3. Гости в доме на Старой Басманной

3. Гости в доме на Старой Басманной

Как хорошо, что старые друзья Василия Львовича И. И. Дмитриев и П. И. Шаликов почти безвыездно жили в Москве! Конечно, они постарели. Иван Иванович превратился в важного старца с совершенно белой головой. Еще бы: он, отставной министр юстиции, давно признанный патриарх в поэзии, своего рода достопримечательность Москвы. Когда И. И. Дмитриев ездил с визитами, то облачался в синий фрак, украшенный орденами, орденские ленты нескольких крестов на шее окаймляли накрахмаленный белый батистовый галстук. Старость не обошла стороной и Петра Ивановича. Его большой хохол уже был не черным, а черным с заметной проседью. Но он всё так же живо вертелся на высоких каблуках лакированных сапожек. Его костюм по-прежнему был чрезвычайно пестрым: фрак светло-бирюзового цвета с золотой искрой, оранжевый жилет, шелковый бирюзовый галстук с огромным бантом; рука в лайковой перчатке держала двойной лорнет в золотой оправе. И всё же, думается, что приезжая на Старую Басманную к Василию Львовичу (а приезжали они к нему часто), друзья были одеты не столь парадно — давняя дружба давала право на большую свободу от стесненных условий света. Дружеская беседа по-прежнему была увлекательной и интересной. И обеды и ужины в доме Василия Львовича по-прежнему были хороши. П. И. Шаликов сохранил множество стихотворных записочек, адресованных ему Василием Львовичем. Читая их, мы можем составить представление о том, чем иногда потчевал гостей старого стихотворца его знаменитый повар Влас: «суп с жирной курицей, с полдюжины котлет, / Жаркое, кашица», «чаёк». Но гостям, верно, и шампанское подавали. А. Я. Булгаков в письмах брату называл обеды у В. Л. Пушкина славными. И он часто приходил в дом к старому стихотворцу. Кто еще? Конечно, П. А. Вяземский, ближайший друг — тогда, когда он не уезжал в Петербург, а жил в Москве. То же можно сказать и про Ф. И. Толстого-Американца. По-видимому, у В. Л. Пушкина появлялся С. А. Соболевский. А вот С. П. Жихарев если и появлялся, то очень редко, почти что и не бывал.

В конце октября 1826 года к Василию Львовичу явился молодой поэт Дмитрий Веневитинов (Пушкины с Веневитиновыми были в родстве). Он собирался ехать в Петербург, и Василий Львович вручил ему рекомендательное письмо к поэту Н. И. Гнедичу, переводчику «Илиады» Гомера:

«Почтеннейший и любезнейший Николай Иванович. Родственник мой, Дмитрий Владимирович Веневитинов отправляется в С. Петербург, и я его рекомендую в дружбу вашу. Он того достоин и по воспитанию своему и по своим склонностям. Он читает Гомера или Омира на греческом языке и желает познакомиться с тем, который так хорошо передает величайшего из поэтов на языке отечественном. Увидев его, вы вспомните и обо мне. Я всегда вам предан душевно и щастливым себя почту, если судьба опять меня соединит с вами.

Желая вам совершенного здоровья и благополучия, остаюсь с искренним почтением моим, покорнейший ваш слуга Василий Пушкин.

Москва 1826 года Октября 30 дня» (212–213).

Кто бы мог подумать, что не пройдет и года и Дмитрия Веневитинова 15 марта 1827 года не станет. Поэт не доживет до двадцати двух лет, и старец И. И. Дмитриев, в доме которого, как и в доме В. Л. Пушкина, Д. В. Веневитинов бывал, напишет стихи на его кончину:

Природа вновь цветет, и роза негой дышит!

Где юный наш певец? Увы, под сей доской!

А старость дряхлая дрожащею рукой

                  Ему надгробье пишет!^[629]

Вот уж действительно «дни наши сочтены не нами».

В конце января — начале февраля 1828 года А. А. Дельвиг по пути в Харьков заехал в Москву. Около 18 февраля он писал А. С. Пушкину уже из Харькова:

«Проезжая первопрестольный град Москву, ходил я на поклонение к поклоняемому и славимому Ивану Ивановичу Дмитриеву и приложился к мощам преподобного дядюшки вашего» (XIV, 4).

А. А. Дельвиг поехал в Харьков вместе с женой Софьей Михайловной. Они навестили отца А. А. Дельвига, тоже Антона Антоновича, в его имении под Харьковом. Там, во время пребывания сына и невестки, 8 июля 1828 года Дельвиг-старший неожиданно умер. Об этом несчастье В. Л. Пушкин был осведомлен. 8 августа 1828 года он писал П. А. Вяземскому:

«Барон Дельвиг еще из Харькова не возвратился. Он лишился отца своего; и чрезвычайно, сказывают, огорчен» (274).

Возвращаясь с женой из Харькова в Петербург, А. А. Дельвиг был в Москве во второй половине сентября и, разумеется, снова навестил Василия Львовича. П. А. Вяземский сообщал А. С. Пушкину:

«Дельвиг здесь; мы были с ним у дяди, который по доброте сердца своего и дружбе к нам читал кое-что из капитана Храброва, с которым ты познакомишься и породнишься в Цветах (в „Северных цветах на 1829 год“ были напечатаны и вторая глава „Капитана Храброва“, и стихотворения А. С. Пушкина. — Н. М.)» (XIV, 28).

Среди записочек, полученных в это время от В. Л. Пушкина П. И. Шаликовым, была и такая:

Сегодня у меня литературный ужин;

К обеду не зову, а вечером ты нужен.

С тобой знакомым быть желает наш барон,

И Вяземский готов всем сердцем примириться:

                      Не знает злобы он.

                      А ежели случится.

                      Что будет Полевой,

Не убегай его, о кум любезный мой!

В моем дому все будет ладно.

Откажешь — будет мне прискорбно и досадно! (235–236).

Понятно, что «наш барон» — это А. А. Дельвиг. П. А. Вяземский «готов всем сердцем примириться» с П. И. Шаликовым, потому что между ними существовала неприязнь, вызванная насмешками Петра Андреевича, который еще в 1814 году написал эпиграмму на Петра Ивановича, очень для него обидную:

С собачкой, с посохом, с лорнеткой

И с миртовой от мошек веткой

На шее с розовым платком,

В кармане с парой мадригалов

И чуть звенящим кошельком

Пустился бедный наш Вздыхалов

По свету странствовать пешком^[630].

Такое не забывается. Понятно, что для того, чтобы встретиться с П. А. Вяземским, П. И. Шаликову нужны были уверения их общего друга В. Л. Пушкина в том, что его гонитель «не знает злобы». Что же касается Н. А. Полевого, от которого может, как предполагал Василий Львович, убежать его «любезный кум», то в данном случае нужно вспомнить о конкуренции и взаимных нападках издателя «Московского телеграфа» Н. А. Полевого и издателя «Дамского журнала» П. И. Шаликова. При этом заметим, что В. Л. Пушкин принимает в своем доме критика Н. М. Карамзина — разность литературных позиций с Полевым не мешала общему застолью. Гостеприимный хозяин готов был всех примирить. Он уверен в том, что это осуществимо: «В моем дому все будет ладно».

Среди гостей В. Л. Пушкина — адъютант главнокомандующего 2-й армией П. X. Витгенштейна Александр Алексеевич Муханов, семейство Ушаковых — Николай Васильевич, чиновник комиссии для строений, статский советник, его жена Софья Андреевна, их дочери Екатерина и Елизавета, князь Александр Иванович Долгоруков, сын писателя И. М. Долгорукова, сам писатель, поэт Михаил Николаевич Макаров…

Когда Василий Львович долго не виделся с друзьями, он тосковал, и друзья старались его утешить. В 1828 году он получил коллективное послание в стихах от друзей из Петербурга:

Любезнейший наш друг, о ты, Василий Львович!

Буянов в старину, а нынешний Храбров,

Меж проповедников Парнаса — Прокопович!

Любезнейший толмач и фаций и скотов,

Что делаешь в Москве, первопрестольном граде?

А мы печемся здесь о вечном винограде

И соком лоз его пьем здравие твое (III, 485).

Первый стих принадлежал П. И. Вяземскому, второй, четвертый и седьмой — В. А. Жуковскому, третий — А. С. Пушкину, пятый — С. П. Жихареву. Не исключено, что последний, восьмой стих написал А. С. Грибоедов^[631]. Имя А. С. Грибоедова встречается в письмах В. Л. Пушкина. Пройдет около года, и 21 марта 1829 года Василий Львович сообщит П. А. Вяземскому:

«В Тегеране случилось ужасное происшествие. Люди нашего посланника А. С. Грибоедова поссорились с персиянами, сии азиятцы так ожесточились, что ворвались в дом и умертвили Грибоедова, Аделунга и всю свиту. Один молодой человек Мальцов, брат Нечаевой, скрывшись во дворце у хана, избавился от смерти. Персидское правительство не имело участия в сем деле. Хан надел траур по Грибоедове, но от этого не легче.

Его нет и заменить его будет трудно. Полученное о сем известие, к сожалению, достоверно»^[632].

4 апреля 1829 года В. Л. Пушкин писал П. А. Вяземскому:

«На этих днях был у меня Мицкевич, мы говорили о тебе и сожалели, что ты не с нами. Он отправляется в Дрезден, а оттуда в Италию или, может статься, в Париж, смотря по обстоятельствам» (276).

Да, и великий польский поэт Адам Мицкевич бывал в доме на Старой Басманной. Да и как же не бывать ему у Василия Львовича, если он, высланный из Польши в Россию, оказавшись в Москве, подружился с племянником В. Л. Пушкина А. С. Пушкиным и П. А. Вяземским. П. А. Вяземский и И. И. Дмитриев переводили его «Крымские сонеты», изданные в Москве. Судя по приведенному письму, знакомство А. Мицкевича и В. Л. Пушкина было довольно близким: польский поэт делился с Василием Львовичем своими планами незадолго до отъезда 15 мая 1829 года за границу.

Накануне отъезда за границу побывал у В. Л. Пушкина и Сергей Дмитриевич Полторацкий. Четверть века спустя он вспоминал об этом так:

«В мае месяце 1830 года, перед выездом моим из Москвы в путешествие за границу, виделся я в последний раз с Василием Львовичем Пушкиным в доме его на Басманной… На этом вечере были оба братья Полевые, издатели „Московского телеграфа“ (1825–1834), и многие другие русские литераторы. Находясь в обыкновенном своем веселом расположении духа, Пушкин рассмешил нас всех следующею просьбою, с которою обратился ко мне: „Милый мой, ты, вероятно, будешь в Берлине, Лейпциге, Париже; там есть русские типографии; потешь меня, пожалуйста; напечатай моего ‘Опасного соседа’, лучшее и удачнейшее из моих стихотворений. Оно известно в России только в рукописи, и жаль, если пропадет и не дойдет до потомства. Вот тебе исправный список; тисни его и тем порадуй меня“.

Мы все захохотали, услышав такое поручение. Я не дал обещания выполнить желание автора, потому что не полагал этого возможным»^[633].

Вероятно, навещала Василия Львовича его сестра Елизавета Львовна Сонцова с мужем своим Матвеем Михайловичем и дочерьми Екатериной и Ольгой. Встреч же с любимым братом и другом Сергеем Львовичем и его семейством Василий Львович был лишен. С. Л. Пушкин с женой и дочерью жил в Петербурге, лето проводил в Михайловском. Оставалась переписка, но… опять-таки вспомним суждение А. С. Пушкина. Когда 24 января 1828 года племянница Василия Львовича Ольга Сергеевна убежала из дома и тайно обвенчалась с Н. И. Павлищевым в церкви Святой Троицы Измайловского полка, любящий дядя 2 февраля 1828 года отправил из Москвы в Петербург письмо к молодым, поздравив их «от искреннего сердца» и пожелав, чтоб они «были счастливы совершенно»^[634]. Но и молодые оставались в Петербурге, а Василий Львович — в Москве. Виделся ли он в последние годы с племянником Львом? Если и виделся, то очень редко. В марте 1827 года Л. С. Пушкин определился юнкером в Нижегородский драгунский полк, участвовал в персидско-турецкой кампании 1827–1829 годов. Разве что они могли встречаться после того, как Лев взял отпуск. Но сведениями об этом мы пока не располагаем. Вот Александр Пушкин — другое дело. Вернувшись в 1826 году из михайловской ссылки, он часто навещал дядю в его доме на Старой Басманной.