Нападки на дирекцию
Нападки на дирекцию
Илья Николаевич был человеком мягким, добрым. Не мог в резкой, обидной форме сделать выговор или замечание своим подчиненным. Но когда речь шла о вещах принципиальных, он излагал свои взгляды смело, убежденно. Так он поступал всегда.
Как-то еще в 1870 году попечитель учебного округа известил его, что в Царскосельском уезде по разрешению самого государя организован кружечный сбор на нужды начальных школ. В связи с этим начальство интересовалось мнением сведущих лиц. Многие чиновники министерства просвещения тогда без всяких оговорок приветствовали «высочайше» разрешенный сбор. А Ульянов написал: «Несмотря на то, что я убедился в необходимости увеличить средства для поддержания сельских училищ, нуждающихся в хорошо подготовленных учителях, в самых необходимых учебных пособиях и даже в удобном помещении школы, я полагаю, что кружечный сбор на этот предмет будет весьма незначителен: во-первых, потому что крестьяне еще мало сознают пользу образования, во-вторых, потому что они уже делают посильный взнос на содержание школ, и нельзя ожидать с их стороны новых пожертвований на этот же предмет. По моему мнению, скорее можно предположить, что крестьяне увеличат взнос на содержание училищ, но только тогда, когда на деле увидят более успешный ход обучения своих детей. Вследствие сего я нахожу почти бесполезным в настоящее время заведение кружечного сбора в пользу народных училищ». Илью Николаевича не заботило, как воспримут его ответ; его интересовала суть дела, а не тонкие «дипломатические» соображения.
На втором году работы Ульянова в Симбирске министерство просвещения решило обсудить проект инструкции для инспекторов народных училищ. Многие инспектора представили лишь по нескольку замечаний. А дополнения и предложения Ульянова касались существенных сторон народного образования. Он настаивал на централизации снабжения училищ учебными пособиями и книгами, рекомендовал выделять землю под школы не из крестьянских, а из помещичьих наделов; стоял за более широкое привлечение женщин к преподаванию; предлагал выдавать вознаграждение кандидатам или помощникам учителей; ввести совместное обучение мальчиков и девочек. Но самым болезненным, самым острым оказалось его предложение о регламентации взаимоотношений между инспекцией и духовенством. Илья Николаевич посчитал необходимым указать в инструкции, что инспектор имеет право увольнять из школы нерадивых законоучителей. Это было принципиальное замечание. Все знали, что роль «двигателя» просвещения возложена на православное духовенство. Однако батюшки нередко относились к своим обязанностям весьма несерьезно. И сам он не раз указывал многим священникам, состоявшим на службе по учебному ведомству, на недобросовестное исполнение своих обязанностей, а подчас и на жестокое обращение с детьми. Но освободить от попов школы своей властью не мог, а лишь сообщал об этом в духовную консисторию. Та обычно ограничивалась внушениями и только в самых крайних случаях переводила провинившегося в другой приход. Если бы его предложение было принято, го можно было бы решительнее избавляться от недобросовестных и недостойных «пастырей». Но министерство просвещения посчитало, что предоставление инспекторам права увольнять законоучителей приведет к столкновению с духовным ведомством, и предписало лишь сообщать о нерадивых законоучителях-священниках епархиальному начальству.
Еще одно предложение касалось духовного ведомства. Выпускники духовных семинарий, поступавшие до посвящения в сан и получения прихода учителями в народные школы, получали денежное пособие в дополнение к обычному учительскому жалованью. Илья Николаевич полагал, как и некоторые иные его коллеги, что надо лишить их особой доплаты, но министерство опять-таки не пожелало конфликтовать с церковными властями.
Тогда-то, верно, и завязался первый узелок спора между дирекцией народных училищ и симбирским духовенством. А потом с каждым годом отношения эти становились все более напряженными. Ульянов, отвечая за народное образование в губернии, не мог и не хотел закрывать глаза на недобросовестность некоторых преподавателей-священников, их непристойное подчас поведение, пресекал их попытки вмешиваться в дела школы. А такие случаи были. «Священник Яхонтов из Гладчишинского сельского училища Сенгилеевского уезда, — докладывал ему инспектор Стржалковский, — не только не заботится об устройстве училища, а, напротив, старается вредить ему. В обществе говорит: много платите учителю жалованья, довольно и пяти рублей в месяц, не следует доставлять дров, пусть отопляет училище учитель из получаемого им содержания; должно быть (в обучении) не более 9 учеников, как положено по штату, а иначе выйдет много бумаги, перьев и карандашей; ученикам же объявил, что они не должны слушаться учителя, а только одного его, священника… В результате количество обучающихся сократилось с 20 до 12 учеников…»
Нередко законоучители, не сумев подчинить учителя, злобно мстили ему, детям. Именно так вел себя законоучитель Городищенского училища. Еще в 1870 году инспектор заметил при осмотре, что этот священник бьет учащихся. При вторичном посещении училища Ульянов попросил его не подвергать учеников телесным наказаниям. Тот обещал, но слова не сдержал. Узнав об этом, Илья Николаевич написал епископу Симбирскому и Сызранскому Феоктисту: «Учитель Городищенского сельского училища довел до моего сведения, что законоучитель о. Богоявленский постоянно притесняет и оскорбляет его, считая себя главным начальником школы, приказывает ученикам идти из школы в то время, когда учитель не кончил своих занятий…» Илья Николаевич просил епископа поручить преподавание закона божия другому священнику. Одновременно он проинформировал о всей этой истории попечителя Казанского учебного округа. Только после этого поп был удален из школы.
Епархиальное ведомство с сильной неприязнью воспринимало эти столкновения. Раздраженно воспринимали руководители духовенства и такие выводы дирекции народных училищ, которые появлялись в публикуемых отчетах: «Если преподавание закона Божия почти во всех школах идет неудовлетворительно, тем более неудовлетворительным оказывается преподавание священниками остальных предметов».
Конфликт дирекции с местным духовенством зрел год от года. Стычки, столкновения постепенно нарастали.
Но год 1882-й начался для Ильи Николаевича с приятного известия: «за отличную усердную службу» его наградили орденом святого Владимира 3-й степени. Для большинства чиновников, мечтавших о карьере, получение «Владимира» этой степени было верхом стремления, ибо кавалеры ордена приобретали права на потомственное дворянство. А для Ульянова орден был свидетельством того, что его работу, его любимое дело, во имя которого он трудился не за страх, а за совесть, не щадя своих сил, видят, ценят, отличают. Награждение давало и надежду, что теперь-то уж его не попросят в отставку, он сможет продолжать службу.
А служить становилось все труднее. Кто-то поддерживал его, а кто-то и считал нежелательным.
Реакция в стране усиливалась. Илья Николаевич чувствовал, что надвигаются и для народного образования черные дни — правительство начинало новое наступление на школу.
Обрадовали «просветителей» реакционного толка «Заметки о сельских школах» бывшего профессора Московского университета Рачинского, появившиеся на страницах газеты «Русь». В свое время покинув университет в знак протеста против грубого нарушения университетской автономии и поселившись в своем имении на Смоленщине, он занялся сельской школой, стал учителем. На собственный опыт он в основном и опирался.
В рассуждениях Рачинского было много любопытного. Отметив, что все сельские школы находятся под «четвертным контролем» — дирекции училищ, духовного ведомства, училищных советов и местной полиции, автор давал краткую оценку деятельности членов этого «квартета».
«Участие училищных советов в школьном деле, — писал он, — в громадном большинстве случаев ограничивается ходатайством перед земством об отпуске денежных сумм, огульным распределением их по назначенным школам и назначением членов присутствия на экзаменах.
Благочинные и специальные надзиратели за преподаванием закона Божия посещают школы нехотя и только для исполнения формальности.
Полицейские чины, по свойственному русскому человеку здравому смыслу, вовсе не вмешиваются в школьное дело, в коем они ничего не смыслят».
Все это соответствовало действительности. Но были в рассуждениях и существенные недомолвки. Автор словно забывал о том, что училищные советы возглавляются предводителями дворянства, что духовенство, жандармы и полиция зорко следят за народными учителями.
Рачинский критиковал институт дирекции народных училищ. Он писал о сотрудниках этих учреждений: «Нет сомнения, что в этих должностях человек неблагонадежный может принести много вреда. Но принести пользу человек благонамеренный положительно не может. Все зимнее время этих почтенных чиновников поглощено составлением многочисленных отчетов (за гражданский год), а летом, как известно, все школы закрыты». Получалось, что усилия инспекторов и дирекции либо бесполезны, либо вредны.
Досталось и министерству народного просвещения. Одноклассные и двухклассные школы не соответствуют своему назначению, и нельзя их считать образцовыми; они лишь образец того, «как не следует устраивать сельскую школу». Учителя — выпускники учительских семинарий, по мнению Рачинского, приобретают с «множеством поверхностных знаний лишь некоторый внешний лоск и совершенно отпадают от крестьянской среды, думая, как бы примкнуть к господам и избавиться от неприглядной доли деревенского учителя». А главное, подчеркивал автор, министерство недостаточно заботится об усилении религиозности в народных школах. В подтверждение этого приводился такой факт: в изданном в 1875 году «Каталоге книг для употребления в школах» «не значится ни „Часослов“, ни „Псалтырь“, ни „Ветхий завет“! „Новый завет“ „одобрен“, но не рекомендован…»
Илья Николаевич хорошо понимал, что Рачинский передернул факты. Ведь любой священник, сам ли он преподавал закон божий в школе, или контролировал эти уроки, находил возможность познакомить учеников с литературой, распространяемой святейшим Синодом.
Автор «Заметок» доказывал, что министерство не понимает «истинных потребностей народа». В единении народа на основе церкви и сельской школы Рачинский видел единственный способ выхода из «тысячи противоречий», в которых погрязла Россия. И этому единению должны способствовать «дружные усилия людей верующих».
Лучшими учителями Рачинский считал выпускников духовных семинарий. А вообще он стоял за то, чтобы главным преподавателем почти всех предметов стал священник. Такое нововведение благотворно скажется как на крестьянских ребятах, так и на жизни самих церковнослужителей, утверждал Рачинский.
Да, были в статье Рачинского некоторые верные наблюдения; правильно были отмечены недееспособность многих училищных советов, формализм указаний и циркуляров министерства просвещения. Но что он предлагал?! Сделать сельскую школу чем-то вроде филиала церкви; обязать «батюшек» вести народное образование; с помощью школы «вытянуть» их из «пустой жизни…». Рачинский был искренне заинтересован в просвещении крестьян, не жалел на это ни сил, ни времени, ни денег, содержал на свои средства несколько школ. Но он не понимал, что его выступление объективно было на руку реакции. А случилось именно так.
Симбирское духовенство тут же ринулось на дирекцию народных училищ. В «Симбирской земской газете» 28 марта 1882 года появилась статья члена Буинского уездного училищного совета влиятельного протоиерея Баратынского, в которой он обвинял дирекцию училищ в пристрастии к «отвлеченным педагогическим приемам», осуждал за насаждение на уроках «слишком формального» изучения закона божия. Он обращал внимание властей на то, что прошедший в Симбирске съезд инспекторов значительно сократил число часов по закону божию и «без всяких мотивов, и в таком урезанном виде рекомендовал программу эту законоучителям к руководству».
Баратынский был не единственным противником народной школы. И их появилось еще больше, когда министром народного просвещения стал И. Д. Делянов — один из ярых противников широкого народного образования.
Трудно было всем сотрудникам дирекции, но наибольшие неприятности выпадали, конечно, на долю Ульянова; ведь ему как руководителю предстояло давать объяснения властям, отбивать раздраженные наскоки. В борьбе за дело своей жизни приходилось быть и бойцом и дипломатом.
Еще в 1881 году всесильный обер-прокурор святейшего Синода Победоносцев получил донесение симбирского епископа о том, что все существовавшие в губернии церковноприходские школы «дирекцией народных школ, без сношения с епархиальным начальством, перечислены в ведение земства или сельских обществ». Обер-прокурор потребовал подробных объяснений. Симбирская духовная консистория обратилась с запросом к директору народных училищ.
Илья Николаевич пояснил, что «церковноприходскими школами называются такие школы, которые учреждены духовным ведомством и содержатся на его счет или на счет церквей, и таковых школ в Симбирской губернии нет. Если и есть в губернии школы, учрежденные по инициативе священников, то из этого еще не следует, чтоб такие школы были церковноприходскими». Что же касается закрытия тех из них, которые раньше имелись в губернии, то их перевод в ведение дирекции народных училищ произведен на основании циркуляра попечителя Казанского учебного округа, предписавшего в 1870 году «отбросить всякое деление начальных училищ по ведомствам».
Симбирский епископ, понимая, что допустил оплошность, старался выправить положение. Священники усиленно уговаривали крестьян составлять «приговоры» — решения сходов — о своем желании иметь церковноприходские школы. Наиболее воинственные представители земства и духовенства устно и печатно сетовали, что за последнее время из народных училищ «как метлой вымело все часословы и псалтыри», что церковноприходские школы не поддерживаются дирекцией народных училищ губернии.
Эти голоса были услышаны. Губернская земская управа на одной из своих сессий 1882 года заявила: «Пора увлечений миновала, и есть основание полагать, что преподавание в школах будет поставлено в более правильное отношение к потребностям русского народа».
Консерваторы считали время становления народной школы всего-навсего «порой увлечений». Местное духовенство не хотело признать прав инспекторов народных училищ, утверждало, что они препятствуют преподаванию закона божия и «священной истории» в школах. «И вообще набрасывают на нас такие тени, от которых может не поздоровиться всем нам в настоящее время», — сообщал один из инспекторов в частном письме.
Отношения Ильи Николаевича со сторонниками курса «народного затемнения» становились все напряженнее. В городе даже начали поговаривать о скором его удалении со службы.
Не оставлял своих нападок протоиерей Баратынский. Редактору «Московских ведомостей» Каткову он послал статью, в которой рассказывал о «печальной истории несостоявшегося открытия церковноприходской школы» в одной из деревень из-за «антагонизма симбирского училищного совета».
Илья Николаевич чувствовал, что мнение некоторых влиятельных лиц о нем меняется. Для них он становился нежелательным работником.
«Об Илье Николаевиче, — писал из Симбирска инспектор народных училищ Аммосов в апреле 1882 года своему другу Фармаковскому, — не знаю, что сказать. Циркуляр Сабуровский совершенно презирается им, что выходит иногда дико». Инспектор имел в виду то, что Илья Николаевич игнорировал требование министра — не допускать никого к учительству «без предварительного сношения с местными губернаторами», то есть без подтверждения политической благонадежности будущих педагогов. Это означало: директор народных училищ не считается с властями, самоуправничает.
Да, он, случалось, сквозь пальцы смотрел на конфиденциальные циркуляры. В 1882 году он хотел выдать учительское свидетельство бывшему воспитаннику Порецкой семинарии Алексею Кульчихину, который был исключен из нее по политическим мотивам. Кульчихин сдал необходимые экзамены экстерном. Но вмешался губернатор. «Я знаю, — писал он директору народных училищ в особом отношении, — что с Кульчихина теперь снято обвинение в политической неблагонадежности, но он ведь и учился неудовлетворительно в семинарии». Однако Ульянов ответил губернатору, что Кульчихин после исключения из Порецкой семинарии основательно подготовился и успешно сдал установленные экзамены. Губернатор воздержался от прямого запрета допустить Кульчихина к педагогической деятельности, но не забыл в следующем письме к директору народных училищ выразить сомнение, что «хоть в какой-нибудь степени полезны для начальных школ подобные учителя». Он требовал, чтобы при подборе учителей Ульянов учитывал отзывы полицейских чиновников о бывших поднадзорных.
Начиная с 1882 года стычки Ильи Николаевича с духовенством, губернскими властями и консервативной частью земства становятся чаще и острее. И как могло быть иначе? Ведь это было, по выражению В. И. Ленина, время «разнузданной, невероятно бессмысленной и зверской реакции». В области просвещения наступление реакции началось с известным упреждением. Причем правительство еще побаивалось урезать университетскую автономию или вводить сословные ограничения в гимназиях — эти меры затронули бы в первую очередь интересы привилегированных слоев общества. Вот почему Александр III нанес удар прежде всего по начальному образованию.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.