Духовные стихи

Духовные стихи

Ломоносов создал 8 стихотворных переводов псалмов (он называл их одами), а также фрагмент из библейской книги Иова. Трудно сказать, чем он руководствовался, принимаясь за такую работу. Возможно, вспомнил «Псалтырь рифмотворная» Симеона Полоцкого.

В.Н. Татищев советовал ему продолжать переводы. Но Михаил Васильевич отметил две причины, мешающие ему это сделать: «Первое недосуги, ибо главное мое дело есть горная наука», а кроме того, «физика и химия много времени требуют». То есть научные исследования для него предпочтительней.

Вторая причина: «Я не смею дать в преложении другого разума, нежели какое псаломские стихи в переводе имеют». Насколько я понимаю, это означает, что ему трудно и, добавим, неинтересно пересказывать чужие мысли, не имея возможности проявить свои личные взгляды, творчество не только стихотворца, но и мыслителя.

Не менее существенным могло быть и то, что в Ветхом Завете, переведенном на церковно-славянский язык, псалмы звучат более сильно и кратко, чем при стихотворном переложении. Вот начало Псалма Давида (14) в Библии:

«Господи! кто может пребывать в жилище Твоем? кто может обитать на святой горе твоей? Тот, кто ходит непорочно и делает правду, и говорит истину в сердце своем». У Ломоносова:

Господи, кто обитает

В светлом доме выше звезд?

Кто с Тобою населяет

Верьх священных горних мест?

Тот, кто ходит непорочно,

Правду завсегда хранит

И нелестным сердцем точно,

Как языком говорит.

Не исключена и четвертая причина. Ломоносов изучал горное дело, геологию, и ему были очевидны решительные противоречия в толковании истории Земли как планеты, происхождения гор и океанов, животных и растений по данным наук и канонам древнеиудейской мифологии.

Наконец, надо вспомнить, что происходило с ним в то время, когда он переводил стихами 143-й псалом. Летом 1743 года его признали виновным в оскорблении членов Академии наук и недопустимом поведении, что грозило тяжелыми последствиями. Находясь под арестом, он написал письмо с просьбой разрешить ему работать «для общей пользы Отечества». Оно осталось без ответа.

Против него ополчились недруги, «немецкая партия», во главе которой стоял пройдоха Шумахер. Против последнего тоже было заведено серьезное дело, и это облегчало положение Ломоносова, которого тем не менее могли отчислить из Академии. Как часто бывает, в столь трудное время он постарался найти утешение в религии.

Вряд ли случайно выбрал он псалом 143. Это молитва Давида, выступающего против Голиафа. (Не так ли восстал Ломоносов против иноземного засилья в Петербургской Академии наук?) Давид молит Господа: «Избавь меня и спаси меня от руки сынов иноплеменных, которых уста говорят суетное и которых десница — десница лжи». У Ломоносова:

Меня объял чужой народ,

В пучине я погряз глубокой;

Ты с тверди длань простри высокой,

Спаси меня от многих вод…

Избавь меня от хищных рук

И от чужих народов власти:

Их речь полна тщеты, напасти;

Рука их в нас наводит лук.

Михаил Васильевич переводил псалмы выборочно. Почему бы ему не взяться, скажем, за псалом 3? Там тоже Давид молит защиты у Господа. Но в этом случае он сетует на жестокость сына своего Авессалома, что вовсе не было связано с переживаниями Ломоносова. После псалма 143 он взялся за 145-й. Не потому ли, что в нем сказано:

Никто не уповая вовеки

На тщетну власть князей земных:

Их те ж родили человеки,

И нет спасения от них.

Так пишет тот, кто сочинял хвалебные оды именно земным владыкам, не скупясь на самые изощренные восторженные эпитеты. Конечно же, ему приходилось порой уповать и на «князей земных». Однако у него всегда были высшие идеалы и цели.

А почему избрал Михаил Васильевич крупный фрагмент из Книги Иова? Полагаю, его привлекло то, что Бог ставит перед человеком множество вопросов о загадках природы, тайнах бытия. На них если можно ответить убедительно, то лишь методом науки.

В стихотворении Ломоносова Бог, напомнив бренному человеку о величии своего творения, провозглашает:

Сие, о смертный, рассуждая,

Представь зиждителеву власть,

Святую волю почитая,

Имей свою в терпеньи часть.

Он все на пользу нашу строит,

Казнит кого или покоит.

В надежде тяготу сноси

И без роптания проси.

В Библии данный фрагмент завершается иначе. Всевышний говорит о необычайной мощи морского чудовища Левиафана: «Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости».

Вспоминается библейское предание о Сотворении мира, где сказано, что человеку была дана земля во владение. Оказывается, люди со временем стали «сынами гордости», возомнили себя превыше всех на свете и готовы даже роптать на Создателя, сотворившего их по своему образу и подобию. Вот о чем идет речь в этом фрагменте из Книги Иова.

Если человек в духовности своей имеет образ и подобие Творца, то ему суждено быть творцом (с малой буквы). При этом надо постоянно помнить о совершенстве и величии Природы.

Михаил Васильевич отступил от канонического текста. Причина должна быть веской. Подчеркнул он не только ничтожность человека в сравнении с гигантами животного мира (под Левиафаном, по-видимому, подразумевается голубой кит), но и достоинство мыслящего существа, способного, сознавая бездну Неведомого, иметь «свою часть» в творении и познании.

Небрежно перевел он часть главы 40 из Книги Иова. Там сказано о бегемоте: «Он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах». Это верно. У Ломоносова: «Воззри в леса на бегемота». Получается, будто гиппопотам (в переводе с греческого — «речная лошадь») обитает в лесах. Мелочная придирка, скажете вы? Безусловно. Но если ученый допускает такую оплошность, значит, у него есть более важные интересы.

Все это не снижает общего качества его переводов. «Если сравнить помещенные под одной обложкой стихотворения Ломоносова, Сумарокова и Тредиаковского, — пишет Евгений Лебедев о переложении 143-го псалма, — то можно легко убедиться в том, что ломоносовская вариация на библейскую тему выгодно отличается от соперничающих с нею благородством и естественностью интонаций, выдержанностью и гармонией стиля и, скажем так, торжественно-весомым немногословием (в переложении Ломоносова — 60 строк, Сумарокова — 66, Тредиаковского —130). Все это не в последнюю очередь объясняется духовным самостоянием Ломоносова, которое к этому времени уже было им обретено».

…Духовные стихи Михаила Васильевича значительно уступают по выразительности, вдохновенности и философской глубине созданному через четыре десятилетия гениальному произведению Гавриила Державина «Бог».

Возможно, причина тут не в разнице поэтического дарования и времени создания. Сказалось непростое отношение Ломоносова к традиционным канонам христианства. В его времена некоторые предания Ветхого Завета толковались догматически, без учета уровня знаний в эпоху создания Торы, а потому вступали в решительные противоречия с убедительно доказанными научными данными.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.