…и моя дочь Клаудия

…и моя дочь Клаудия

Через двадцать лет после Патрика родилась Клаудия. В отличие от первого моего материнства это, второе, было желанным и проходило в абсолютном покое.

Клаудия — вылитый отец. У нее такой же характер, такое же жизнелюбие, те же интересы и прямота, порой прямо-таки вызывающая. Естественно, она обожает Паскуале.

Не так это просто — быть одновременно мамой и бабушкой. Но мне кажется, что я не очень болезненно восприняла неизбежный толчок в сердце при услышанном впервые слове «бабушка» именно потому, что у меня на руках было крошечное существо, вскоре начавшее называть меня мамой. Моя внучка Лючилла немного играет на этом: обычно она называет меня по имени, Клаудией, но, когда есть слушатели, она может вдруг назвать меня и бабушкой.

Сейчас дочке шестнадцать лет, у нее очень живой и беспокойный характер, заявивший о себе с первых дней ее жизни: ни днем ни ночью она не желала спать и лежать там, куда ее клали, никогда не делала того, что делают все другие дети. Да, в мои сорок лет дочка доставила мне немало хлопот.

Но она того стоила. Ребенок всегда чудо, он вселяет в тебя веру в будущее; это мостик, связывающий тебя с завтрашним днем. Вот чем была для меня Клаудия вообще, а в частности, она помогает мне чувствовать себя лучше в этом мире. Достаточно взглянуть на нее, чтобы испытать радость. Если вдруг случается минута депрессии, мне стоит посмотреть на дочку, чтобы понять, какой великолепный подарок преподнесла мне жизнь. Помимо того, что Клаудия очень красива, — но это, как известно, говорят о своих детях все матери, — она еще наделена удивительной живостью и любознательностью, в ее обществе не заскучаешь. Она всем интересуется, много читает, пишет. Очень приятно иметь ребенка, который не торчит все время перед телевизором…

Я воспитала в ней искренность и свободолюбие, да и сама стремлюсь быть с ней такой же искренней и непринужденной. Если она спрашивает меня: «Когда ты последний раз занималась любовью с папой?», я стараюсь ответить ей корректно, давая, однако, понять, что она должна уважать личную жизнь других, а моя личная жизнь не должна касаться никого, в том числе и ее.

Я воспитала в дочке благоразумие по отношению к мужчинам и к жизни вообще: думаю, это правильно, независимо от того, каким был мой личный опыт. Но она куда более сознательная и сообразительная, чем была я в ее возрасте. Однажды — ей тогда было всего десять лет — она, придя домой, рассказала, что в автобусе какая-то женщина не спускала с нее глаз и на остановке сошла вместе с ней. Клаудия, догадавшись, что эта женщина почему-то следит за ней, вошла не в свой подъезд, а в соседний и лишь потом, когда та женщина удалилась, отправилась домой.

Ее так рано проявившаяся сообразительность меня очень обрадовала. Я знаю, что в случае необходимости Клаудия сумеет за себя постоять.

Естественно, мы с ней спорим. В какой-то мере это объясняется возрастом Клаудии, но еще и общим правилом, в соответствии с которым дочки, подрастая, вступают в конфликт с матерями. Многое зависит и от того, что у нас с ней очень разные характеры: я более замкнутая и сдержанная, она более агрессивная и раскованная. И спорим-то мы иногда из-за совершеннейших пустяков. Дочь, например, непонятно почему, не выносит, когда я спокойно сижу дома, ей хочется, чтобы я постоянно выходила в свет, обзаводилась друзьями, имела какие-то свои интересы.

Хотя она этого не говорит, но мне кажется, я догадываюсь, что она порой переживает из-за необходимости терпеть мою известность. Всегда и очень решительно отказывается фотографироваться вместе со мной, так как не желает играть роль дочери при своей матери-актрисе. А все же иногда спрашивает: «Почему у меня не такая кожа, как у тебя? Почему у меня не такие ноги?» Дело доходит до слез, до трагедии, когда она вдруг начинает казаться себе некрасивой, толстой. К счастью, такое настроение бывает мимолетным и вскоре она уже чувствует себя красавицей.

Клаудия всегда говорила и мне, и Паскуале, что намерена уйти из дома, когда ей исполнится шестнадцать лет, то есть скоро. Она говорит, что хочет иметь собственную комнату, но в том же доме, где живем мы. Я не против. Думаю, это правильно: пусть в детях воспитывается чувство ответственности. Мне нравится, что наша дочь — по крайней мере, сейчас — не страдает инфантильностью, свойственной нынешнему молодому поколению.

Надеюсь, что своими, безусловно, привилегированными условиями жизни я не причинила вреда дочери: у нее нет убеждения, что все можно получить легко. Надеюсь, мне удалось внедрить в ее сознание, что всего, что у меня есть, я достигла собственными силами. Хотелось бы, чтобы и ей было свойственно чувство гордости и уверенность, что свою жизнь мы делаем сами, даже если рядом родители. Я говорю ей это и многое другое, пытаюсь передать дочери свою, приобретенную с годами мудрость. Объясняю ей, например, что главное — относиться к жизни ответственно, серьезно, уметь принимать самостоятельные решения, но и удобный случай не упускать. Нужно уметь садиться в поезд и выходить из него вовремя: чуть поторопишься или опоздаешь, все — случай упущен навсегда.

Она охотно меня слушает, мы привыкли много разговаривать. По вечерам мы не усаживаемся перед телевизором, а болтаем о разных вещах. Я, она, и если Паскуале дома, то и он.

У Клаудии подлинная страсть к истории искусства, живописи и архитектуры. Поэтому она так любит Рим. Отец привил ей привычку каждый день что-нибудь записывать. И Клаудия пишет, притом очень хорошо.

Кино? Ну… Не знаю. С кино у нее своеобразные отношения. Она с трудом выносит фильмы с моим участием, а вот с отцом довольно часто бывала на съемочной площадке. Со мной все по-другому: когда я снимаюсь, играю, она чувствует себя как бы лишней. Так что, стараясь избавить ее от этого малоприятного чувства, я не приглашаю ее с собой на съемки. Но как зрительница она кино любит, а больше всего ей нравится обсуждать увиденное.

Дочка — это зеркало, в котором отражается мать. Я смотрю на нее и восхищаюсь всем, чем она отличается от меня, — ее жизнеспособностью, смелостью, предприимчивостью. Смотрю на себя и в общем-то собой тоже остаюсь довольна: я смелая, как и она, но более интровертная. Мне приятно сознавать, что мы разные, что ей, в отличие от меня, неведомы, ни скованность, ни ограничения.

Напоминает ли она меня — девочку и подростка? Конечно, напоминает: это еще один подарок, который приносит тебе ребенок. Он и отнимает и возвращает тебе твою молодость. Клаудия напоминает мне тунисскую Клаудию. Она такая же физически крепкая, напористая и ершистая, в пятнадцать лет и улыбка и походка у меня были точно такие, как у нее.