Кобра

Кобра

– «Никогда не укусит его», – зашептал нам «Мужество».

– «Власть он имеет над нею: глазами ее зачарует».

– «Имамом та власть отдается; и дервиш владеет змеею при помощи власти имама».

– «Он шейхом религии был посвящен в эту тайну; сначала в мечети помолятся оба; потом шейх религии, тихо коснувшись руки богомольного дервиша, шепчет ему никому неизвестное слово; слово то держит в уме посвящаемый дервиш; оно-то ему придает власть над змеями».

– «С этой поры повелитель он змей, никогда не подвластный змеиным укусам».

– «Они его крепко не любят; и часто кидаются, силясь ужалить; ужалить не могут они».

– «Посмотрите, смотрите».

Мгновение: веющий нежно соцветием складок, немеющий, дремлющий дервиш, кидается, дразнится; дерзко другая такая же кобра закопошилась; змеиные очи, древнея дарами ударов своих брильянтовых взглядов, из клочий летающих складок, угрозою ночи впиваются ярко: в змеиные очи; и вертится жезлик над гадкой головкой, поставленной точно на палке, в которую отвердела часть тела змеи, записавшей сварливо извивы хвостом… прямо целится птичья головка в колено, как будто головка молоденького драчуна-петушишки, когда петушишка нацелится в гребень такого же, как он, петушишки; заерзала птичья головка, заползало черное тело и быстро и ловко сквозь дрогнувших ног: на шуршащий и пляшущий в шелестах шашечек маленький, гаденький хвостик, стремительно он наступил своей желтою, голою пяткой; и отпустил его.

Быстро взлетевши широким листом своей плоско приплюснутой шеи, с которой вертелась головка, змея полилась черной струйкой на черных извивах, в янтарных отливах – к бурнусам; бурнусы – отпрянули; оборвались прибаутки испуганной дудки; отбарабанили варварские тары-бары «там-тама», послышались тихие шипы и шелесты шеи из шамкнувших шашечек:

– «Тсс!»

– «Ша-ша-ша!»

В воздух свистнула жалобой зычная злость извизжавшейся дудки опять; и дудящий араб, выгнув спину, оливковой шеей своей рисовал арабески; опять отливая оливкой, шарахались грубою руганью руки араба о желтый пузырь барабана «там-тама»; змея повернула головку на дервиша, он повернулся спиною; и прыткими ритмами прыгал магический жезлик в ритмически вскинутой кисти.

– «Она не укусит его!»

Уж (из визглости) склизкая кобра, загнув листовидную шею, завившейся свиснувшей в воздухе извилиной, вдруг облизнула колено, стараясь ему нанести смертоносный укус.

– «Отчего беспокойна она?» – я спросил присмиревшее «Мужество».

– «Да потому, что она еще – дикая: он, говорят, лишь сегодня поймал ее где-то в песках»…

– «Значит змеи не все подчиняются власти его?»

– «Все, но чары еще не вполне овладели змеею».

– «Когда ж приручит он ее?»

– «Через несколько дней»…

И – запрыгали друг перед другом: летающий дервиш с летающей черной веревкой под тусклою туникой: прядали пряди с верхушки макушки, как змеи, над белой камеей лица, наклоненного к гадкой змее; теперь приседало под змеями черных волос тело гадкой змеи, все немея, не смея кусаться; как каменным шаром о стены кидался «там-там»; и как каменным шаром кидалось ударами сердце мое; захватило дыханье, когда мой сапог, описавши большую восьмерку на желтеньких шашечках, быстро лизнул гадкий кончик хвоста змеи; вдруг она бешенно бросилась, быстро вздыбившись в пространстве большим вопросительным знаком на белый бурнус, незаметно присевший к помосту, но дервиш ее оборвал, наступив голой пяткой на хвостик; и лентою взвившийся злой вопросительный знак, оборвавшись, расплюснулся черною палкой в циновке. Но упрятана кобра.

Теперь из мешка высыпает он желтую кучу малюсеньких змеек, берет их руками; и их рассыпает; и весь осыпается ими; он – точно в длиннейших червях, записавших на белом бурнусе свои крючковатые знаки; и дуги и петли: «алеф», «бэт» и «шин» быстро пишутся малыми тельцами змеек; «алеф» прописался уже к подбородку, всползая с колена; и силится «шин» заползти ему за ворот; пишется мудро змеиная письменность тайными знаками змеек; одну растянул на лице; и – свисает теперь с его носа, как дряблый нарост индюка, желтоватенький хвостик; и пальцами силится дервиш у глаз разомкнуть головенку змеи; пораскрыл – и как будто себя оцарапал колючкою зубика; после продев острие заблестевшего жезлика меж челюстями повиснувшей змейки, тихонько подносит ее к нашим лицам; и – видны: два зубика.

– «Это и есть ядовитые зубы: не вырваны – видите?..»

«Вижу я»…

– «Многие думают, что это фокус, что он истощает перед опытом силу змеиных укусов, дав им укусить что-нибудь до себя, отчего на короткое время укусы не действуют; были недавно два немца туриста тут – да; и они не поверили дервишу; спор завязался; и немцы купили теленка; его укусила змея; тут же бедный теленок, закорчившись, быстро издох».

Да, я верю не фокусам (не интересен вопрос об укусах), я верю осанке, лицу, выраженью застывших, как камень, двух глаз, обливающим нас протекающим в нас и расплавленным камнем.

И вот – представленье кончено; тихо иссякли безумные звуки докучливых дудок.

Каир 911 года