. Он организует издание произведений Евгения Попова, Инны Лиснянской, Семена Липкина, Юрия Кублановского. Обсуждает с издателями публикацию сборника Беллы Ахмадулиной с графикой Мессерера. Заботится о судьбе оставшихся в СССР и преследуемых авторов и деятелей культуры – Владимира Войновича, Георгия Владимова, Евгения Харитонова, Евгения Козловского, Александра Кривомазова.

Но при всех заботах, связанных с русской эмиграцией и судьбой оставшихся в Союзе, шло включение Василия в собственно американскую жизнь. В первые недели пребывания в Америке он получает приглашение занять в 1981–1982 годах позицию fellow – стипендиата-исследователя – в Институте Кеннана[183], а начиная со второго семестра текущего учебного года его ждет место writer-in-residence[184] в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, Калифорния.

Ну а пока они отправляются в штат Мичиган, в уже знакомый Аксенову городок Анн-Арбор, с двоякой целью – в университет, по приглашению которого приехали в США, и в гости к Профферам, продолжавшим интенсивно издавать книги русских авторов.

Их временный адрес – 200 State Street, 204 Ann Arbor, Michigan 48104, USA.

Тут же рядом располагался почтенный университет, по приглашению коего Аксенов прибыл в Штаты, и «Ардис», он же – дом Элендеи и Карла Профферов, где и провели Василий и Майя свои первые дни в Мичигане.

«Ардис» выпускает «Ожог». На очереди «Остров Крым», а Аксенов мало-помалу «начинает новую писанину», о чем сообщает Ахмадулиной и Мессереру в ноябре 1980 года. «Отрыв от Москвы, – пишет он, – получается здесь очень быстрый и как бы окончательный». И хотя и сам писатель, и Майя этому сопротивляются, новая жизнь – и культурная, и по-бытовому повседневная – требует максимального включения в себя.

Надо было получать статус беженца и вид на жительство, законное право пребывать и работать в США – «зеленую карту»: заполнять анкеты, посещать учреждения, отвечать на вопросы. Устраиваться, настраиваться, встраиваться. Осваиваться среди избытка прав и свобод человека (пусть даже пока и не гражданина). Наслаждаться комфортом технологической цивилизации, дружелюбием интеллектуальной и академической среды, позитивностью бизнеса.

Местная повседневность началась для них с открытия банковского счета. Но глядь – а они уже спокойно справляются с поддержанием его положительного баланса, освоили оплату товаров и услуг кредитной картой, а квартиры – чеком. Да-да! Уж и квартиру сняли, телефон поставили.

Этот свой опыт Аксенов подарит нескольким своим литературным героям. Скажем, Игорю Велосипедову из романа «Бумажный пейзаж», что, отсидев «червонец» как диссидент, прибывает в Штаты, где с каждым днем становится всё американистей, о чем и рассказывает: «Уже имеется у меня соушел секьюрити намбер[185] (прошу не волноваться, никакого отношения к госбезопасности), уже я член клуба "Трипл Эй"[186], уже застраховался по групповому плану в Блу Кросс и Блу Шилд[187], книжки получаю из Бук-офси-Монс[188], счет открыл в Кэмикл Бэнк, там же и Индивидуал Ритаермент Аккаунт[189]». Примерно тем же самым занимались Василий и Майя.

Из Анн-Арбора они наезжают в Детройт, штаты Нью-Йорк и Теннесси, а также в Вашингтон, который Ди-Си[190]. Там в Кеннеди Центре слушают Ростороповича, Максима и Дмитрия Шостаковичей. Митя играл концерт деда, и Аксенову вдруг «стала мерещиться Москва и снег в переулках, еще не тронутых Степанидой…». После он спросил: о чем ты играл? А тот: о поземочке… Потом сидели у Ростроповича, и вдруг, тихо постучавшись, вошел Брежнев: дорохые товахищы, не здесь ли товахыщ Хусак? Это Мстислав надел маску генсека, купленную на днях в Вене. Напомнил о Союзе. Впрочем, хоть «отстраненность от Москвы» и ощущалась, но при этом «приляпанность нашу к России, видимо, ничем уже не оторвешь, – пишет Аксенов, – в газетах ищу только русские репортажи и уж потом прочитываю остальное». Близость с Родиной останется с ним в течение всего американского путешествия.

Оно обещало быть долгим. Возвращение в Россию было возможно только с крушением коммунистической системы. А о нем всерьез никто и думать не смел. Так что устраивались на всю жизнь. Хоть и не в Анн-Арборе, но в США. Становились американцами: Аксенов готовился получить гражданство приютившей их страны. И это не была измена Родине. Родина изменила ему – лишила советского гражданства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.