ЙОРАМ КАНЮК 

ЙОРАМ КАНЮК 

         Это случилось несколько лет назад. Нам позвонил профессор физики Тель-Авивского Университета Виктор Флеров и предложил прочесть его перевод статьи известного израильского писателя Йорама Канюка, «Музы и пушки», напечатанной в немецком журнале «Штерн».  Мы знали Канюка как автора впечатляющего романа «Адам бен Келев», посвященного трагедии Катастрофы и инсценированного театром «Гешер». Хоть Канюк и сабра, он в отличие от многих других сабр признается, что «чувствует Катастрофу как свою судьбу».

    Однако статья в немецком журнале никакого отношения к Катастрофе европейского еврейства не имела, а вся наполнена была горьким раздраем по поводу мертвого арабо-израильского узла, который ни развязать, ни разрубить. Тем более удивительным показалось нам, что ни в одном периодическом издании на иврите она не появилась и о ней не было сказано ни слова. Можно было подумать, что автор хотел скрыть от своих соотечественников эту статью, скорей напоминающую  плач брошенной девушки о неразделенной любви, чем разумный политический анализ выдающегося писателя. Особенно поражало, что Канюк обратился со своей жалобой к общественности именно той страны, которая была повинна в, так потрясшей его, Катастрофе.

    Канюк решил поведать читателям журнала «Штерн» печальную историю отношений израильских интеллектуалов с интеллектуалами арабскими. Сбивчиво и подчас невразумительно он рассказал, как все это началось и чем кончилось. Начиналось все хорошо:

  «Много лет назад, в начале 60-х, казалось, проклюнулось в Израиле взаимопонимание между израильскими и палестин­скими писателями. Это был революционный прорыв. Евреи и арабы вместе боролись за мир».

  И дальше продолжалось вовсе не плохо:

«Именно мы, писатели, были первыми, кто, несмотря на правительственный запрет, установили контакты с ООП. Не отчаивались мы и тогда, когда наши товарищи по борьбе - арабские поэты и писатели - отказывались подписать хоть какой-нибудь текст с сожа­лением по поводу убийства детей в Маалот».

Нашел, чем похваляться! Мне даже неловко думать, что израильские писатели всей душой стремились установить контакты с ООП, виновной в убийстве детей в Маалот. Но тут вспоминается душераздирающая драма, происшедшая после изгнания Арафата из Бейрута – он объявил, что погрузит на пароход тысячу палестинских бойцов и отправится с ними в Хайфу. Что же тогда сделали израильские интеллектуалы? Они построились в длинную очередь, чтобы заполнить другой пароход, готовый выйти из Хайфского порта для радостной встречи с толпой  убийц. К счастью, вмешались какие-то высшие силы, пароход Арафта так и не вышел в море и радостная встреча любящих сердец сорвалась.

А может, не все сердца были такими любящими? Жизнь показала свои клыки, когда общая мечта о мире, наконец, осуществилась:

«После войны 1967 эта борьба не прекращалась, пока не было достигнуто, наконец, соглашение в Осло. Сегодня арабские интеллектуалы в Израи­ле, на Западном берегу, в Египте, в Ливане, в Иордании, да и по всех остальных странах, отвергают почти единогласно любое соглашение, которое де факто не ведет к ликвидации Израиля, как еврейского государства, даже если оно будет существовать в самых скромных границах бок о бок с палестинским.».

Когда, наконец, как говорит Канюк «было достигнуто соглашение в Осло», произошло «самое ужасное, - арабские поэты бойкотируют теперь даже и тот диалог, в котором они уже участвовали...В общеарабском и палестинском мире, в котором средние и деловые круги принимают соглашение с Израилем как неиз­бежное, интеллектуалы составляют самую агрессивную оппози­ционную группу, противящуюся мирному процессу. Они отрица­ют право Израиля на существование даже при условии предоставления такого же права и палестинцам».

Поневоле начинаешь жалеть бедного Канюка – он  предлагает арабским интеллектуалам дружбу, искренне, от всего сердца, а они в гробу его видали, в белых тапочках. Он вдруг осознал, что сила их ненависти к нему и ему подобным даже превосходит силу его любви к ним. Но его это не испугало:

  «Мы не дали себя запугать словами палестинского поэта в эмиграции Махму­да Дервиша о том, что нас - израильских левых - нужно оттеснить насколько можно, а затем сбросить в море. В конце концов, нам нечего было бояться. Мы ведь были признанным государ­ством. Махмуду Дервишу не так легко было бы сбросить нас в море. Тем, кто выжил после Освенцима, пожалуй, что и море по колено».

Этакий храбрый бобик – одной лапкой борется со своим правительством за права палестинцев, а другой держится за это правительство в надежде, что оно не даст осчастливленным им палестинцам сбросить его в море. Но этот храбрый бобик оказался не столь уж наивным, - он сделал довольно трезвые выводы из описанной им ситуации:

  «Сегодня в Германии нет больше еврейской проблемы... Однако Ближний Восток, куда мы бежали от еврейско-европейского конфликта, грозит нам новой Катастрофой. В Из­раиле несколько миллионов евреев среди миллиарда мусуль­ман вокруг создали новую действительность... Конец нашего времени приближается, если уже пушки не хотят стрелять, зато музы воспевают грядущую войну».  

Неужто автор статьи понял, куда нас ведет его стремление к «Миру сейчас»? Что-то тут не складывалось: все предприятие с утаенной от израильского читателя статьей в  немецком журнале показалось нам настолько странным, что мы решили взять у Канюка интервью на эту тему. Мы не очень боялись напороться на отказ – длительный журналистский опыт научил нас, что редкий писатель или общественный деяталь готов отказаться дать интервью даже заклятому врагу. И оказались правы: как только главный редактор журнала «22» А.Воронель позвонил Канюку с предложением напечатать интервью у нас в журнале, тот немедленно назначил нам встречу в своем любимом кафе на улице «Арбаа» напротив Синематеки.

Когда мы вошли в кафе, он уже сидел за столиком, на котором стояло несколько пустых кофейных чашек. Канюк оказался настоящим кофеманом – не могу сосчитать, сколько еще чашек эспрессо он выпил за время интервью. За кофе платили мы, но результат нашей двухчасовой беседы стоил затраченных средств. Я приведу здесь некоторые отрывки из этой беседы в надежде, что кто-нибудь из читателей, сложивши два и два Канюка, получит четыре. У меня этот фокус не получился.

Й.К. ... хоть у них остались проблемы, вроде убийств в семье, но в принципе - израильские арабы опередили всех в арабском мире.

Н.В. Что же происходит с интеллектуалами в арабских странах? Вы пишете, что большинство молодых арабских интеллектуалов обращаются к мусульманскому фундаментализму.

Й.К. Известно, что семьдесят процентов арабских студентов, за­кончивших такие элитарные университеты, как Оксфорд, Гар­вард, Гайдельберг или Иейл, по возвращении на родину стано­вятся фундаменталистами. Обидно думать, что лучшие становят­ся худшими. Представители арабской интеллектуальной элиты выбирают фундаментализм, потому что они не в силах соответ­ствовать требованиям сегодняшнего технологического общест­ва».

     Подумать только, какими гнусными именами обозвали бы меня, если бы я сделала такое заявление! Но левый борец за права палестинцев может себе такое позволить – ведь он назвал арабских интеллигентов людьми второго сорта: 

    «Во всех областях сегодняшней жизни они оказываются людь­ми второго сорта, неспособными выдержать конкуренцию. Им обидно, что Израиль занимает 3-е место среди стран, развиваю­щих высокую технологию. И, чтобы вернуть себе потерянное в Европе и в Америке самоуважение, они возвращаются к своей древней культуре и к своей древней религии, которой они могут гордиться. Этой культурой они защищаются от притязаний совре­менного конкурентного общества, в котором они потерпели полное поражение. То, что евреи опередили их настолько, про­сто сводит их с ума. И они напоминают себе, что у них когда-то, давным-давно, тоже были достижения - в философии, в поэзии и даже в математике.

Н.В. Но если причина ухода арабских интеллектуалов в религиозный исламский фундаментализм в пан-арабском комплексе неполноценности, то положение безнадежно. Какое утешение вы можете предложить этим людям, чтобы скомпенсировать эту ужасную обиду?».

    Действительно, что может утешить бедняг, осознавших свою второсортность? Только создание «Союза троечников», как остроумно советует российский журналист Леонид Радзиховский. Но такой сам собой напрашивающийся вывод не устраивает Канюка – он пытается увильнуть от прямого ответа:

    «Й.К. Я не занимаюсь комментариями, я говорю о фактах. А факты состоят в том, что с каждым годом ситуация усугубляется и разрыв между арабским миром и миром высокотехнологи­ческой цивилизации все ширится. Это проблема не отдельных личностей, а суверенных государств, Ливана, Сирии, Египта. Все, кто возвращаются туда после учебы, - люди второго сорта, мало-мальски стоющие не возвращаются вовсе.

А.В. В чем же проблема израильских арабов, которые добились больших успехов там, где их собратья потерпели поражение?

Й.К. Они не стремились получить эти преимущества из наших рук. Им оскорбительна мысль, что мы - их покровители.

Н.В. Но ведь в арабских странах нет ничего похожего на те преимущества, которые они имеют в Израиле!

Й.К. Конечно нет, но это только усугубляет их обиду. Ведь само наше присутствие в центре арабского мира им невыносимо - мы для них инородное тело».

Кажется, все ясно, не правда ли? Остается только поставить очевидные точки над очевидными И.

«А.В. Зачем же вы, израильские интеллигенты, так для них стара­лись, раз вы все это понимаете?

Й.К. Было время, когда положение израильских арабов было невыносимо...

Н.В. Для кого?

Й.К. Для нас. И мы вступили в борьбу... Вы должны понять, это был процесс.

        А.В. И чего вы добились? Из вашей статьи можно понять, что отношения между арабской и еврейской интеллигенцией Израи­ля со временем не улучшаются, а только ухудшаются. Как это можно объяснить?».

   Почувствовав под ногами зыбкую почву, Канюк снова отказывается от прямого ответа:

   «Й.К. Я не пытаюсь ничего объяснить, я только утверждаю, что достижение того, о чем мы вместе мечтали, за что мы вместе боролись все эти годы, не только не укрепило нашу дружбу, но полностью ее разрушило.

   А.В. А за что вы вместе боролись?

    Й.К. За то, что израильское правительство признает Ясера Ара­фата представителем палестинского народа и вступит с ним в переговоры о создании палестинского государства.».

    Господи, почему именно Арафата, преступника, убийцу, создателя террористической организации? Почему именно его? Ответа на это нет. Страстно и нелогично Канюк продолжает свой плач о потерянной любви: 

 «Й.К. И именно в тот миг, когда мы добились осуществления этой мечты, арабская интеллигенция прервала с нами все отношения. За последние годы в наших отношениях с арабской интеллигенцией произошли разительные перемены - они просто от нас отвернулись.

Н.В. А может быть, вы ошибались и обманывали себя, когда думали, что вы боретесь вместе за что-то?

Й.К. Я и пишу о том, что это был обман.

«Они обманывали вас?» - пытаясь вернуться на дорогу логики, спрашивает Воронель.

«Й.К. Нет, нет, мы сами обманывали себя. А они просто использовали нас, вот и все. Когда Арафат в первую неделю по приезде в Газу устроил прием для всех членов нашего комитета, приехали только израильские писатели, ни один палестинский писатель не явился.

Н.В. Может, они просто боятся?

Й.К. Это правда, у них есть причины бояться. На жизнь тех, кто пытался с нами иметь дело, иногда покушались. Но все же дело не в страхе. Именно арабские интеллектуалы не хотят нас здесь, хоть их политики готовы примириться с нашим существованием. А.В. Почему?

Й.К. Арабские политики, генералы и бизнесмены понимают, что пришло время заключить с нами мир, и только интеллектуалы против. А интеллектуалы в отличие от политиков обычно выража­ют истинные чувства своего народа.

Н.В. Но, может быть, народ не так уж важен, там ведь отнюдь не демократия?

Й.К. Пусть там не демократия, но ситуация трагическая: араб­ские интеллектуалы не хотят мира с нами. И выражают истинное желание арабского народа уничтожить Израиль.

А.В. Но, если это правда, то не логично ли предположить, что весь этот, так называемый, мирный процесс - ошибка?».

   Услышав этот вопрос, Канюк пугается – ведь такое утверждение разрушает весь смысл его многолетней героической деятельности.

«Й.К. Может быть, но это слишком сложная тема, я не хотел бы ее касаться. Она заведет нашу беседу в тупик.»

    Он пятится, а я начинаю наступать – уж очень хочется припереть его к стенке:

    «Н.В. Но, если вы уже один раз ошиблись и подозреваете, что можете ошибиться снова, почему вы так отчаянно боретесь?».

    Ответ очевиден и потому приводит нашего писателя в паническое состояние. Голос его повышается почти до визга:

    «Й.К. Потому что я чувствую, что должен сделать все, чтобы у арабов было свое государство!

    А.В. Почему вы? Кто вы такой?

    Й.К. Это государство нужно мне, чтобы я мог чувствовать себя человеком!».

  Стоит ли рисковать жизнью всего нашего народа только ради того, чтобы Йорам Канюк чувствовали себя человеком?

    Канюк словно не слышит моих слов, он вопит:

Й.К. Мы просто обязаны предоставить им государство, им полагается. Мы перед ними в долгу, а главное - этого требует историческая справедливость.

А.В. Что такое историческая справедливость? Может быть, вся ваша концепция справедливости порочна?

Й.К. Очень может быть, но я хочу быть прав внутри себя.

Н.В. Но, если арабский народ хочет нашего уничтожения, зачем облегчать ему эту задачу, создавая у себя под боком враждебное государство?».

    Тут Канюк внезапно сворачивает с широкой дороги справедливости на извилистую тропку прагматизма:

Й.К. Ара­бов - сто миллионов, мы не можем все время воевать с ними, мы должны найти какой-то путь прекратить эту войну. Все эти замыслы, все мечты о мире родились в умах израильских интел­лектуалов, писателей, поэтов, людей искусства. И мы призвали арабских интеллектуалов, чтобы они вместе с нами боролись за эти идеи.

А.В. Но они, возможно, с самого начала вовсе не боролись вместе с вами и никогда не разделяли ваших идей.

Й.К. Я не хочу быть их психологом. В этой статье я не пытался подвести все итоги, я только описал поведение арабских интел­лектуалов после начала мирного процесса. Очень важно, что арабы не имеют представления о нашей истории и ничего не хотят знать о Катастрофе. Они пре­тендуют на роль главных страдальцев и хотят лишить нас права на страдание».

  Оказывается, все дело в том, что нас хотят лишить не жизни, а всего лишь права на страдание! С каким удовольствием я отдала бы это право кому угодно!

Я опять пробую его вразумить:

«Н.В. Почему же вы склонны поддержать тех, кто хочет сбросить Израиль в море?»

    Канюк раздражается, он уже не говорит голосом разумного человека, а кричит, как обиженный ребенок:

«Й.К. Послушайте, надо предоставить им государство, и мы будем знать, что поступили правильно!»

   Оказывается, главное – знать, что мы поступили правильно, а там хоть трава не расти. Воронель тоже пытается  вразумить Канюка простым вопросом:

«А.В. А если они начнут обстреливать нас из „Катюш", - на этот раз уже не только Кирьят-Шмона, но Тель-Авив и Кфар-Сабу?»

    С тех пор прошло двенадцать лет, и мы уже хорошо знаем, что бывает в этом случае: долгое терпение, короткая война и международное обвинение в военных преступлениях. Но тогда Канюк этого не знал. В ответ он заходится в истерике:

    «Нам будет легче войти танками в палестинское государство, если они обстреляют Кфар-Сабу, чем, как сейчас, врываться в дома палестинцев с полицией!».

    После этих слов его начинает трясти так, что у него зуб на зуб не попадает, а костяшки его пальцев стучат по столу как пулеметная очередь. Он почти сползает со стула и еле слышно умоляет:

    «Отвезите меня домой, мне что-то нехорошо». Мы с трудом выволакиваем его из кафе и погружаем на заднее сиденье машины.

    Я так и не узнаю, это случилось с ним оттого, что ему приоткрылась истина, или он просто перебрал кофеина.