3

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3

В кооперативе «Московский писатель» давали комнатку в чердачном этаже – под кабинет, чтоб сочинять без помех. Удобно. Аксенов жил на первом (это потом он переехал на третий) этаже. Рядом был детский сад Литфонда. Проводив туда детей, знаменитости – например, Олег Табаков – забирались к Василию в окно и порой оставались до вечера. А то и дольше. Какое уж тут общение с музами и новым поколением строителей будущего? Так что уединенный кабинет был очень к месту. Хотя… Друзья и туда забирались. Тут уж ничего не попишешь.

* * *

«Апельсины из Марокко» вышли в 1-м номере «Юности» за 1963 год. Незадолго до того – в 1962-м – «Новый мир» напечатал «Один день Ивана Денисовича»[64] и «По обе стороны океана» Виктора Некрасова. Через месяц после «Апельсинов» в той же «Юности» появился «Первый день нового года» Гладилина. Это был своего рода залп по твердыням консерватизма. Многим показалось: либералы атакуют. У кого-то это вызвало эйфорию (явно необоснованную), у кого-то – желание дать отпор.

На исходе 1962-го залп дала другая сторона. Причем из главного калибра.

Хрущев, следуя, как говорят, настояниям секретаря ЦК и председателя Идеологической комиссии Леонида Ильичева, 1 декабря посетил художественную выставку «30 лет МОСХ» в Манеже. Там на втором этаже были выставлены картины неофициальных художников, неожиданно получивших приглашение поучаствовать. В день посещения их попросили быть в Манеже и, при надобности, дать пояснения произведений.

Хрущев промчался по первому этажу. Что-то ему понравилось, что-то не очень, а потом, как писала 2 декабря газета «Правда», «художники и скульпторы горячо поблагодарили товарища Хрущева, руководителей партии и правительства за посещение выставки, за внимание к их творческому труду, за ценные советы и критические замечания». Вождь собрался было уходить и вроде бы даже надел уже пальто. Но Ильичев убедил его ознакомиться и с выставкой второго этажа. И Никита Сергеевич раздраженно проследовал к работам авангардистов.

То, что он увидел, «Правда» описала так: «…Руководители партии и правительства осмотрели работы… абстракционистов. Нельзя без чувства недоумения и возмущения смотреть на мазню на холстах, лишенную смысла, содержания и формы. Эти патологические выверты представляют собой жалкое подражание растленному формалистическому искусству буржуазного Запада». Если на первом этаже Хрущев, абсолютно не разбиравшийся в живописи (и сам хорошо знавший об этом), хоть узнавал, что изображено на полотнах, то здесь он столкнулся с совершенно незнакомым артистическим языком! И пришел в ярость.

– Такое «творчество» чуждо нашему народу, он отвергает его! – гневно сказал Хрущев. – Вот над этим и должны задуматься люди, которые именуют себя художниками, а сами создают «картины», что не поймешь, нарисованы ли они рукой человека или хвостом осла. Им надо понять свои заблуждения и работать для народа.

Друг Аксенова художник и скульптор Эрнст Неизвестный – участник той встречи – описал визит куда живее главной партийной газеты: «Осмотр он (Хрущев) начал в комнате, где экспонировалась живопись, представляемая Билютиным[65] и еще некоторыми моими друзьями. Там Хрущев грозно ругался и возмущался мазней.

Именно там он заявил, что "осел мажет хвостом лучше". <…> Там же произошла моя главная стычка с Хрущевым, которая явилась прелюдией к последующему разговору. Хрущев спросил: "Кто здесь главный?" В это время Ильичев сказал: "Вот этот". И указал на меня. Я вынужден был выйти из толпы… Тогда Хрущев обрушился на меня с криком… Именно тогда я сказал, что буду разговаривать только у своих работ, и направился в свою комнату, внутренне не веря, что Хрущев последует за мной. Но он пошел…

И вот в моей-то комнате и начался шабаш… Хрущев заявил, что я проедаю народные деньги, а произвожу дерьмо! Я же утверждал, что он ничего не понимает в искусстве… что его спровоцировали и что он предстает в смешном виде, поскольку он… эстетически безграмотен (я не помню слов и говорю о смысле). Он же утверждал обратное. Какие же были у него аргументы? Он говорил: "Был я шахтером – не понимал, был политработником – не понимал. Ну, вот сейчас я глава партии и премьер – и всё не понимаю? Для кого же вы работаете?"

Должен подчеркнуть, что… динамизм его личности соответствовал моему динамизму, и мне, несмотря на ужас…разговаривать с ним было легко… Опасность, напряженность и прямота соответствовали тому, на что я мог отвечать. <…> Хрущев говорил прямо. Неквалифицированно, но прямо, что давало мне возможность прямо ему отвечать. И я ему говорил, что это провокация, направленная не только против меня, не только против интеллигенции и против либерализации, но и против него. Как мне казалось, это находило в его сердце некоторый отклик… И интереснее всего то, что, когда я говорил честно, прямо, открыто и то, что я думаю, – я его загонял в тупик. Но стоило мне начать хоть чуть-чуть лицемерить, он это тотчас чувствовал и брал верх.

Я сказал: "…Вы меня ругаете как коммунист, вместе с тем есть коммунисты, которые поддерживают мое творчество, например Пикассо, Ренато Гуттузо". И я перечислял… уважаемые в Советском Союзе фамилии. Он хитро прищурился: "А вас лично волнует, что они коммунисты?" И я соврал: "Да!" Если бы я был честным, я должен был бы сказать: "Мне плевать, мне важно, что они большие художники!" Словно почувствовав это, он продолжал: "Ах, это вас волнует! Тогда всё ясно… мне ваши работы не нравятся, а я в мире коммунист номер один".

Кончилась наша беседа… следующим образом. Он сказал: "Вы интересный человек, такие люди мне нравятся, но в вас сидит одновременно ангел и дьявол. Если победит дьявол – мы вас уничтожим. Если победит ангел – мы вам поможем". И он подал мне руку. <…>

Затем ко мне подошел небольшого роста человек… в потертом костюме и сказал: "Вы очень мужественный человек, Эрнст Иосифович! И если вам надо будет, позвоните мне!" И сунул какой-то телефон. Спустя некоторое время я узнал, что это был помощник Хрущева Лебедев, с которым я, кстати, потом встречался минимум двадцать раз».

В романе «Таинственная страсть» Аксенов описал диалог вождя НиДэльфы и скульптора Известнова (легко узнаваемы Хрущев и Неизвестный) иначе, но смысл передал точно; прощаясь, владыка говорит: «Много в твоей башке чепухи, однако характером природа не обидела».

Эту мифическую оценку подтвердил (в стихах) Вознесенский.

«В атаку – зовут – твою мать!»

И Эрнст отвечает: «Есть!»

Но взводик твой землю ест.

Он доблестно недвижим.

Лейтенант Неизвестный Эрнст

Идет

наступать

один!

И если не побеждает, то, во всяком случае, не проигрывает.

Либералы ответили очередью – направили Хрущеву письмо в защиту художников. Его подписали Илья Эренбург, Корней Чуковский, Константин Симонов, Дмитрий Шостакович, Вениамин Каверин, Константин Паустовский, Евгений Евтушенко, Сергей Коненков, Владимир Фаворский и ряд других видных персон.

17 декабря руководство страны встретилось с более представительной группой деятелей культуры – в Доме приемов на Ленинских (ныне Воробьевых) горах. В речи Хрущева, как вспоминают участники, чувствовались примирительные нотки. Она ничем не напоминала разнос. Потом он лично знакомил Солженицына с членами партийного руководства.

В непринужденной атмосфере неофициальной части, за богатым угощением, произошел еще один важный разговор. На сей раз – Хрущева с Евтушенко. Как передают, Евтушенко заявил, что «к абстрактному течению в нашем искусстве надо относиться с большой терпимостью и не прибегать к давлению, ибо результат может быть обратным. Я знаю художников… формалистические тенденции в их творчестве будут со временем исправлены».

На что Хрущев отвечал: Горбатого могила исправит.

Евтушенко. Никита Сергеевич, прошли те времена, когда у нас горбатых исправляли только могилой; ведь есть и другие пути. Я считаю, что лучший путь – это проявить терпимость и такт и дать время поработать на наше искусство. Я считаю, что нужно допустить существование различных школ в живописи. И пусть в спорах между ними развивается всё наше искусство. Художники, как и литераторы, и музыканты, весьма чувствительны ко всякому нажиму, поэтому лучше к нему не прибегать. Всё станет на свое место.

Хрущев. Я не верю, что вам лично нравится абстрактное искусство.

Евтушенко. Никита Сергеевич, абстракционизм абстракционизму – рознь. <…> Последний период моей жизни тесно связан с Кубой… Кубинское абстрактное художество <…> пользуется большой популярностью среди кубинского народа и руководителей. Им увлекается Фидель Кастро. Кубинское абстрактное художество помогает революции. Я призываю к… изучению теории и практики современной живописи…

Но вождь не услышал поэта. Мало ли что на Кубе! Мало ли что нравится бородатому! Там у них жара, а здесь декабрь. И касается это не только художников, а всех.

И писателям достается. Аксенову и Гладилину – от Ларисы Крячко в «Литературной газете». Она атакует их в статье «Герой не хочет взрослеть». За что? А за то, что – и в который раз! – вместо образцов для подражания они предъявляют обществу незрелых и инфантильных людей, вроде героя книги «Над пропастью во ржи». А это – не дело! Строителям коммунизма нужны герои, с которых можно брать пример: волевые, целеустремленные, сильные духом и телом. А Аксенов и в боевой-кипучей буче наших строек отыскал «каких-то странных личностей, говорящих на диком жаргоне, по сути ничего не имеющих за душой». Получил от критики и Владимир Войнович за рассказ «Хочу быть честным», и Юрий Казаков за «Адама и Еву»…

Меж тем Центральный район СССР вновь накрывала оттепель – обычная, природная. Потекло. Приближался день тортиков, подарков и мимоз – Международный женский. Аксенов прикидывал: что бы подарить Кире. Путешествий за границу не предвиделось. А жаль – можно было бы привезти в скудную Москву что-нибудь действительно стоящее.

Он не знал, какой подарок готовит к «празднику весны» партия деятелям культуры. Всем вместе. Впрочем, иным – наособицу. А ему – лично.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.