2

2

Но что ж это за роман, играющий столь суровую роль в жизни автора и его близких?

Анатолий Найман вспоминает: когда Аксенов приехал в Прибалтику с рукописью и Майей и дал прочесть роман, он испытал чувство хорошей творческой ревности: и такой роман у него, и такая женщина…[90]

Такой роман – это про «Ожог», рукопись которого Аксенов привез с собой в больших холщовых сумках. А такая женщина – про героиню. И романа, и автора.

Между ними есть глубокая и прочная связь.

«Ожог» – это жизнь писателя Аксенова. Его речь и дыхание.

«Каждый пишет, что он слышит. Каждый слышит, как он дышит…» – писал и пел Булат Окуджава. Не случайно он посвятил песню «Исторический роман» Аксенову, «выкрикнувшему» в «Ожоге» давно накопленные и затаенные слова. Объединившему в пределах одного текста море удивительных историй. О месте – Москве, России, Конго, графстве Сассекс, Любляне, Праге, Африке, Европе и Америке – и о месте. О месте в них русского человека. О времени – 50-х, 60-х, 70-х. О себе – мальчишке и мужчине. Юном – под маской Толи фон Штейнбока, и зрелом – в пяти лицах – почти добитом жизнью, но спасенном любовью.

О самой любви. Возможной и прекрасной. О ее сладости и боли, сияющих в облике златоволосой красавицы Алисы. О страдании и сострадании. О судьбе. О месте в ней героев и злодеев прожитых лет: Сталина и сталинцев, засевших в чекисте Чепцове, и – «врагов народа», мнимых и подлинных, безвинных жертвах и подпольных борцах, явленных в образах Сани Гурченко, мамы, отца, отчима, колонн зэков, молча скопом идущих на муки, и тех немногих, что планируют захват зэковоза «Феликс Дзержинский» и побег в Америку.

Ну и, конечно, о врагах и друзьях, которые, как кажется, узнаваемы в персонажах книги: вот Никита Михалков, а вот Олег Ефремов, вот Роман Кармен, а вот Алексей Козлов, вот скульптор Эрнст Неизвестный, а вот хирург Ильгиз Ибатуллин… Впрочем, оставим догадки любителям гаданий и обратимся к главному герою, которого автор соединил-разделил в пяти лицах. Соединил, сплетя их детство и юность в образе Толи фон Штейнбока, дав общее отчество – Аполлинарьевич, общие воспоминания и любовь; и разделил, снабдив разными именами, характерами и занятиями. Один – скульптор Радий Хвастищев. Другой – джазмен Самсон Саблер. Третий – физтех Аристарх Куницер. Четвертый – медик Геннадий Малкольмов. И пятый: писатель – Пантелей Пантелей. При всем том эти пятеро – один человек.

Писать: и автор – не поднимается рука. Скажем: герой, в которого он вложил часть себя.

Сюжет несет Аполлинарьевичей по своим непростым перипетиям, где на неведомых дорожках они постоянно встречают общего и главного врага – офицера (теперь отставного) МГБ Чепцова. Он жизнерадостный палач. Веселый живодер. В те времена балансирующий c улыбкой, стоя сапогом на лице связанного ээка, а в эти – готовый родную дочь сдать в ГБ за перепечатку самиздата. Он всегда где-то рядом. Вновь и вновь – в поле зрения героев: то как гардеробщик валютного бара «Националь» или кафе «Синяя птица», то в амплуа вахтера тайного НИИ, то в роли шофера чиновничьей «Чайки»… Он, как и сталинщина, проник в 70-е. Замучил героев вопросом: как рядом с ним жить? Ну, с тем, что в Магадане забирал маму? Можно ли, пока он здесь, спокойно лепить, писать, лечить, изобретать, лабать импровизации? Выходит – можно. Но сложно. Зло. Зная, что он следит за тобой, слушает тебя и просто – живет.

От него не свалишь в Крым через бедлам «Мужского клуба» московских алкашей – мрачного парафраза ЦДРИ, ВТО, ЦДЛ и Домжура; не улетишь в Париж и Рим, где царство неги и ажура; и не нырнешь в поток Гольфстрим (он же фокстрот – дитя гламура)… А будешь жить с ним бок о бок, как в кошмаре – вечно убегая прочь, но не двигаясь с места. В этом – тайна сумбурных перемещений героев по лицу земли, которые, однако, неизбежно ведут их в одно место – знаменитое на всю Москву 50-е отделение милиции, известное миру под именем «Полтинник». Там надлежит им перед финалом соединиться в одном лице – смятенном и измученном Пострадавшем, которого можно принять за альтерэго автора. Автор меж тем с легкостью переносит героя из мрака заточенья в захудалость рязанского сельпо, оттуда – в южные дали, на трассу, где под колесами гибнет страшный Чепцов, и еще дальше – в пустоту и таинственность Луны, где средь безмерного ужаса ерничает его жуткий призрак. И герой вопрошает: боже, за что Ты покарал нас выбросом на далекую поверхность? И существует ли здесь Божия власть?

И доносится до него печальное слово:

– Бог не карает, и сила его не во власти. Бог – это только добро и только любовь, и никогда не зло. Знай, что, когда чувствуешь добро, или любовь, или восторг, или жалость, или что-нибудь еще высокое, ты приближаешься к Богу. Знай, что, когда чувствуешь злость или что-нибудь низкое, ты уходишь от Бога. <…> Бог посылает тебе мысль о себе, и это надежда. Ждите, как все, кто ждет Его[91] Сына, ждите и мо…

Многоточие.

О чем оно говорит? О бескрайности возможностей? О безбрежности милости Божией? О спасении? Да. И о нем тоже.

Но прежде, чем прозвучит это слово – спасение, – героям и героине предстоит промчаться через лютые вытрезвители и валютные бары, секретные клиники и несметные джунгли, залы НИИ и посты ГАИ, квартиры стукачей и сортиры ипподромов, застолья и подполья, площадь Сан-Марко, базары и драки. Чтоб, встретив окончательную любовь, замереть в ее объятиях на предельном перекрестке Москвы.

Но кто она – эта любовь? Кто эта златоволосая Алиса: мечта богемной столицы, светская львица, что неустанно веселится, рассекая на желтом «Фольксвагене»? Живая женщина? Фантом? Выдумка? Мечта? Эфемерида?

Да какая ж эфемерида? Нет. Ей присуща ощутимая телесность и четкий дамский силуэт. И хотя дам в романе много и есть среди них прехорошенькие, первенство Алисы несомненно, как несомненна и страсть героя к чему-то большему, чем ее образ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.