Ради ближних своих

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Ради ближних своих

Воскресный день 22 июня 1941 года был особенным днем для православных верующих. В этот день отмечался праздник Всех Святых, в земле Российской просиявших. По традиции митрополит Московский Сергий служил в кафедральном Богоявленском соборе в Елохове.

Возвратившись после службы к себе в скромный деревянный домик, что в Бауманском переулке, он узнает трагическую весть: фашистские войска перешли советскую границу, бомбят города и поселки, пролилась первая кровь граждан Союза ССР. Молча удалился он в комнату-келью. Через некоторое время вышел оттуда с текстом обращения: «Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству. Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божиею помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге пред родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы — православные, родные им и по плоти, и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства»[187].

То был однозначный призыв главы церкви к своей многомиллионной пастве проявить патриотизм и в словах, и в делах. В послании присутствовали и строки, непосредственно касавшиеся духовенства. Священнослужители призывались ободрить малодушного, утешить огорченного, напомнить колеблющемуся о гражданском и церковном долге. Недопустимыми для пастыря объявлялась позиция «некасательства» к обстоятельствам, переживаемым страной и верующими, а тем более искательство «выгод на той стороне границы», что приравнивалось к измене Родине и Церкви.

Воззвание рассылалось по епархиям, церквям и приходам, вызывая ответные патриотические чувства у миллионов верующих. В условиях военного времени отныне практически за каждым богослужением митрополит Сергий обращается к теме народной войны.

Вечером 26 июня в Елоховском соборе при огромном стечении народа состоялся молебен о победе русского оружия. Оглашено было послание митрополита Сергия от 22 июня. По окончании службы митрополит в проповеди своей вновь обратился к патриотическим чувствам верующих, призывая их на защиту Отечества. В этом слове отчетливо прозвучало предупреждение, что враг угрожает христианству, что он несет на штыках не только рабство, но и «идолопоклонство, уничтожение родных православных святынь и веры». А потому каждый православный обязан противостать «нашествию идолопоклонников».

12 августа митрополит Сергий проповедует за богослужением в церкви Иоанна Воина. В переполненном людьми храме он напоминает им о неизменной обязанности верующего: молить Господа о даровании «силы, мужества, терпения в перенесении тяжких испытаний войны» всем тем, кто ведет «смертный бой с врагом, напавшим на нашу родину».

Патриотические послания митрополита Сергия встречали единодушную поддержку со стороны его многомиллионной паствы. В письмах в Московскую патриархию верующие и приходские священники сообщали о проводимых в церквях сборах денежных средств, облигаций, предметов из драгоценных металлов, разнообразных вещей, которые передавались ими на нужды фронта и тыла, в помощь раненым бойцам и семьям красноармейцев.

…Октябрь 1941 года был тяжелым месяцем для страны. Фронт приблизился к Москве, в городе были введены военное положение и комендантский час. На улицах появились первые военные укрепления, беженцы. Ходили упорные слухи о возможной сдаче столицы. По решению Моссовета началась эвакуация правительственных учреждений, заводов и фабрик. К эвакуируемым в централизованном порядке были отнесены и религиозные центры, располагавшиеся в то время в Москве: Московская патриархия, Всесоюзный совет евангельских христиан, Митрополия обновленческой церкви, старообрядческая архиепископия.

Решение об эвакуации было объявлено представителю Московской патриархии 7 октября. Местом нового размещения предположительно назывались Чкаловск — город в Куйбышевской области — или Ульяновск. Начались сборы, но дата отъезда переносилась из-за болезни Сергия, как-никак ему шел семьдесят пятый год. В эти тяжелые дни, казавшиеся ему последними в «земной юдоли плача и печали», митрополит составляет завещание и намечает преемника.

День отъезда, 14 октября, совпал с праздником Покрова. В праздничном послании Сергий вновь призывает верующих исполнить достойно свой религиозный и гражданский долг, не щадя жизни встать на защиту Отечества.

К вечеру того же дня Сергий с ближайшими сотрудниками отправился на Казанский вокзал. На запасных путях формировался специальный эшелон. К вагонам подъезжали одна за другой грузовые и легковые автомашины, сновали грузчики, носильщики с баулами и тюками. Царила обычная для вокзала суета. Необычным было лишь то, что вокруг поезда стояли вооруженные патрули, тщательно проверявшие документы. Руководил ими генерал, одетый в форму НКВД. Казалось, он знал всех прибывших к эшелону, безошибочно указывал каждому из обратившихся к нему, где какой вагон стоит и каков кратчайший путь к нему.

Вот и очередной автомобиль. Вышел элегантный, интеллигентного вида человек с внешностью киноактера, в модном осеннем пальто и мягкой шляпе. С ним рядом седобородый, высокий, богатырского вида старец. Первый был Александр Введенский — обновленческий первоиерарх Московский и всех обновленческих церквей в СССР, второй — митрополит Виталий, один из обновленческих правящих архиереев. С ними рядом стояли миловидная, хорошо одетая молодая блондинка и пожилая женщина в черном платье, похожая на монахиню. Франтоватый молодой человек с усиками, похожий на Александра Введенского, и другой молодой человек с рыжей бородой и с безумными блуждающими глазами, от которого пахло водкой, хлопотали возле багажа. То была семья обновленческого первоиерарха.

В вагоне, куда они вошли, уже находились попутчики: несколько скромно одетых людей — руководители баптистской церкви страны и такой же скромный бородатый человек — старообрядческий архиепископ Московский и всея Руси Иринарх (Парфенов).

Едва уселись по местам — в дверях суматоха, занесли чьи-то вещи, кто-то громко говорил около вагона. И вот открылись двери и в сопровождении нескольких человек вошел среднего роста старик с седой окладистой бородой, в золотом пенсне, одетый в рясу и монашескую скуфейку.

— Какая встреча! — бросился к нему митрополит Александр.

Улыбнувшись, митрополит Сергий, а это был он, промолвил:

— Да уж, встреча!

Последний раз они виделись осенью 1922 года. Тогда Введенский был преуспевающим молодым протоиереем, заместителем председателя обновленческого Высшего церковного управления, а «старик» был членом ВЦУ. Теперь А. И. Введенский, уже и не молодой, и не преуспевающий, был первоиерархом обновленческой церкви, а вошедший носил в это время титул патриаршего местоблюстителя Русской православной церкви. Рядом с Сергием стоял петроградский товарищ юношеских лет Введенского — митрополит Киевский Николай (Ярушевич). Всем им теперь предстоял совместный долгий путь в неизвестность.

Наконец в 16.40 состав медленно отошел от перрона вокзала. За окнами продолжалась московская жизнь, а в вагоне уже думали о том, каков будет путь к конечному пункту и как скоро они туда доберутся. На перроне кто-то махал платком и утирал слезы, слышались возгласы прощания. Проплывали в окне военные, железнодорожники, обыватели… и никто не обращал внимания, никто не мог и догадаться, что поезд увозил на Восток руководителей религиозных организаций СССР.

Медленно, лишь иногда набирая скорость, состав шел с частыми остановками по Подмосковью. «Москва скрылась из глаз, — вспоминал впоследствии один из участников переезда протоиерей А. П. Смирнов, — поезд пробегает дачные места. Задерживается долго в Раменском. На горизонте ежеминутно вспыхивают зарницы заградительного огня. В памяти оживают сообщения о бомбежке немцами многих пассажирских поездов… Темная ночь. Приближаемся к Коломне. Близко Москва-река. Поезд идет по высокой насыпи. Допуская возможность присутствия во тьме врагов — диверсантов и десантников, поезд идет этим местом тихо, как бы шагом, и перед мостом через Москва-реку останавливается. Охрана, сопровождавшая поезд, идет на разведку, и наконец поезд переходит на быстрый ход»[188].

Но тревожны были не только внешние обстоятельства продвижения состава. В ночь на 16 октября Сергию внезапно стало плохо: температура подскочила почти до 40 градусов, бред. В ожидании худшего больного причастили. Митрополит Николай, бывший в эти напряженные минуты рядом с Сергием, передавал потом слова митрополита: «Я готов к смерти. Да будет воля Божия во всем». Однако через день болезнь так же неожиданно отступила. Когда эшелон стоял в Пензе, приходил военный врач, осмотрел митрополита и сказал, что его здоровье опасений не вызывает и он может следовать далее. Понемногу успокоились и бывшие рядом с митрополитом Сергием люди.

Поздно ночью 19 октября 1941 года, в воскресенье, эшелон наконец-то прибыл в Ульяновск, в то время небольшой приволжский провинциальный городок, принявший тысячи эвакуированных. Здесь практически не было заводов и фабрик, а для жителей диковинкой по-прежнему оставался автомобиль. Но с появлением эвакуированных заводов и учреждений, тысяч и тысяч людей жизнь этого города резко преобразилась. Всех необходимо было обеспечить жильем, работой и пропитанием.

Первые несколько дней по приезде Сергий и сопровождавшие его жили в вагоне, в котором прибыли из Москвы. Затем нашли небольшую квартиру в городе, куда Сергий и переселился. Городские власти предложили для нужд патриархии отдельный особняк, но от него пришлось отказаться из-за дальности расположения от центра и плохого с ним сообщения.

Первое соборное богослужение, в котором приняли участие прибывшие в Ульяновск священнослужители во главе с митрополитом Сергием, состоялось 26 октября в маленькой кладбищенской церкви. Храм еще недавно принадлежал общине раскольников-григорианцев, но служивший в нем молодой иеромонах принес покаяние и вместе с общиной перешел в Патриаршую церковь. В течение последующего месяца здесь регулярно проходили богослужения. Однако по своим размерам кладбищенская Воскресенская церковь не подходила для соборных богослужений, на которые день ото дня собиралось все больше верующих, прослышавших о приезде в Ульяновск главы православной церкви.

Начался поиск более подходящего церковного здания. Но это было трудно сделать, поскольку большинство из действовавших в городе до революции храмов было снесено. Гигантская статуя Ленина возвышалась на самом высоком месте города, где когда-то был собор. Сквер был разбит на месте древнего Воскресенского храма. Две городские церкви — Ильинская и Германовская — не были еще снесены, хотя давно уже бездействовали. Однако они были настолько исковерканы, что привести их в порядок представлялось проблематичным. Действовал только один зарегистрированный православный приход, имевший в своем распоряжении храм очень небольших размеров. Другие сохранившиеся культовые здания были либо перестроены и приспособлены для иных нужд, либо пребывали в небрежении и запустении. Не было и зданий, которые можно было бы в короткий срок отремонтировать и в дальнейшем использовать для культовых целей. После долгих и безуспешных поисков решено было переоборудовать под патриархию бывший костел на улице Водников (бывшая Шатальная, 15), использовавшийся в то время под общежитие.

В течение двух недель был произведен ремонт. Верующие в изобилии принесли в храм иконы, покрывала, церковную утварь. В преддверии первого богослужения в новом здании митрополит Сергий 24 ноября обратился к пастве с третьим патриотическим посланием «Близок час нашей победы». «У русских людей, у всех, кому дорога наша отчизна, — говорилось в нем, — сейчас одна цель — во что бы то ни стало одолеть врага. У истинного патриота не дрогнет рука для истребления фашистских захватчиков. Сердце христианина для фашистских зверей закрыто, оно источает только уничтожающую смертельную ненависть к врагу»[189].

30 ноября 1941 года главный престол нового храма был посвящен самой чтимой в бывшей Симбирской губернии Казанской иконе Божьей Матери. Новая церковь получила название Казанского патриаршего собора в городе Ульяновске. На втором этаже отремонтированного здания были устроены покои для митрополита. 19 декабря в них въехал митрополит Сергий. Сюда же въехал и управляющий делами Московской патриархии протоиерей Н. Ф. Колчицкий. Отныне этот дом стал центром Русской православной церкви на долгие 22 месяца эвакуации.

Не так много осталось документальных свидетельств пребывания митрополита Сергия в Ульяновске. Как рассказывают очевидцы, он сохранял обычный для себя распорядок дня, заведенный со дня монашеского пострижения: вставал в пять утра; вычитывал положенные правила; совершал часовую прогулку на свежем воздухе, рекомендованную ему врачами; затем завтракал и в девять часов утра начинал прием посетителей; затем — рассмотрение неотложных церковных дел. В три часа дня — скромный обед, а после небольшого отдыха — чтение поступавшей корреспонденции и подготовка ответных писем и церковных документов, чтение Библии — так называемый библейский урок. Вечером — скромный ужин, к которому приглашались все бывшие в тот момент в доме и за которым велись задушевные беседы. И так день за днем.

Особо любимым местом, где гулял митрополит Сергий в хорошую погоду и когда позволяло самочувствие, стали волжские откосы — Старый и Новый венцы. Бывало так, что во время этих прогулок к нему подходили верующие: кто-то делился бедами и заботами, кто-то просил помощи. Со всеми митрополит беседовал, всех утешал и благословлял, а просящим отдавал все, что было при нем. Вспоминают, что однажды к нему подошла незнакомая женщина, как оказалось, вдова, потерявшая не только мужа, но и детей. Сергий хотел было дать ей денег, но их уже не было, и тогда он снял с руки и отдал ей свои золотые часы.

В декабре 1941 года враг был остановлен около Москвы, первые военные победы Красной армии похоронили надежды немецко-фашистских захватчиков на повторение европейского блицкрига. В освобожденных районах можно было воочию убедиться в том, какой «новый порядок» несли фашисты народам Советского Союза, в том числе и в отношении религии, верующих, церковных организаций.

Информация об этом была представлена митрополиту Сергию, и он спешил оповестить свою паству о том, что творилось на ранее оккупированных территориях: «Храмы разрушены. Взорван, например, единственный в своем роде памятник церковного зодчества, знаменитый храм в Новом Иерусалиме, копия храма Воскресения в старом Иерусалиме. Взорван древний собор в Можайске. Множество церквей разрушено в Калининской области, в Верейском, Боровском и других районах; церкви, больницы и другие благотворительные и культурные учреждения преданы огню, причем в них заживо сожжены и лежавшие там больные, и раненые красноармейцы. По улицам расставлены виселицы с висящими на них трупами граждан, повешенных, по звериному обычаю фашистов, лишь „ради острастки населения“, иначе говоря, повешенных заведомо без личной вины. Все, что можно взять, разграблено, все, что можно осквернить и загадить, загажено с каким-то обезьяньим упоением»[190].

Будучи сам отзывчив на беды людей, Сергий призывал верующих оказывать посильную помощь и ближним, и дальним. Особенно волновался он за ленинградскую паству. Получая письма из осажденного города, он с горечью приговаривал: «Нам-то хорошо здесь и покойно, а вот им-то каково, находясь в руках смерти». Когда летом 1942 года по Волге поплыли караваны судов, вывозившие вглубь страны детей блокадного Ленинграда, Сергий с церковного амвона обращался к пастве, прося о помощи детям-сиротам. И люди шли и несли маленьким, худеньким, безвинным жертвам войны то немногое, чем сами располагали.

Воспоминания близких Сергию людей донесли до нас свидетельства молитвенной помощи главы церкви своему народу. Вот одно из них. В конце января 1943 года болезнь заставила митрополита слечь в постель. А это были дни решительных боев за Сталинград. В ночь на 2 февраля 1943 года, пересилив недуг, Сергий попросил поднять его с постели. Встав, владыко с трудом положил три земных поклона, воссылая благодарение Господу. Помогавшему келейнику Сергий сказал: «Господь воинств, сильный в брани, низложил восстающих против нас. Да благословит Господь людей своих миром! Может быть, это начало будет счастливым концом». Утром по радио сообщили радостную весть о разгроме немецких войск под Сталинградом.

Сергий заботился о том, чтобы храмы открывались не только в Ульяновске, но и в примыкавших к нему пригородных селах. В одном из сохранившихся документов можно прочитать: «Протоиерею г. Москвы А. П. Смирнову. Поручаю Вам отправиться в село Полдомасово, принять ключи от местного храма, составить двадцатку и приступить к исполнению священнических обязанностей впредь до усмотрения».

В дом на улицу Водников поступала корреспонденция из епархий, правительственных инстанций и из-за рубежа; с докладами приезжали епископы, и здесь же совершались епископские хиротонии, проводились совещания органов церковного управления и намечались планы устроения церковной жизни в условиях военного времени; впервые оглашались послания митрополита к пастве и отсюда направлялись полномочные представители патриархии в освобождаемые районы для устроения церковной жизни. Регулярно из Москвы поступали письма от митрополита Николая, временно управлявшего Московской епархией и поддерживавшего необходимые контакты с правительственными и иными инстанциями, остававшимися в Москве. В письмах содержалась информация о наиболее важных событиях в жизни московских церквей, о сборах на патриотические нужды. Все это позволяло митрополиту Сергию быть в курсе основных политических, военных и церковных проблем, откликаться на них своими посланиями и обращениями.

Митрополит Николай (Ярушевич) писал Сергию о подробностях жизни оставшихся в Москве его соратников, знакомых, близких, о доме, в котором он ранее жил и который вынужден был оставить: «В квартире холодно: в канцелярии 5 °C, в комнате моей (за перегородкой) — столько же, а в столовой — градусов 10. Дрова на исходе, но я уже принял меры к подысканию следующей партии дров»; «Вчера, будучи приглашен в Моссовет, я узнал, что согласно нашему ходатайству в Моссовете решено предоставить Патриархии и вторую (ранее ей принадлежавшую) квартиру в доме № 6, то есть предоставить нам весь дом целиком. В ближайшее время предполагается освободить для нас площадь этой второй квартиры. Предстоит, конечно, ремонт, так как та квартира очень запущена».

Митрополит Сергий морально поддерживал паству, оставшуюся на оккупированной территории, призывал верующих участвовать в партизанском движении и помогать ему. В послании от 13 декабря 1942 года говорилось: «Народ наш не думает отказываться от вас. Он не мирится с захватом ваших областей фашистами. Готовый на всякие жертвы ради родины, он не положит оружия, пока не прогонит врага вон. Поэтому и в оккупированных областях враг в общем встречает не покорность и малодушное прислужничество, а партизанскую войну, которая подтачивает с каждым днем его силы и доставляет ему беспокойства немногим меньше, чем война на фронте. Участник партизанской войны не только тот, кто с оружием в руках нападает на вражеские отряды. Участник и тот, кто доставляет партизанам и хлеб, и все, что им нужно в их полной опасности жизни; кто скрывает партизан от предателей и немецких шпионов; кто ходит за ранеными и пр. Помоги Бог и вам внести в общенародное дело все, что каждому посильно и подручно. Не дайте врагу чувствовать себя хозяином вашей области, жить в ней сытно и безопасно. Пусть и тыл для него не будет лучше фронта, где громит его наша Красная Армия, неуклонно гоня врагов все ближе и ближе к нашей западной границе. Уже не так далек день, когда вы будете радостно встречать ваших братьев-освободителей»[191].

В 1942 году в Советском Союзе широко развернулось движение по сбору средств на строительство самолетов, торпедных катеров, танков. На деньги советских граждан — колхозников, рабочих, комсомольцев, пионеров, молодежи — построено было более сотни танковых колонн. Митрополит Сергий 30 декабря 1942 года призвал паству присоединиться к общесоюзному движению и жертвовать средства на строительство особой танковой колонны — имени Дмитрия Донского. «Пусть наша церковная колонна имени Димитрия Донского, — писал митрополит, — понесет на себе благословение Православной нашей церкви и ее неумолчную молитву об успехе русского оружия. Нам же всем даст утешительное сознание, что и мы не останемся стоять в стороне, что и мы по нашей силе и способности участвуем в святом деле спасения родины»[192].

Уже в феврале 1943 года в телеграмме главнокомандующему И. В. Сталину в связи с 25-летием Красной армии патриарший местоблюститель сообщал о собранных за короткое время шести миллионах рублей на постройку танковой колонны и о продолжении сбора необходимых средств.

По просьбе Всеславянского комитета борьбы с фашизмом митрополит Московский Сергий в 1942–1943 годах обращался с воззваниями к православным церквям Европы, к духовенству и верующим, к солдатам из Греции, Югославии, Чехословакии, Румынии, сражавшимся на Восточном фронте.

Важными событиями в жизни церкви в период нахождения митрополита Сергия в эвакуации стали Архиерейские соборы 1942 года. В марте в Ульяновск съехались 11 иерархов, практически все находившиеся на свободе и не оставшиеся в оккупации. Обсуждался вопрос о церковной ответственности епископа Поликарпа (Сикорского), провозгласившего об образовании неканонической автокефальной Украинской православной церкви, опиравшейся в своей деятельности на содействие и поддержку немецких властей. Собор осудил действия Поликарпа и не признал автокефалии Украинской церкви. Тем самым подтверждалось принятое в феврале 1942 года специальное обращение митрополита Сергия к украинской пастве в связи с образованием автокефальной православной церкви. В нем подробно говорилось об отступлениях этой псевдоцеркви, осуждалась раскольническая деятельность Поликарпа, за которую он подлежал лишению священства, а совершаемые им хиротонии признавались безблагодатными, распоряжения же в адрес православных приходов — не подлежащими к исполнению. В последующем Пасхальном обращении к украинской пастве митрополит Сергий разъяснил причины и обстоятельства принятого решения Собора. Немаловажным был тот факт, что позиция Московской патриархии нашла понимание и поддержку Восточных патриархов, о чем они сообщили в специальных телеграммах.

22 сентября 1942 года в заседании Архиерейского собора участвовали 13 иерархов и они обсуждали поведение четырех прибалтийских епископов, которые публично выразили поддержку немецким оккупантам, направив приветственное обращение Гитлеру. Позиция Русской церкви была выражена в Определении Московской патриархии. В нем от архиереев Прибалтики было потребовано объяснение по факту их политического выступления и принятие «мер к исправлению допущенного ими уклонения от линии поведения, обязательной для архиереев, состоящих в юрисдикции Московской патриархии». При поддержке спецведомств Определение Собора распространялось на оккупированной территории, безусловно, осложняя положение митрополита Сергия Воскресенского в его взаимоотношениях с оккупационной властью, с населением, с патриотически настроенными рядовыми верующими, с партизанскими отрядами.

Одновременно в московской церкви Преображения было прекращено возношение имени митрополита Сергия (Воскресенского), бывшего в свое время настоятелем этого храма. Через месяц митрополит Николай (Ярушевич) сообщил митрополиту Сергию, что «вчера, на Скорбященскую, я послужил в Преображенской церкви. Там уже никто и не вспоминает о Воскресенском, и всякие знаки напоминания о нем немедленно же были ликвидированы»[193].

В послании патриаршего местоблюстителя Сергия (Страгородского) православной пастве Прибалтики специально разъяснялась позиция в отношении проступков прибалтийских иерархов. Митрополита Сергия особенно возмутили заявления митрополита Сергия (Воскресенского) о «вынужденности патриотических заявлений» патриаршего местоблюстителя: «Прибалтийские архиереи (или те, кто водил их руками) пытаются набросить тень на меня: я-де пишу свои послания против фашистов и призываю народ на борьбу против них, принуждаемый к тому соввластью. Не буду напоминать, что наша Патриаршая церковь, начиная с покойного Святейшего патриарха Тихона и доселе, неизменно признает соввласть богоустановленной в СССР. Лично же для меня достаточно и одной любви к Родине и моему народу, чтобы и без чьих-либо просьб и тем паче принуждений всячески противиться фашизму и порабощению им нашей страны. Да будет же стыдно пытающимся свое малодушие спрятать под клеветническими выпадами против родной Церкви и меня, ее возглавителя»[194].

Патриотическая позиция митрополита Сергия не оставалась незамеченной оккупантами в Прибалтике. По их указанию всячески пресекалось распространение посланий митрополита Сергия Страгородского. Каждый уличенный в этом или в их чтении заключался в тюрьму. Сам же митрополит объявлялся «врагом номер один рейха» и по планам оккупантов сразу после их победы, как они надеялись, должен был быть арестован и расстрелян.

Митрополит Сергий высказывался с осуждением и в отношении некоторых других иерархов и священников, оказавшихся на оккупированной территории и пошедших в услужение к немцам. В Ростове-на-Дону таковыми были архиепископ Николай (Амасийский) и входившие в состав возглавляемого им епархиального управления священники.

Длительное пребывание вне Москвы чрезвычайно тяготило Сергия. С лета 1943 года, когда явственно обозначился перелом в ходе войны и враг был отброшен от столицы, митрополит настойчиво ставил вопрос перед властями о своем возвращении в Москву. Наконец, в конце августа пришло сообщение о разрешении вернуться в Москву.

В годы вынужденной эвакуации в Ульяновске и сам митрополит Сергий, и бывавшие у него иерархи в ходе частных бесед и во время заседаний Архиерейских соборов неоднократно обращались к теме восстановления патриаршества в Русской церкви. Им казалось, что это не только будет возвращением к традиционно-каноническому устройству церкви, но и послужит росту авторитета русского православия за пределами СССР, а внутри страны поспособствует прекращению существующих церковных расколов и течений и тем укрепит церковь. Не случайно же окружавшие в те годы Сергия люди не раз слышали от него: «Православная Русская церковь не всегда будет находиться в таком плачевном положении… мы еще доживем до времени ее расцвета и объединения». Теперь же, в канун возвращения в Москву, эти надежды казались необычайно близкими.

31 августа поезд, на котором возвращался митрополит Сергий, прибыл на Казанский вокзал. Православные верующие Москвы с почетом встретили истосковавшегося вдали от своей паствы первосвятителя. Среди встречавших были митрополиты Алексий и Николай. Присутствовавший при этой встрече епископ Молотовский Александр (Толстопятов) записал такие впечатления об этом дне: «С нескрываемой радостью Блаженнейший вошел в свои скромные покои в Бауманском переулке. Все было ему любо, все по душе: и привычная мебель, и угольник с иконостасом, и портреты святителей на стенах, и живые лица любезных ему москвичей».

Митрополиты Алексий и Николай сообщили Сергию Страгородскому, что «компетентные органы» предложили встречу со Сталиным. В состоявшемся обсуждении все были единодушны в том, что надо соглашаться и воспользоваться встречей для постановки наиболее животрепещущих вопросов церковной жизни: созыв Архиерейского собора, открытие церквей, монастырей, семинарий…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.