Крестьянство
Крестьянство
Достижения в деревне еще более значительны.
Там битва была еще серьезнее, и крупнее была победа, ибо пришлось радикально изменить традиции, обладавшие несравненно более живучими и крепкими корнями.
Окончательно ли разрешен крестьянский вопрос? Нет. Но заложен гигантский фундамент. Достигнуто самое главное — конкретная победа. Ее нужно теперь довести до конца, глубже внедрить ее смысл в сознание людей земли.
Взглянем еще раз на безграничную панораму полей.
«Борьба за крестьянство, проходящая красной нитью через всю нашу революцию с 1905 по 1917 годы», — говорит Сталин.
Добиться от большинства крестьян сочувствия революции или, по крайней мере, нейтралитета было довольно легко, ибо при старом режиме подавляющая масса крестьянства влачила самое жалкое существование. В выборе между революцией и самодержавием крестьянство не колебалось. Но когда революция в центре закрепилась, то строительство социализма, ставшее возможным в результате целого ряда политических и экономических обстоятельств, натолкнулось на серьезное препятствие — большой удельный вес сельского хозяйства в общей экономике страны.
«Нет сомнения, что в такой крестьянской стране, как Россия, социалистическое строительство представляет из себя задачу очень трудную», — ясно сказал в самом начале Ленин. И он констатирует, что в принципе крестьянская мелкая собственность имеет больше общего с капитализмом, чем с социализмом.
Как же втянуть деревню в общее строительство? По отношению к крупной земельной собственности проблема была решена немедленно: общий враг — помещик подвергся экспроприации. Оставалась мелкая собственность, миллионы единоличных наделов, — а мужик, как и все крестьяне в мире, всем своим нутром желает иметь свое собственное поле.
Во время нэпа, когда в известной мере приходилось действовать так, как действуют хорошие пловцы, потерпевшие кораблекрушение, Ленин заявил: «Задача нэпа, основная, решающая, все остальное себе подчиняющая, — это установление смычки между той новой экономикой, которую мы начали строить (очень плохо, очень неумело, но все же начали строить …) и крестьянской экономикой, которой живут миллионы и миллионы крестьян».
Эту смычку надо было найти во взаимных интересах, в материальных выгодах крестьянина. Дело было не в звучных словах, а в выгодах или невыгодах.
«Крестьян будет толкать к социализму вовсе не мистическое чувство, а их интересы и только их интересы».
Доказать им, что они заинтересованы в социализме. Каким же образом? Ответ нам известен: при помощи высокой культуры. Высокая, передовая культура требует обобществления полей и объединения работников, — и она выгоднее всякой другой. Таким образом, она прямо включает насущные интересы каждого в систему социализма. Русского крестьянина (а он гораздо больше реалист, чем мистик, сильнее всего в нем чувство реального) можно убедить цифрами: надо только, чтобы он понял, что доля каждого в коллективном урожае — гораздо больше и надежнее, чем доход от раздробленного единоличного хозяйства. Мужик верит в талисман цифр.
Крестьяне-бедняки, особенно же (поскольку беднейший крестьянин сговорчив уже потому, что ему нечего терять) крестьяне среднего достатка, крестьяне-середняки — должны были принять решение. На XV съезде партии Сталин поставил вопрос о крестьянине-середняке. Он подчеркнул тот факт, что в период Октябрьской революции «середняк стал поворачивать к нам, когда он стал убеждаться, что буржуазия свергнута «всерьез», что власть советов упрочивается, кулака одолевают. Красная армия начинает побеждать на гражданских фронтах».
С середняком нужен прочный союз, который «ни в малой мере не был бы уступкой его предрассудкам», но заставил бы его понять и принять поворот «в сторону обобществления всей советской экономики и сельского хозяйства в частности» и полное устранение паразита-кулака. Ибо завоевание масс достигается не принуждением, а исключительно убеждением.
Совершенно естественно было распространить на производство кооперативную систему, которая уже расставила вехи и подготовила почву в области потребления и сбыта.
В то время как пустующие крупные угодья были превращены в совхозы, т. е. государственные, последовательно социалистические предприятия (подающие пример), — надо было превратить единоличные крестьянские хозяйства в колхозы, сельскохозяйственные производственные кооперативы.
За четыре года Первого Плана площадь посевов пшеницы увеличилась в СССР на 21 миллион гектаров, и одновременно было создано 224 000 колхозов и 5000 совхозов (к концу 1934 года колхозов было уже 240 000).
В колхозную сферу тяготения входит 65 % всего землепользования в Советской стране и 70 % (сегодня уже можно считать три четверти) крестьянских земель. Процент коллективизированной обработки поднимался по следующим ступеням: в 1929 году — 4 %, в 1930 году — 23 %, в 1931 году — 52 %, в 1932 году — 61 %, в 1933 году — 65 %. Волнами продвигается вперед продуманное завоевание необъятных равнин. Вместе с совхозами колхозы охватывают 85 % всех зерновых посевов в СССР.
Эти хозяйства имеют внушительные размеры. В то время как в США фермы, имеющие по 400 гектаров земли, составляют лишь сотую часть общего числа ферм, в СССР средняя величина колхоза — 434 гектара, а совхоза — 2000 гектаров.
В ходе грандиозного социалистического наступления в деревне материальные выгоды коллективизации были подтверждены рядом характерных фактов. Отметим один из них: известно, что на Украине огромные ресурсы общественного хозяйства позволили избежать больших опасностей, которыми угрожала засуха, так что по всему Союзу 1934 год, несмотря на неблагоприятные условия погоды, дал больший урожай, чем 1933 год.
Государство помогло крестьянам: оно организовало для них 2860 машинно-тракторных станций, общей стоимостью в 2 миллиарда рублей; оно дало колхозам кредит в 1600 миллионов рублей. Дело в том, что этот кредит дает одна часть общественного коллектива другой части общественного коллектива, что он идет от всех ко всем; это не французские кредиты железным дорогам или компании «Транс-Атлантик», — жирные правительственные субсидии, львиная доля которых попадает членам правлений, не говоря уж о посредниках. Государство дало колхозам 42 миллиона квинталов продовольственной и семенной ссуды натурой; оно снизило бедноте налоги и страховку на 370 миллионов рублей.
С другой стороны: в 1929—1930 годах крестьяне-единоличники сдали государству 780 миллионов, а колхозы — 120 миллионов пудов хлеба. В 1833 году — обратное соотношение: колхозы сдали миллиард, а единоличники — 130 миллионов пудов. Наконец, необходимо отметить здесь и огромный систематический рост научных институтов, лабораторий, сельскохозяйственных учебных заведений, экспедиций, агрономического просвещения. Уже одна эта разумная постановка сельского хозяйства с ее всеобъемлющим планированием, с ее изысканиями, селекцией, экспериментами в области методов обработки и удобрения почвы развертывает перед нами изумительные ряды цифр.
К концу 1934 года экономическое процветание Советского Союза позволило правительству сложить с колхозников долг государству на кругленькую сумму в 435 миллионов рублей — и премировать колхозы, которые уже уплатили свой долг. Центральная московская радиостанция ограничилась по этому поводу вопросом: «Есть ли на земле другое правительство, которое могло бы позволить себе подобную роскошь?»
Другой, еще более характерный факт: в декабре 1934 года ЦК партии по предложению Сталина решил отменить карточки на хлеб и муку: Карточки эти были введены в 1929 году, когда 86 % всего хлеба поступало от единоличников, когда в стране имелось 215 000 частных магазинов и лавок (которых теперь нет). Карточная система требовала громоздкого административного аппарата, но зато она обеспечивала снабжение рабочих и служащих хлебом по самой низкой цене (хотя на рынке хлеб стоил очень дорого). Теперь, когда крупное производство победоносно двинулось вперед и в городе и в деревне, когда государство получает от колхозов и совхозов 92 % всего хлеба, когда в стране имеется 283 000 государственных магазинов, — «ресурсы государства в отношении таких важных продуктов, как хлеб, выросли теперь до небывалых еще размеров. И потому пришло время отменить карточную систему по хлебу и по некоторым другим продуктам … Переход к повсеместной широкой продаже хлеба и муки мы вправе рассматривать, как новую и крупную победу большевистской политики» … (Молотов).
Надо ли сопоставлять положение Крестьянства в СССР и в странах капитализма? Совсем недавно мы слышали во французской Палате депутатов прения по вопросу о хлебе. Глава кабинета установил с парламентской трибуны факт, который, при всем своем огромном значении, ни для кого не был новостью: между производителем хлеба — крестьянином и потребителем втерлись посредники, грабящие того и другого и собирающие со страны в свою пользу десять миллионов франков в день. Французский крестьянин продает телятину по 2 франка 50 сантимов кило, та же телятина в той же деревне стоит в розничной продаже уже 10 франков, а в городе — 20 франков кило. Винодел продает в деревне вино высшего качества по 1,5 франка за литр, а потом, если ему захочется пить, торговец продает ему его же вино по 4 франка. Если винодел поедет в город, тот же литр обойдется ему в 15, а в хорошем ресторане — 20 франков. Как распутать этот узел? При помощи паллиативных мер. В капиталистическом обществе, где личный произвол и мошенничество неустранимы, где так же хорошо умеют извлекать выгоды из системы твердых цен, как и из свободной торговли, где смеются над тем, что печатается в «Журнала Оффисиель», — найти действительный выход совершенно невозможно. В наших учреждениях под вывеской «Свобода, Равенство, Братство» могут вырабатываться лишь такие законы, которые только для видимости охраняют интересы мелких производителей.
… А если теперь вам угодно получить несколько сравнительных данных об урожае, то знайте, что сбор хлопка в стране Советов поднялся за три года с 30-й до 15-й части мирового сбора, а сбор свеклы, который в 1929 году составлял треть мирового сбора, в 1932 году превысил последний более чем на половину.
Существует две формы колхозов: коммуна и артель.
В коммуне колхозники пользуются сообща всем имуществом, помимо этого отдельный колхозник не имеет ничего, и все живут общим хозяйством. В артели же у каждого колхозника — свой дом, птичник, обычно и корова; участвуя с выгодой в обширном коллективном хозяйстве, он остается и мелким частным собственником.
Сталин чрезвычайно настойчиво выдвигает именно артельную форму. Уступка! Нэп! Отход от социализма! — кричат или хотят крикнуть некоторые.
Одну минуту. Социализм, — в противоположность сказкам, которые распространяются теми, кто не желает его знать, среди тех, кто действительно не знает его, — существует не для того, чтобы донимать и дергать людей, словно кредитор, который непрерывно вопит: «ты должен!», а для того, чтобы открыть людям выход. Цель его вовсе не в том, чтобы произвольно отнимать у человека все, что дает ему удовлетворение, чтобы этот человек, получая от социализма политическое равенство, социальную справедливость, уверенность в жизни, — слишком дорого расплачивался за все это личными лишениями. Ограничение частной собственности — не цель, а средство, которое должно поставить все общество в новые условия, в конечном счете гораздо более благоприятные для каждого. Суть, следовательно, не в том, чтобы всячески умножать ограничения, а в том, чтобы свести их к необходимому минимуму. Орудия производства надо обобществить? Обобществим. А дальше?
Дальше? Общественное сознание, уже изменяемое силою вещей, — силою вещей изменится. Пережитки, которые в нем еще имеются, исчезнут. Все вопросы представятся тогда совсем в ином свете, чем они представляются сейчас людям, еще стоящим одной ногой в прошлом. Более чистые и более совершенные формы коллективизма, вполне естественно, получат тогда предпочтение: коммуна несомненно возьмет верх над артелью. Во всяком случае предпочтение будет инстинктивно отдано коммуне, когда это будет соответствовать глубоким интересам. А пока что — развивается артель, которая противоречит лишь узкой (и антимарксистской) формуле уравнительности, но не подлинному равенству.
Теперь можно стремиться и к тому, чтобы «сделать всех колхозников зажиточными» (это выражение стало лозунгом). Ты хочешь иметь корову, товарищ? — говорит Сталин. — Ты получишь свою корову. И он показывает, что лозунг колхозной зажиточности уже не имеет того опасного смысла, какой он имел бы в начале нэпа, когда он оказался бы первым шагом вспять, от социализма к капитализму. Теперь, при победе социализма, этот лозунг является лишь полезным и вполне допустимым стимулом труда. Ведь вообще социализм последовательно стремится к максимуму благополучия при минимуме усилий.
… Самое трудное в сельском хозяйстве теперь уже сделано. Но это случилось не само собою; надо закрепить достигнутое и быть бдительным. Сопротивление было нешуточное. Оно опиралось на бешеную и отчаянную борьбу кулаков. Кроме того, пришлось испытать затруднения, связанные с периодом ученичества в таком гигантском предприятии. Был момент, когда люди сбились с ноги. Заторопились. Но статья Сталина «Головокружение от успехов» (статья эта приобрела легендарную славу) наметила рубеж и выправила курс корабля. Надо было что-то сделать. И вот провели мобилизацию коммунистов и техников, ими наводнили деревни. Чтобы правильно наладить работу, необходимо, как бы огромен ни был ее размах, руководить всем, вплоть до деталей, укрепить базу и снова двинуться вперед. Каждая машинно-тракторная станция превратилась в идеологическую цитадель, распространяющую свет среди крестьянских масс. Так, 23 000 лучших коммунистов, 110 000 техников и 1 900 000 шоферов и механиков двинулись на помощь и добились поставленных перед ними целей.
Возражения не умолкали. Колхозы в большинстве были нерентабельны. И вот нашлись некоторые коммунисты, открыто предлагавшие ликвидировать это невыгодное начинание.
Испытанный вождь и на этот раз обнаруживает широту своего взгляда: с язвительной силой выступает он против такого близорукого и огульного вывода. Он покрывает своим голосом эти вопли.
Колхозы нерентабельны? С ними происходит то же самое, что было в 1920 году с заводами, — они еще станут рентабельными (впрочем, многие рентабельны уже и сейчас). «На рентабельность нельзя смотреть торгашески, с точки зрения данной минуты. Рентабельность надо брать с точки зрения общенародного хозяйства в разрезе нескольких лет. Только такая точка зрения может быть названа действительно ленинской, действительно марксистской».
Вот почему это — сталинская точка зрения.
И Сталин отчитывает пораженцев, «людей в футляре» — справа, «болтунов» — «слева», руководителей, отстающих от жизни. Так, он беспощадно критикует деревенских коммунистов за то, что они не сумели принять необходимые меры, чтобы в 1932 году, когда урожай был хорош, крестьяне сначала сдали хлеб государству и только после этого начали более для них выгодную продажу хлеба на колхозном рынке.
Он критикует даже Совет народных комиссаров, который хотя и дал необходимые директивы, но, по мнению Сталина, не провел их достаточно настойчиво и крепко.
Результаты коллективизации превосходны, — констатирует он, — но было бы глубочайшей ошибкой воображать, что теперь дело уже можно предоставить самотеку. Остаются еще большие трудности …
Надо следить, чтобы крестьянин не сваливал работу на товарищей по колхозу (это ведь не рабочий с его дьявольским напором). «Центр тяжести ответственности за ведение хозяйства переместился теперь от отдельных крестьян на руководство колхоза … Это значит, что партия … должна теперь взять в свои руки руководство колхозами …».
Бывает, что у партийных организаций нет достаточной связи с крестьянством. «Сидят люди в канцеляриях и самодовольно скрипят перьями, не замечая, что развитие колхозов идет мимо бюрократических канцелярий».
Бывает, что коммунисты почивают на лаврах. Они переоценивают колхозы. Они «превратили их в икону». И после того, как Сталин в свое время выступал против сторонников ликвидации колхозов, он теперь энергично указывает на другую сторону дела: «Они решили, что коль скоро даны колхозы, как социалистическая форма хозяйства, — то этим уже дано все …».
Но, — подчеркивает Сталин (показывая на этом частном факте суть марксистской самокритики), — колхозы, подобно советам, представляют лишь форму организации, правда, социалистическую, но все же форму организации. Все зависит от содержания. В 1917 году советами руководили меньшевики и эсеры. Советы, но без коммунистов — вот какой лозунг выдвигал глава русской контрреволюции — Милюков. Колхозы, как форма организации, представляют некоторые удобства для временного использования их контрреволюционными элементами, вынашивающими лозунг: «Колхозы без коммунистов».
«Мы … продолжаем, — говорит далее Сталин, — вести старую тактику упрощенной борьбы с кулачеством, тогда как она, эта самая тактика, давно уже устарела». Борьба приняла новые формы. Если некоторые колхозы недостаточно развиваются, если плохо прошли хлебозаготовки, то виноваты здесь не крестьяне, а коммунисты. Многими колхозами «руководят шляпы, правда, с партийным билетом в кармане, но все же шляпы».
Сталин не дает спуску ни «вельможам», которые ждут, чтобы все уладилось само собой, ни «честным болтунам», «способным потопить в болтовне любое живое дело». Он передает свой разговор с одним «очень уважаемым товарищем», местным работником.
Прослушаем эту сценку:
«Я: Как у вас обстоит дело с севом?
Он: С севом, товарищ Сталин? Мы мобилизовались.
Я: Ну; и что же?
Он: Мы поставили вопрос ребром.
Я: Ну; а дальше как?
Он: У нас есть перелом, товарищ Сталин, скоро будет перелом.
Я: А все-таки?
Он: У нас намечаются сдвиги.
Я: Ну; а все-таки, как у вас с севом?
Он: С севом у нас пока ничего не выходит, товарищ Сталин».
Несмотря на мелкие камни преткновения, ощутимые результаты накапливаются, и лицо полей уже не то, что прежде. Пусть оно меняется не так быстро, как хотели бы мы, вдохновляемые энтузиазмом, жаждой будущего, — но оно меняется. Изменилось и лицо самой деревни. Сталин говорит: «Старая деревня с ее церковью на самом видном месте, с ее лучшими домами урядника, попа, кулака на первом плане, с ее полуразваленными избами крестьян на задним плане — начинает исчезать. На ее место выступает новая деревня с ее общественно-хозяйственными постройками, с ее клубами, радио, кино, школами, библиотеками и яслями, с ее тракторами, комбайнами, молотилками, автомобилями. Исчезли старые знатные фигуры кулака-эксплуататора, ростовщика-кровососа, купца-спекулянта, батюшки-урядника. Теперь знатными людьми являются деятели колхозов и совхозов, школ и клубов, старшие трактористы и комбайнеры, бригадиры по полеводству и животноводству; лучшие ударники и ударницы колхозных полей».
Исчезли, остались лишь на картинах и на оперной сцене разноцветные, блистающие золотом церкви, ослеплявшие бедное людское стадо; исчезли грязные, как хлев, улицы и площади, непроезжие дороги, где время от времени показывались телеги, запряженные лошадью под дугой. Исчезли жирные, отъевшиеся паразиты, чувствовавшие себя в этой обстановке, как дома: вызывающе одетый по-старинному барин, который после большого переезда вылезал из саней, окруженный белоснежными борзыми аэродинамической формы; исчез безжалостный кулак, исчезли мундиры, — лакеи в раззолоченных ливреях наверху, тюремные надзиратели внизу; исчезли люди в рясах, их ханжеские рожи и льняные бороды.
С этим покончено. Теперь — кругом простор и механизация, а живут и распоряжаются люди в блузах, с открытыми, решительными, счастливыми и гордыми лицами.[21]
Начинают уже появляться такие передовые колхозы (например в Кабардино-Балкарии), где мы видим геометрические формы, несомненно приближающиеся к будущему агро-городу: большой полукруг площади, примыкающий к проезжей дороге, а от него лучами расходятся улицы, разбивающие всю деревню на специализированные сектора: тут — сараи и силосные башни, там — тракторы и автомобили, здесь — школы и технические службы … Словом, рационализированная архитектура «города-деревни». Все это несколько напоминает половину огромной розетки с неясно очерченными краями.
Советская деревня совершенствуется, хотя и не без борьбы, — и перед нашим взглядом возникает другая огромная страна, страна, придавленная самым развитым капитализмом, — Соединенные Штаты. Там посевы пшеницы сократились на 10 %. Общая стоимость сельскохозяйственной продукции упала с 11 миллиардов долларов в 1929 году до 5 миллиардов долларов в 1932 году. За два года стоимость ферм (угодий и машин) снизилась на 14 миллиардов долларов. Имущество 42 % всех земледельцев заложено, и если в 1932 году властями было выгнано из родных домов только 258 000 фермеров, то это потому, что фермеры восставали с оружием в руках.
А Национальная администрация по восстановлению (NRA), эта мозговая эманация капитализма, не видит никакого выхода кроме земледельческого мальтузианства, кроме самоубийства: сократить посевную площадь на 8 %, премировать фермеров, оставляющих поля необработанными, премировать хлопковых плантаторов, уничтожающих от 25 до 50 % своего урожая. Над плантациями проносится опустошительный ураган: радость, национальная победа!
Французские газеты сообщают, что виноделам Шампани «угрожает» хороший урожай … И там, и здесь единственный выход — наводнение, заморозки, град, филлоксера!
Мы уже говорили о чудовищном уничтожении бразильского кофе. Такие приемы граничат с безумием и преступлением, мимо них нельзя пройти, не содрогнувшись. За последние годы они получили необычайное распространение. Это — не отдельные изолированные случаи, а настоящий метод капиталистического хозяйства.
По примеру системы премий за разрушение и обеспложивание, практикуемой в американской промышленности и сельском хозяйстве, Франция тоже вводит официальное запрещение некоторых пород винограда, дающих особо богатый сбор, запрещение усовершенствованных методов в общественных работах (в некоторых крупных контрактах оговорено воспрещение пользоваться экскаваторами). Г-н Кайо в своем «Капитале» указывает средство для преодоления кризиса: ограничить и воспретить использование утиля.
Чтобы двигать прогресс, вернемся к средневековым орудиям!
Одно и то же зрелище, жуткий фарс смерти повторяется перед вами на всех концах земного шара, во всех областях труда. В департаменте Сены и Уазы, — а также и в других департаментах, — косят зеленую пшеницу. В департаменте Восточных Пиренеев, — а также и в других департаментах, — целые возы фруктов выбрасываются на свалку. В Ломбардии — и только ли там? — крестьяне сжигают шелковичные коконы. Повсюду идет всесожжение злаков: люди сеяли зерно, чтобы заботливо выращивать хлеб, — теперь они убивают его и закапывают в землю. Убивают и хоронят целые гектары свеклы, целые стада коров и свиней. В американские (и не только американские) реки выливаются потоки молока. Суда, набитые рыбой, выбрасывают свой груз в море. На предприятиях «Дженерал Моторс» тысячи новеньких, полностью оборудованных автомобилей сплющиваются и дробятся в куски чудовищными специальными машинами.
И эти рассчитанные катастрофы, эти бесчисленные казни совершаются в тот момент, когда все эти уничтожаемые блага где-то нужны, когда люди массами умирают с голоду, когда в Китае и Индии сотни миллионов человеческих существ питаются травой или древесной корой, когда те самые страны, где идет это массовое уничтожение пищи и промышленных изделий, кишат безработными и недоедающими.
Последний итог капитализма: он убивает природу, он убивает вещи. Нет более позорного обвинения общественному строю, чем это грандиозное самоистребление, этот вопль — повернуть мир назад, возвратить человека к варварству!
Мыслимы ли такие зловещие нелепости в СССР, где всякий избыток продуктов автоматически направляется туда, где эти продукты нужны? «У нас, в СССР, виновников таких преступлений, — заявил Сталин, — отправили бы в дом умалишенных».
Возвращаясь к Советскому Союзу и переходя от вещей к людям, — а события часто получают начало и всегда получают направление именно от людей, — мы видим, что его огромный, необозримый прогресс, его достижения завоеваны силою совершенно исключительного воодушевления. Энтузиазм, порожденный идеей, создал сверхрезультат. Социалистическое соревнование оказалось тем мощным «невесомым», которое решило успех.
Советские рабочие — такие же люди, как и все другие. Но, как я уже говорил, у них не те головы, у них не те руки, что у рабочих капиталистических стран; ибо при капитализме рабочие все время борются против своих хозяев, а в Советской стране — работают на себя. Чувство гордости и радости, сияющее на лицах советских рабочих, — вот та «перемена», которая больше всего поразила Горького, когда он в 1928 году вернулся после долгого отсутствия в Советский Союз. «Вот что сделали социалистические рабочие!» — эти слова необычайно часто (и с какой гордостью!) произносятся в рабочей среде при виде достижений, которые теснятся вокруг, опираются друг на друга и разрастаются с художественно организованной кинематографической быстротой на необъятном пространстве бывшей России в то время, как жизнь мира почти остановилась в своем движении.
Радость и гордость охватывают этих людей при мысли о том, что их усилия увенчались успехом. В радость жизни они внесли новый, более обоснованный и глубокий смысл. Радость жизни побеждала и прежде, несмотря на сверхчеловеческие лишения, несмотря на бесчисленные кровавые жертвы. И теперь она продолжает побеждать, эта радость жизни, этот признак веры в социализм, по прекрасному выражению Кнорина.
О необычайных подвигах, о подлинно сверхчеловеческих усилиях в великом и малом, осуществленных на огромной советской стройке, — можно написать множество эпических поэм (современная советская литература уже превращается в героический эпос о самоотверженном труде людей, нашедших в свободе второе рождение). Бурный подъем, длящийся месяцами и годами, гремящие лавины цифр — и материальные громады, вздымающиеся под самые облака. В такой атмосфере квалификация, навыки выковываются не по дням, а по часам. Американский технический консультант Днепростроя г. Купер говорил мне на открытии гигантской плотины, что рабочие даже в самых неожиданных, самых трудных обстоятельствах побивали все рекорды; он говорил, что мир никогда не видал подобного трудового энтузиазма. Это строительство создало двадцать тысяч вооруженных высокой квалификацией рабочих (а весь трудовой фронт Четырехлетней Войны — Первой Пятилетки — 800 000).
Это вполне естественно. Все для рабочих, все руками рабочих. Такова алгебраическая формула масс — двигателей жизни.
Соревнование пошло вглубь. Оно — повсюду оно — в сознании каждого работника физического или умственного труда. Каждый думает о том, как двинуть дело вперед, и находит к этому прямые пути. Каждый стремится найти лучшее. Люди непрерывно изобретают. Несколько месяцев тому назад народный комиссар обороны Ворошилов сообщил, что за один год он получил от рядовых красноармейцев 152 000 предложений, указаний, изобретений, новых мыслей по вопросам технического и организационного усовершенствования Красной армии. И эти предложения оказались, по словам Ворошилова, в большинстве интересными и достойными разработки и проведения в жизнь.
Организатор этого порыва ста миллионов сердец есть подлинно социалистическая, безупречно социалистическая партия. Коммунистическая партия большевиков, о которой можно сказать, что каждый ее член служит ей и руководит ею. Коммунизм породил во всем мире неисчислимое множество провозвестников. В свое время в России, а ныне за рубежами СССР многие из них стали мучениками, — и число их все множится. Вся земля щедро полита драгоценной алой кровью коммунистов; необозримы ряды замученных, великих покойников, завернутых в красное знамя; их — полтора миллиона. Известно ли, что потери передового отряда социализма уже превзошли число жертв многовековой трагедии еврейского народа? За последние восемь лет число убитых, раненых, брошенных в тюрьмы превысило 6 миллионов.[22]
Кто расскажет о том, что творится в капиталистических застенках мира, кто опишет тысячи адских и зверских сцен, за которые ответственны стражи буржуазного порядка, садисты, упивающиеся человеческим страданием! Италия, Германия, Финляндия, Польша, Венгрия, Болгария, Югославия, Румыния, Португалия, Испания, Венесуэла, Куба, Китай, Индокитай, Африка. Достаточно взглянуть на работу буржуазии и ее полиции в любой стране, чтобы воскликнуть: Мы живем в век крови! Но в этом мировом хаосе прозвучал прекрасный, обвиняющий голос Димитрова. И там же, словно символ света, — могучий Тельман, распятый на свастике.
Что касается Советского Союза, то если вы хотите знать, насколько человек может отдать себя идее, — загляните в анналы партии, где отдельные случаи, получившие известность, являются лишь примерами тысяч подвигов, которые никому неизвестны и никогда не станут известными. Где бы ни работал советский коммунист, он всегда остается солдатом и учителем, а когда нужен герой — он готов на героизм.
А между тем эти люди, довольствующиеся скромной, часто аскетической личной жизнью, вовсе не фанатики всеобщей уравниловки, как могли бы думать иные. У нас рядовой обыватель, чей мозг еще плохо переваривает идеи, чья голова еще наполнена винегретом из названий социальных и политических доктрин, — выдвигает против коммунистов три ужасных обвинения, превращающих коммуниста в страшилище: коммунист — это антипатриот; он хочет отнять у каждого человека имущество; он хочет превратить общество в огромную казарму с ее обезличивающей дисциплиной, нивелировать человеческие головы, словно булыжники мостовой. Но на деле коммунисты, как подлинные интернационалисты, стоят за развитие национальностей, с тем только, чтобы оно совершалось не при помощи пушечной пальбы и не руками дельцов. Коммунистическая теория отмены частной собственности бьет лишь по ничтожной кучке паразитов и грабителей общества, а всему остальному населению земли несет огромные выгоды (все общественные бедствия безусловно проистекают из морального и материального хаоса всеобщей войны за обогащение). Что касается нивелировки людей, то коммунисты — убежденные ее противники, они руководятся великим законом справедливости и равенства (подлинная основа социализма), который состоит в том, чтобы каждый человек пользовался такими же политическими правами, как и другой, т. е. чтобы было уничтожено искусственное и несправедливое неравенство, с которым встречается каждый еще на пороге жизни. Было бы очень нетрудно доказать, что социализм — это строй, который больше и лучше всех других обеспечивает развитие человеческой индивидуальности. Ибо «социализм не может отвлекаться от индивидуальных интересов» (Сталин). Он борется только с чудовищной патологией разбойничьего индивидуализма.
Немало путаницы внесло в этот вопрос и чрезмерное усердие иных социалистов. Как раз в связи с переустройством деревни Сталин призывает «двухсотпроцентных коммунистов» к порядку и рекомендует им не молоть вздора насчет введенного в моду буржуазными писателями «принципа» уравниловки». Не надо повторять подобные глупости, «марксисты не могут быть ответственными за невежество и тупость буржуазных писателей».
Сталин освещает вопрос с полной ясностью: «Под равенством марксизм понимает не уравниловку в области личных потребностей и быта, а уничтожение классов, т. е. а) равное освобождение всех трудящихся от эксплуатации после того, как капиталисты свергнуты и экспроприированы, б) равную отмену для всех частной собственности на средства производства после того, как они переданы в собственность всего общества, в) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их труду (социалистическое общество), г) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их потребностям (коммунистическое общество). При этом марксизм исходит из того, что вкусы и потребности людей не бывают и не могут быть одинаковыми и равными по качеству или по количеству ни в период социализма, ни в период коммунизма.
Вот вам марксистское понимание Равенства.
Никакого другого равенства марксизм не признавал и не признает».
Сталин напоминает, что в Коммунистическом Манифесте Маркс и Энгельс высмеивали примитивный утопический социализм, называя его реакционным за пропаганду «всеобщего аскетизма и грубой уравнительности». Да и вся история Советской страны вполне убедительно доказывает, что, как бы там ни кричали, социализм означает бурное развитие способностей и талантов каждого человека.
Но основная армия социалистического соревнования, провозглашенного партией, — это молодежь. Вся советская молодежь представляет собой ударную бригаду социализма. Молодежь, рассыпанная по деревням, разгоняет тени прошлого, религиозные и социальные предрассудки. У этих юношей и девушек гибкие тела и свежие лица, светлые, как зеркало; они воспитаны так, что им не приходится преодолевать яд традиций, они повернули крестьянское сознание на огромных пространствах страны, словно тракторную колонну.
Повсюду проявляется сверкающая энергия молодежи. Незабываемое зрелище представляет молодежь, когда она покрывает Красную площадь гигантскими эластическими четырехугольниками, когда она заполняет все 45 000 мест стадиона Динамо.
Сама по себе молодежь, — вообще говоря, незрелая и во многом наивная, — бессильна, если она не включена в великий и справедливый социальный механизм. Но когда она сознательна, она идет по верному пути, она обладает всей зрелостью своего будущего и заслуживает высокого уважения: за свои огромные возможности, за свои хозяйские права на будущее, за свою плодотворную мудрость.
Повторяем, значит ли это, что картина не имеет теневых сторон? Конечно, они есть. Их стоило бы перечислить полностью, если бы мы перечислили и все достижения: надо честно изображать хорошее и плохое в правильных пропорциях, — по отношению к СССР это никогда не делается; критикуют без конца, а положительную сторону показывают недостаточно.
Но хороший руководитель подходит к делу иначе, чем беспристрастный критик: он должен подчеркивать главным образом пробелы и недостатки. Так, например, в сельском хозяйстве его тревожит животноводство, которое все еще не вышло из прорыва, так что его показатели до сих пор не выше 1913 года.
Таким образом, придется специально заняться вопросами поголовья скота (сравнительно благополучно обстоит дело лишь в области свиноводства). Животноводство требует напряженного внимания, так же как транспорт, черная металлургия, легкая промышленность, угледобыча, проблема себестоимости и пресловутый бюрократизм.
Бюрократия (вернее — бюрократизм) — это явление разбухания и свойственной людям косности; в нем проявляется чрезмерное уважение к традициям. В области управления бюрократия, как формула в области теории, стремится к самостоятельному существованию, независимому от своих основных целей, от своего назначения. Бюрократия — это опухоль, у которой в конце концов вырастают глаза и уши.
«Бюрократизм и канцелярщина аппаратов управления; болтовня о „руководстве вообще“ вместо живого и конкретного руководства; функциональное построение организаций и отсутствие личной ответственности; обезличка в работе и уравниловка в системе зарплаты; отсутствие систематической проверки исполнения; боязнь самокритики, — вот где источники наших трудностей, вот где гнездятся теперь наши трудности».
Средства борьбы с этими трудностями Сталин очень рельефно показывает в кратком и точном определении: «поднять уровень организационного руководства … до уровня политического руководства». Иными словами, надо всегда совершенно точно представлять себе все значение того, что делаешь, и связь своей работы с целым.
Пойдем прямо вперед, не оглядываясь. Ни направо, ни налево. Нет, виноват, именно оглядываясь и направо, и налево, чтобы не впасть ни в правый, ни в левый уклон, ибо один выталкивает нас слишком далеко вперед, другой — тащит назад. (Предатели слева, — поясняет Пятницкий, — опаснее предателей справа, потому что они обманывают). Сталин самым резким образом предостерегает против обеих опасностей; он считает, что бороться лишь с одним из уклонов — значит делать уступку другому.
И не надо опьяняться успехами. Это помешало бы нам заботиться о будущем. Это может исказить или нарушить самое большое, самое мощное из всего, что у нас есть, — нашу линию. Это — наша линия, линия революционеров, и она принадлежит нам, ибо она не выдумана, а выработана в борьбе. «Иметь правильную линию и суметь провести ее в жизнь — это большая редкость в жизни правящих партий. Посмотрите на окружающие страны: много ли вы найдете правящих партий, имеющих правильную линию и проводящих ее в жизнь? Собственно, таких партий нет теперь в мире, ибо все они живут без перспектив, путаются в хаосе кризиса и не видят путей для того, чтобы выбраться из трясины. Только наша партия знает, куда вести дело, и ведет его вперед с успехом».
Исключительные победы позволили государственному человеку произнести в наши дни такой приговор, и всякий, кто слышит и понимает его, должен видеть, что надо всегда быть бдительным и боеспособным, чтобы сохранить в чистоте и утвердить эту великую линию. Нельзя задерживаться, нельзя ошибаться.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.