Правительственная, или сталинская, дача
Правительственная, или сталинская, дача
Эта дача находилась в районе станции Усово под Москвой. В своей книге Светлана Аллилуева оставила ее описание.
"Солнечный дом, в котором прошло мое детство, принадлежал раньше младшему Зубалову, нефтепромышленнику из Батума. Он и отец его, старший Зубалов, были родственниками Майндорфа, владельца имения в Барвихе, — и сейчас там, над озером, стоит его дом в готическом немецком вкусе, превращенный в клуб. Майндорфу принадлежала и вся эта округа, и лесопилка возле Усова, возле которой возник потом знаменитый птичий совхоз "Горки-2". Станция Усово, почта, ветка железной дороги до лесопилки (теперь запущенная и уничтоженная), а также весь этот чудный лес до Одинцова, возделанный еще лесником-немцем, с сажеными еловыми аллеями по просекам, где ездили на прогулки верхом, — все это принадлежало Майндорфу. Зубаловы же владели двумя усадьбами, расположенными недалеко от станции Усово, с кирпичными островерхими, одинаковой немецкой постройки, домами, обнесенными массивной кирпичной изгородью, крытой черепицей.
А еще Зубаловы владели нефтеперегонными заводами в Батуме и в Баку. Отцу моему и А.И. Микояну хорошо было известно это имя, так как в 90-е годы они устраивали на этих самых заводах стачки и вели кружки. А когда после революции, в 1919 году, появилась у них возможность воспользоваться брошенными под Москвой в изобилии дачами и усадьбами, то они и вспомнили знакомую фамилию Зубаловых.
А.И. Микоян с семьей и детьми, а также К.Е. Ворошилов, Шапошников и несколько семей старых большевиков разместились в Зубалове-2, а отец с мамой — в Зубалове-4, неподалеку, где дом был меньше.
На даче у А.И. Микояна до сего дня сохранилось все в том виде, в каком бросили дом эмигрировавшие хозяева. На веранде мраморная собака — любимица хозяина; в доме — мраморные статуи, вывезенные в свое время из Италии; на стенах — старинные французские гобелены; в окнах нижних комнат — разноцветные витражи. Парк, сад, теннисная площадка, оранжереи, парники, конюшня — все осталось, как было. И так приятно мне всегда было, когда я попадала в этот милый дом добрых старых друзей, войти в старую столовую, где все тот же резной буфет, и та же старомодная люстра, и те же часы на камине. Вот уже десять внуков Анастаса Ивановича бегают по тем же газонам возле дома и потом обедают за тем же столом под деревьями, где выросли его пять сыновей, где бывала и мама, дружившая с покойной хозяйкой этого дома".
Один из этих пяти сыновей Анастаса Ивановича, Серго, тоже описал эту дачу для журнала "Огонек". Но цель его была иная — показать нескромность Сталина. Для иллюстрации этой "нескромности" он хотел заполучить фотографию Зубалова-4, он даже звонил мне и Леониду, но нас в Москве не было, и тогда он проиллюстрировал эту свою мысль фотографией собственной дачи. При этом он вскользь упомянул, что вместе с Анастасом Ивановичем на его даче жила еще целая куча старых большевиков. Да, это так, только с одним уточнением — семьи всех этих старых большевиков ютились во флигельках для зубаловской челяди, расположенных, как и положено, на почтительном расстоянии от барского дома. Вот так "объективно" пишут сегодня новые историки.
Зубалово расположено в живописном месте ближнего Подмосковья. На пути к нему находится "Барвиха" — санаторий, сооруженный, как я уже писал, по проекту архитектора Б.Н. Иофана. За "Барвихой" находится деревня Жуковка с дачным поселком Хозяйственного управления СМ СССР. В Жуковке на одной из дач прошли последние годы В.М. Молотова. Здесь Светлана писала свою первую книгу.
После Жуковки — Усово. В конце поселка перед крутым спуском находится въезд на территорию Зубалова-2. Сама дача хорошо видна с дороги, круто ныряющей в глубокую лощину. За спуском — такой же крутой подъем, в конце которого вправо от основной дороги уходит дорога, ведущая к крутому и высокому берегу Москвы-реки и к нескольким дачам, одна из которых в свое время принадлежала заместителю Берия Кобулову, а в пятидесятых годах — Василию Сталину. Там же, в небольшом заливчике, была лодочная станция с моторными лодками для обслуживания обитателей этих дач.
Основная дорога идет прямо и метров через 700 упирается в перекресток. Если поехать направо — попадаешь в село Знаменское и к прекрасным песчаным пляжам Москвы-реки. Там перед войной я чуть было не утонул.
А дело было так. В теплый день отправились мы на пляж — Евгения Александровна, Сергей, Саша, Вано и Серго Микояны, кто-то еще из взрослых и я. Плавать я еще не умел. Но Вано взялся восполнить этот пробел. Смысл его поучения водился к нехитрой рекомендации — смело прыгнуть в воду и поплыть. Я так и сделал, благо у берега было мелко. Взрослые, выкупавшись, занялись чем-то своим, а я решил попробовать еще раз. Но произошло непредвиденное — я нырнул в глубокую яму и пошел ко дну. Я даже не успел испугаться, как чьи-то сильные руки вытащили меня на берег. Это был охранник, который, как я теперь понимаю, бдительно следил за всем происходящим на пляже. По сути, он спас мне жизнь.
Зубалово-4 расположено было в глубине парка, слева от дороги, а справа от нее — совхоз "Горки-2", дальше, примерно через километр, дорога с крутым поворотом влево резко спускается в лощину, по дну которой протекает Черная речка, круто поворачивает направо, ведет на мостик и снова идет в гору, в конце которой начинается второй въезд на территорию дачи Микояна.
Если по этой дороге ехать дальше, попадешь на Можайское шоссе. Крутые повороты, подъемы и спуски, прорезающие прекрасный смешанный лес, чистота и порядок снискали этим местам славу "подмосковной Швейцарии".
За совхозом "Горки-2" находилась дача В.М. Молотова. Вячеслав Михайлович любил прогуливаться вдоль дороги, обычно его сопровождали жена Полина Семеновна и другие домочадцы. Чуть поодаль, шагах в двадцати спереди и сзади, шли охранники (по два человека). Мы не раз наблюдали эти прогулки, когда проезжали по дороге мимо, чтобы навестить в доме отдыха "Сосны" свою бабушку. Однажды мы специально остановили машину и мама со мной вышла к Молотову, присоединившись к его прогулке. Охранники наш визит восприняли спокойно, без излишних телодвижений.
Проехав дальше по дороге, можно выйти к перекрестку, слева от которого расположен поселок Перхушково, а прямо от него — район поселка Горки-10, где была дача А.М. Горького, справа же — район Никулиной горы, где были и, по-моему, есть сейчас дачи работников науки и искусства, дом отдыха "Сосны". Я помню Зубалово, когда наступили годы его заката. Замкнулся в себе Сталин, вырос Василий и стал самостоятельным, постарели Сергей Яковлевич и Ольга Евгеньевна, ранняя смерть младшей дочери, старшего сына, арест зятя наложили на них горестную печать. У Якова уже была годовалая дочь от его брака с Юлией Исааковной Мельцер, который его отец не одобрял. Сама она была одесситкой, там прошла ее молодость, она танцевала в одном из кафешантанов. Была она на год старше Якова, ее первый муж был секретарь моего отца — Николай Петрович Бессараб.
Как-то летом 1935 года отец и мать возвращались домой из Серебряного Бора, вместе с ними в машине ехала и Юлия. Неожиданно они увидели на обочине машину, возле которой стоял Яков, в его машине случились какие-то неполадки, родители уговорили Якова поехать домой вместе с ними. Так произошло его знакомство с Юлией, а та уцепилась за него мертвой хваткой и, по существу, женила его на себе: в один прекрасный день она заявилась к нему с чемоданами и осталась жить. 11 декабря 1935 года вопреки воле отца брак их состоялся и был зарегистрирован в загсе Фрунзенского района Москвы. Между тем как раз в это время в Урюпинске, где Яков был весной этого года, другая женщина — Ольга Павловна Голышева — ждала от него ребенка. Он родился спустя месяц после регистрации брака Якова с Юлией. Его назвали Женей. Евгений Яковлевич Джугашвили — ныне полковник запаса. Знал ли Яков о рождении сына? Не берусь судить. В нашей семье о существовании Евгения узнали лишь после смерти Сталина, хотя в 1936 году Ольга Голышева при регистрации ребенка отцом его записала Якова Джугашвили.
Иосиф Виссарионович был недоволен выбором Якова, досталось от него и моим родителям за то, что они познакомили сына с Юлией. А все дело в том, что у Юлии был отвратительный характер, с ее приходом в нашей семье начались бесконечные склоки и раздоры, доставлявшие ей искреннее удовольствие, она купалась в этих интригах. Эта женщина всегда ассоциировалась у меня с пиковой дамой, она даже внешне была похожа на нее.
Сегодня гуляют разные версии об отношениях Якова с Ольгой, будто они продолжались до 1939 года и распались из-за противодействия отца. Думаю, эти досужие разговоры не имеют под собой оснований. Яков не тот человек, чтобы вести двойную жизнь, и поддержки в нашей семье он не нашел бы. Я уверен, что его отец, конечно же, предпочел бы брак Якова с Ольгой, нежели с Юлией.
Раскол в нашу семью внесла и Евгения Александровна, вступившая вскоре после смерти Павла в брак с Николаем Владимировичем Молочниковым. Он был вдовцом и имел двоих взрослых детей — Льва и Ксению. Мои дед и бабушка считали этот брак неприлично быстрым после смерти сына и, по существу, не приняли в аллилуевскую семью ни мужа невестки, ни его детей.
В своих "Двадцати письмах к другу" Светлана подробно описала Зубалово и быт его обитателей. Я, чтобы не повторяться, дополню это описание лишь некоторыми деталями. В те предвоенные годы Светлана жила в Зубалове со своей няней Александрой Андреевной Бычковой, там же жили дед, бабушка, Гуля и ее няня Евдокия Ивановна, Дюнюня, как звала ее Гуля. Временами сюда наезжали Яша с Юлией и Василий. Василий любил привозить, как я уже писал, кучу друзей, заражая всех обитателей весельем. Злоупотребления горячительными напитками тогда еще не было.
Комната на первом этаже дома была особенно светлой, в ней одна из стен представляла собой большое окно. Когда-то в ней жил сын Зубалова, больной туберкулезом. Здесь было множество занятных вещей — поделки замысловатые, инструмент, а главное — верстак, установленный вдоль стеклянной стены. Дед любил эту комнату и проводил в ней все время, он вечно что-то мастерил, строгал. Писал он здесь и свои воспоминания "Пройденный путь".
Бабушка жила в другом конце дома, тоже на первом этаже, в большой светлой комнате, в ней потом поселился Василий со своей молодой женой Галиной Бурдонской. Еще на первом этаже находилась большая столовая с камином, бильярдная, небольшой кинозал с пианолой, комната Яши и комната, где жили мы с братом и мамой. Светлана с няней обитали на втором этаже, там же была еще одна столовая.
Перед домом на большой площадке был врыт высокий столб, на его вершине была закреплена свободно вращающаяся платформа, с которой свисали до самой земли стропы с петлями на концах. Надев на себя такую петлю и разбежавшись вокруг столба, можно было, удерживаясь на стропе, отправиться в свободный полет вокруг столба, пока не падала скорость и ты вновь не оказывался на земле. На этих "гигантских шагах" мы любили развлекаться, но перед самой войной Василий спилил столб, и на этом месте была сооружена волейбольная площадка. Еще была на участке площадка для игры в городки и юрта, самая настоящая, белая, со всеми ее атрибутами, а ее специфический запах я помню до сих пор.
До войны в Зубалове собиралась вся наша большая семья, месте обедали, обменивались новостями, обсуждали их, играли в бильярд. Играли "на пролаз": проигравший должен был лезть под бильярдный стол, но обычно вместо взрослых ползали дети. Мои старшие братья рассказывали мне, что как-то была большая игра. Сталин играл в паре с Павлом, а дед в паре с моим отцом.
Партию выиграли дед с отцом, но вместо Сталина и Павла под стол полезли мои братья. Старшая дочь Павла Кира, к его неудовольствию, сильно возмущалась этим, считая, что взрослые сами должны отдуваться за проигрыш, а Сталина Кирино негодование позабавило, он смеялся. Потом эта традиция закрепилась, и позже уже я лез под бильярд, если проигрывал дед.
В семье царило дружелюбие, уважительное отношение друг к другу, искренность и достоинство равных. Светлана рассказывает:
"Вокруг отца в те годы был круг близких людей, видевших жизнь как она есть, работавших в самых разных областях, и каждый приносил свои рассказы и свои соображения. Тогда, в те годы, отец не мог быть отгороженным от жизни. Это пришло потом, вместе с изоляцией от всех искренних, честных, доброжелательных и равных, близких ему людей.
Александр Семенович Сванидзе был крупным финансовым деятелем, который много жил и работал за границей, в Лондоне, Женеве, в Берлине; он был из круга по-европейски образованных марксистов. Дядя Павлуша был военным с большим опытом гражданской войны и работы в Штабе и Академии; Реденс был одним из соратников Дзержинского, старым опытным чекистом. Их жены — тетя Маруся, оперная певица, острая на язык тетя Женя и Анна Сергеевна, дедушка и бабушка — старые большевики — все они приносили отцу новости — отец даже просил их иногда "посплетничать". Это был круг, служивший источником неподкупной, нелицеприятной информации. Он создался около мамы и исчез вскоре после ее смерти — сперва постепенно, а после 1937 года окончательно и безвозвратно".
В свое время в Центральном партийном архиве я наткнулся на письма отца Серго Орджоникидзе, относящиеся к концу 20-х годов, они тогда работали в одном ведомстве. В те годы Георгий Константинович был очень дружен со Сталиным и подолгу жил с семьей в Зубалове. В этих письмах есть рассказы об Этери, дочери Серго, и Зубалове, где она в то время жила. 1 октября 1927 года отец Орджоникидзе: "…меня вызвал к себе Коба. Он удивительно об Вас сейчас заботится, сам указывает, что Вам надо. Вы знаете, я никогда не ожидал, что он может быть таким "нежным". Я от него ушел просто очарованным."
Когда отец был направлен полномочным представителем ОГПУ и председателем ГПУ Закавказья и столкнулся там со множеством злоупотреблений, в том числе и валютных, его назначили председателем комиссии, ведавшей выездными делами.
За подписью Сталина в Тбилиси была отправлена телеграмма, в которой указывалось, что решение всех вопросов, связанных с зарубежными поездками руководителей, и особенно выделение для этих командировок валютных средств, доверяется только С.Ф. Реденсу и лишь в крайних случаях, в его отсутствие — Берия.
При мне Сталин приезжал в Зубалово только раз. Это было в середине апреля
1941 года, когда был подписан пакт о нейтралитете между СССР и Японией. То было воскресенье, 13 апреля. После его подписания Сталин и Молотов приехали на дачу. Пакт был чрезвычайно важен для страны, и оба были в хорошем настроении.
Примерно часа за два до их приезда позвонили на дачу и предупредили, что И.В. Сталин намерен приехать в Зубалово. Обычно звонили А.Н. Поскребышев или Н.С. Власик. Был яркий, солнечный день, мы вышли во двор встречать Сталина. Это была первая встреча мамы со Сталиным после их давней ссоры.
Они чуть задержались у машины, а потом мы стали подниматься по лестнице — я впереди, а мать и Сталин немного сзади. Иосиф Виссарионович повернулся к моей маме и сказал, кивнув в мою сторону: "Ну вот, за такого сына с тобой и помириться можно!"
Сталин предложил всех собрать за столом. Леонид отправился в Зубалово-2, чтобы привезти Киру, Сергея и Сашу. Кроме Аллилуевых, был только Молотов, который в те годы был, пожалуй, ближе всех к Сталину и везде его сопровождал. Пока ждали Леонида с домочадцами, подали чай. Рядом со Сталиным оказался красивый набор шоколадных конфет фабрики "Красный Октябрь". Коробка ярко-красного цвета имела форму усеченной пирамиды, когда с нее снималась крышка, она раскладывалась и превращалась в пятиконечную звезду. Центр коробки и пять ее лучей были заполнены шоколадными конфетами и закрывались слюдяными крышками. Сталин заинтересовался этим набором, который он явно видел впервые, снял крышку и, чтобы добраться до конфет, разорвал слюду. Мне хотелось ему подсказать, что слюду рвать не надо, нужно просто снять с луча свою крышку. Меня тогда поразили его руки, сухие и очень красивые, с коротко подстриженными ногтями на заостренных, почти женских пальцах. Конфеты оказались припудренными плесенью. Тогда досталось всем — детям за то, что "зажрались" и не едят даже такие конфеты, взрослым — за то, что плохо занимаются детьми и гноят продукты, которых в стране еще не изобилие. На этом инцидент был исчерпан.
Но в нем была своя мораль: в традициях нашей семьи была строгость к детям, и любые наши прегрешения получали достойную выволочку, спуску нам не давали ни в чем.
В целом день прошел живо и интересно. Уехал Сталин поздно вечером, после ужина. Больше всего он тогда уделил внимания нам, детям, о многом расспрашивал, шутил, поддразнивал. За ужином все время подбрасывал мне в тарелку кусочки печенья, апельсиновой кожуры. Последний кусочек залетел ко мне в вазочку с мороженым, когда он уже вставал из-за стола, а я снова "зевнул". Мы смеялись, повизгивали от восторга, ему нравилось, что игра эта нас веселила.
Вместе со Сталиным уехал с дачи и Молотов. С Вячеславом Михайловичем мне довелось встретиться еще дважды. Один раз, когда мы ехали в "Сосны", о чем я писал выше, а второй раз уже в 1980 году — я привез к нему на дачу в Жуковку сотрудника музея И.В. Сталина в Гори. В тот день Молотов передал музею копию экземпляра рукописи "История гражданской войны" с правкой Сталина.
Вячеславу Михайловичу было уже 90 лет, но меня поразили его ясный, острый ум, прекрасная память и наблюдательность.
Так завершилась последняя встреча всей нашей семьи, на которой присутствовал Сталин. Это был и его последний приезд в Зубалово. Впереди была война, до нее оставалось чуть больше двух месяцев. Страна доживала последние мирные дни.
А пока. Пока все шло своим чередом. В школах закончились экзамены. Мы продолжали жить в Зубалове. Произошел очередной скандал, учиненный Юлией, и мать с бабушкой поругались из-за нее с Яшей. Василий привез на дачу Галину Бурдонскую, она была на пятом месяце беременности. Галина легко вписалась в нашу семью, мы ее полюбили. В начале июня пошли маслята. Было их невероятно много, и старые люди говорили, плохая примета — к войне. Буквально накануне ее в Зубалово приехал Яков, поздним вечером зашел к нам в комнату и попросил прощения у бабушки и мамы за прошлый скандал. В тот вечер никто еще не знал, что мы видим Яшу в последний раз.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.