НЕ ЛЕТАЙТЕ ВЫСОКО…
НЕ ЛЕТАЙТЕ ВЫСОКО…
Экспедиция началась ровно сорок лет назад, в марте 1941 года. Достигнув Котельного без особенных происшествий, мы взяли курс на мыс Блоссом острова Врангеля. Маршрут проходил по северной окраине Восточно-Сибирского моря, где никогда не плавали морские суда. Было безоблачно, но в воздухе стояла морозная дымка, снижавшая видимость до 4–6 км. Мы летели уже четвертый час; из-за сильного встречного ветра путевая скорость упала до 160 км/ч (вместо расчетных 200), и бортмеханик Д. Шекуров, обычно ко всему безразличный, уже дважды предупреждал, что запас горючего быстро тает и что необходимо идти прямо в бухту Роджерса.
Все понимали его волнение, однако не забывали внимательно следить за горизонтом. Особенно к югу, где некогда сержант Андреев увидел берега «незнакомой земли», получившей впоследствии его имя.
Фотокопия бортовой карты cамолета СССР-Н-169 с маршрутом перелета к полюсу недоступности.
Низкое мартовское солнце часто скрывалось в морозной дымке, окрашивая ее в золотисто-оранжевый цвет. Под самолетом лежали ровные, скованные холодом ледяные поля. Они вспыхивали мириадами огней под скользящими лучами светила. Длинные синие тени высоких торосов и серые, резко очерченные пятна тумана то и дело складывались в контур крутых берегов и пологих холмов неведомых земель, величественно поднимающихся из ледяного хаоса океана. Но мы не в первый раз летели при таком обманчивом освещении и хорошо понимали, что такое арктический мираж. Мы уже не испытывали особой радости, когда впереди появлялись сказочные острова; однако не ощущали и особенной грусти, когда они исчезали…
Но на том самом меридиане, где сержант Андреев увидел некогда берега неизвестной земли, справа по курсу, прорвав как вату тонкую пелену тумана, к небу вырвались два заснеженных пика, пылающих золотом в лучах заходящего солнца.
— Земля!!!
Она приближалась, и это не был мираж. Солнце хорошо освещало остроконечные белые вершины — ледяные, без единого темного пятнышка.
— Остров? Как, по-твоему, Валентин? Неужели это…
Иван Иванович умолк на полуслове. Я тоже молчал, не решаясь произнести вслух заветное «Земля Андреева».
Но почему бы и нет? Ведь где-то именно здесь — возможно, чуть-чуть южнее, полтора века назад она и была обнаружена.
— Давайте посмотрим поближе!
— А горючее, Валентин? И что мы увидим? Кроме этих вершин, все закрыто туманом.
— Значит, опять потерять эту землю? — вырвалось у меня. — Как потерял свою Яков Санников?!
— Сравнил его собак с нашей техникой! Будет время, обшарим весь этот район, ни один камень от нас не скроется!
— Камень-то не скроется, а эта «земля», пожалуй, может уплыть, — задумчиво проговорил Яков Либин, не отрывая от глаз бинокль. — Правда, на айсберги Новой и Северной Земель она непохожа, но…
— Уж не «канадец» ли? — предположил второй пилот Каминский.
— Все может быть, Михаил Николаевич, — отозвался гидролог Черниговский. Отсюда не разберешь.
Все замолчали. Два сверкающих пика высились далеко справа над слоем тумана. Хорошо представлялось, что это действительно скалы, закованные в ледяной панцирь, а внизу, скрытые дымкой, на десятки километров к югу тянутся тундровые берега настоящей твердой земли…
Так выглядит арктическое солнце над горизонтом (рис. В. Аккуратова).
— Ладно, — сказал наконец Черевичный. — Сколько до бухты Роджерса?
— Шестьсот километров. При атом ветре 3 часа 26 минут хода.
— А горючее?
— На 3 часа 40 минут!
— Никаких отклонений! Курс — на Роджерс! — отчеканил Черевичиый.
Чувствовалось, что принять такое решение было ему нелегко.
Разочарованные, все разошлись по местам. Но еще долго каждый, вероятно, следил, как мучительно медленно уходят назад по правому борту загадочные вершины. Они все дальше уплывали за крыло, пока минут через десять не растворились в морозной дымке.
— Что же это все-таки было, Валентин? — В штурманскую рубку спустился Иван Иванович. — Остров?
— Трудно сказать. На ледовой карте я отметил это как огромный айсберг. Так же пишу и в донесении. Пусть ученые разбираются, мог ли айсберг сюда забрести.
— Правильно. Льды — это наша работа. — Иван Иванович прищурился. — А искать какие-то там острова мы с тобой вовсе не собирались.
Ясно было, что он имеет в виду. В 1939 году мы совершили небольшую самовольную «авиавылазку» в район «белого пятна». После сложнейшего 22-часового полета сообщили по радио свои координаты и очень скоро получили ответ. Я никогда его не забуду: «Борт самолета Н-275 Черевичному Аккуратову за полет белое пятно объявлен выговор зпт стоимость горючего удержу вас тчк».
Схемы трех посадок в районе полюса недоступности.
— Понимаю, — сказал я. И продолжил стихами, которыми полтора года назад наша бортовая стенгазета откликнулась на послание руководства: — Не летайте высоко, а летайте низко!..
— Не летайте далеко, а летайте близко! — подхватил Черевичный. — Вот, вот. Так что будем считать, что это был айсберг. А там пусть разбираются сами…
Вскоре по курсу, как узкий серп, врезавшийся во льды, показался мыс Блоссом — юго-западная оконечность острова Врангеля. Вершины гор была закрыты облаками: по радио сообщили, что из-за непогоды нас принимают на льду бухты. А еще через час впереди на фоне припайных льдов черным пунктиром обозначился поселок зимовщиков.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
«И без меня высоко голубело…»
«И без меня высоко голубело…» И без меня высоко голубело, И без меня шли звезды в высоте, И трепетало молодое тело В земных восторгах на кресте. И я пришел, и, землю лобызая, Распял, как все, младую жизнь мою. — О, Господи, Твоих чудес алкая, Я принял Радость страшную
Забралась высоко в горы
Забралась высоко в горы Забралась высоко в горы Вьюга нынешней зимой, Научила разговору Синий снег глухонемой. Вот рассказы так рассказы — За десяток, верно, лет В небо высыпаны сразу, Замутили белый свет. Будто там живые души Подгоняют снегопад И свистят мне прямо в
"По ночам, когда высоко..."
"По ночам, когда высоко..." По ночам, когда высоко Млеет сонная луна, Отдыхаю одиноко, Забываюсь у окна. Ночи тайные ступени, Ясный лепет тишины. Полувздохи, полутени, Полусказки, полусны. Время длится и трепещет, Как дрожащая струна. В синем небе томно блещет, Улыбается
XVII. «Оно прекрасно и высоко…»
XVII. «Оно прекрасно и высоко…» Оно прекрасно и высоко, Живое небо января. От стран роскошного востока Прикочевала к нам заря. И над горами, надо льдами Зимою скованных брегов Легла воздушными волнами, Вовек не ведавшими льдов. 16 января
71. «Как высоко-высоко, как воздушно скитание грезы…»
71. «Как высоко-высоко, как воздушно скитание грезы…» Как высоко-высоко, как воздушно скитание грезы… Право, мне кажется, рад ты не вернуться назад… 19 ноября
«Месяц поднялся высоко-высоко…»
«Месяц поднялся высоко-высоко…» Месяц поднялся высоко-высоко… Где же начнет он в пути уставать? Милый прислал мне салам издалека… Сможет ли снова салам он прислать? Вновь над рекою Кэтне голубою Мне б собирать многоцветье лугов, Видеть того, кто подарен
I. «Высоко над жизнью темной…»
I. «Высоко над жизнью темной…» Высоко над жизнью темной, Над бездушной суетой Жил на небе ангел скромный, Не сановный, а простой. Он в блаженстве совершенном Не грустил и не мечтал — Вообще обыкновенным Ангелом существовал. Вечный день под сенью рая Песни нежные он
«Высоко он голову носил…»
«Высоко он голову носил…» Высоко он голову носил, Высоко-высоко. Не ходил, а словно восходил, Словно солнышко с востока. Рядом с ним я — как сухая палка Рядом с теплой и живой рукою. Все равно — не горько и не жалко. Хорошо! Пускай хоть он такой. Мне казалось, дружба — это
«Подняться так высоко…»
«Подняться так высоко…» Заглянуть за границу добра и зла – эту метафору, увы, нередко понимают как открытие вседозволенности для себя, как бытовое индивидуальное пренебрежение законом и моралью, а не как взгляд на человеческие мыслительные категории словно со стороны,
ВИСЯТ БАНАНЫ ВЫСОКО
ВИСЯТ БАНАНЫ ВЫСОКО Людям молодым следующая история может показаться фантастикой. В самом деле, нашли из-за чего волну гнать — бананы! Уж этого фрукта в любом ларьке завались по самым демократическим ценам. А четверть века назад «вселенский плод ананаба» упоминался с
Раневская высоко ценила талантливых людей и в особенности конечно талантливых артистов.
Раневская высоко ценила талантливых людей и в особенности конечно талантливых артистов. И хотя она сама признавалась, что не чужда профессиональной зависти, она всегда с восхищением писала о таланте Орловой и Марецкой, об искренности Серовой, о том, как блистательно