6

6

В декабре 1824 года Рылеев «открылся как заговорщик» Николаю Бестужеву и принял его в Северное общество.

Николай Бестужев — старший брат Бестужева-Марлинского — окончил в 1809 году Морской кадетский корпус, был там преподавателем, потом участвовал в плаваниях: в Копенгаген (1815 году — по этому поводу написал книгу «Записки о Голландии», изданную в 1821 году) и во Францию (1817, 1824). В 1822 году ему было официально поручено писать историю русского флота. Бестужев — ученый (он печатает в периодике статьи по физике, экономике, он член Вольного экономического общества), художник (рисует акварелью, участвует в организации Общества поощрения художников и борется за. утверждение русского национального искусства), писатель — он много переводил (Томаса Мора, Байрона, Вальтера Скотта, Вашингтона Ирвинга и других писателей), сочинял рассказы, повести, басни, стихи, критические статьи, вел путевые дневники. Вяземский считал даже, что Николай Бестужев более талантлив как прозаик, чем его брат Александр. Николай Бестужев помещал свои произведения в «Сыне Отечества», «Благонамеренном», «Полярной Звезде», «Соревнователе просвещения и благотворения», выпустил несколько книг, был членом Вольного общества любителей российской словесности. В начале 1825 года он был назначен директором Адмиралтейского музея и, по сути, первым начал приводить его в порядок (там все было свалено в самом неприглядном виде). С декабря 1824 года Бестужев — капитан-лейтенант флота.

Словом, это был человек разносторонне образованный, наделенный многими талантами, деятельный, серьезный. В Северном обществе он стал одной из самых заметных фигур: вместе с Рылеевым возглавил в нем республиканское — главное в конце 1825 года — течение.

Знакомы они были уже давно. Все братья БестуЖевы часто бывали у Рылеева, навещал их и он — в их доме на 7-й линии Васильевского острова, где жили они все вместе — четыре брата и три сестры с матерью. В последний раз Рылеев обедал здесь 13 декабря 1825 года.

Николай Бестужев стал беззаветным приверженцем Рылеева. Благодаря ему в рылеевскую отрасль влились такие замечательные люди, как Торсон, его давний товарищ, капитан-лейтенант флота.

Будучи еще молодыми офицерами, они жили в Кронштадте на одной квартире. «По переводе Торсона главным адъютантом к морскому министру Антону Васильевичу Моллеру и брат вскоре переведен был в Петербург — в должность историографа и начальника морского музея, — пишет Михаил Бестужев. — Следовательно, жили в одном городе, виделись часто, поступили почти одновременно в Тайное общество, вместе погибли, вместе жили в каземате, в Селенгинске, и, наконец, Торсон и умер на руках брата». Михаил Бестужев, служивший в Кронштадте под началом Торсона, пишет, что он «был рыцарь без страха и упрека на его служебном и частном поприще жизни».

Торсон участвовал в боевых действиях флота в 1812 и 1813 годах, был ранен. В 1819 году он отправился с экспедицией Беллинсгаузена к Южному полюсу, один из открытых островов был назван именем Торсона, но после 14 декабря переименован в остров Высокий (с 1966 года он снова — остров Торсона). В океане, во время своей вахты спас шлюп «Восток» от гибели, вовремя заметив не обозначенные на карте рифы. В 1823 году под руководством Торсона и по его техническим идеям был переоборудован в Кронштадте фрегат «Эмгейтен». Император Александр I и великий князь Николай осмотрели его. «Все были поражены небывалым устройством, изящною отделкою и видом корабля», — пишет М. Бестужев. Но награду получил не Торсон, а его начальство.

Торсон задолго до вступления в тайное общество мечтал о переустройстве правления в России, он страдал оттого, что у нас все идет прахом при начальниках, не знающих своего дела. Например, он с горечью видел, что на Кронштадтском рейде гниют и пропадают боевые корабли, а это грозило оставить Петербург без защиты в случае войны.

В середине лета 1825 года Рылеев предложил Торсону принять руководство над отраслью Северного общества в Кронштадте. Однако Торсон еще не убедился в необходимости военного переворота (он считал, что императора можно убедить ограничить свою власть и принять конституцию) и — отказался. Однако Рылеев возлагал на него большие надежды. Он давал ему читать конституционный проект Муравьева. В этом проекте Муравьев «отбирал» у императора звания, большой двор и ограничивал его доходы, — Торсон в своем критическом замечании на этот проект отметил, что можно оставить царю возможность жить в прежней роскоши, но необходимо лишить его всякой власти.

Рылеев держит Торсона в курсе всех дел Северного общества. Он показывает ему проекты манифеста заговорщиков к русскому народу; обсуждает с ним план вывоза царской семьи за границу. Михаила Бестужева принял в общество Торсон.

Во время следствия на вопрос, почему он вступил в тайное общество, Торсон ответил, что «имел желание видеть отечество мое водимым законами, ограждающими собственность и лицо каждого». Позднее он дополнит этот ответ: «Видя различные злоупотребления и недоступность правительства к исправлению оных законным порядком, действуя частным лицом, я убедился в необходимости действовать обществом».

На совещаниях у Рылеева Торсон познакомился с Оболенским, Батеньковым, Репиным, Якубовичем и другими членами Северного общества. В последний раз Торсон видел Рылеева за четыре дня до восстания.

В начале 1825 года Рылеев познакомился с еще одним морским офицером — лейтенантом 8-го флотского экипажа Дмитрием Иринарховичем Завалишиным, которому едва исполнился тогда двадцать один год.

Окончив Морской кадетский корпус, уже в шестнадцать лет Завалишин стал там же преподавать астрономию, высшую математику, механику и морскую тактику. В 1822 году он отправился с экспедицией Лазарева в кругосветное путешествие. Из Англии он написал Александру I письмо о несоблюдении на практике идей Священного союза, — уже из Америки Завалишин был отозван в Россию и через Сибирь вернулся в Петербург. Он прибыл как раз к ноябрьскому наводнению 1824 года — во время этого бедствия он выказал незаурядную храбрость, руководя одной из спасательных команд.

Письмо Завалишина рассматривалось особым комитетом, составленным из Аракчеева, Шишкова, Мордвинова и Нессельроде. В этот же комитет передал он и составленный им обширный проект преобразования русских колоний в Америке. В то же время Завалишин подал на имя императора свой проект борьбы со злоупотреблениями властей в Европе, он предлагал образовать некий «вселенский Орден Восстановления», общество международного характера с центром в Калифорнии.

Графа Мордвинова заинтересовал завалишинский проект преобразования русской Америки, и он направил молодого человека с рекомендательным письмом к правителю дел Российско-Американской компании Рылееву Завалишин был очень дельный, знающий человек, но Рылеев не мог не заметить в нем некоторой хвастливости, самонадеянности и склонности к мистификациям. Эта сторона натуры Завалишина отчетливо выразилась в его позднейших записках. «Я не мог уделять времени на занятия делами Р.-А. Компании, — пишет он, например, — и только… уступая просьбам Мордвинова, я посетил главное управление. Бывшие тогда директоры Прокофьев, Кусов и Северин были, как говорили они, до того поражены и восхищены точным знанием моим всех дел и нужд Компании и ясным указанием истинной пользы ее, что просили меня, чтобы я смотрел на себя как на четвертого директора и чтобы заседал в присутствии управления, принимая участие в обсуждении всех дел».

Однако, как бы ни любовался Завалишин собой в записках, Российско-Американская компания на общем собрании акционеров обсудила его проект преобразования колоний и вошла в правительство с просьбой назначить Завалишина правителем колоний в Америке на семь лет. Александр I не отказал, но медлил с решением. О причинах этой нерешительности императора Завалишин пишет в том же «хлестаковском» ключе: «Государь отвечал… что готов открыть мне все карьеры в России, но что отпустить меня в колонии не может из опасения чтобы я какими-нибудь попытками привести в исполнение обширные свои замыслы не вовлек Россию в столкновение с Англиею или Соединенными Штатами».

Однажды, когда Рылеев и Заваишин были вместе у Мордвинова, старый сенатор-либерал, по словам Завалишина, сказал о нем (Завалишине) Рылееву: «В его идеях заключается великая будущность, а может быть, и вся будущность». «Бойкая особа». - пренебрежительно отозвался о Завалишине Александр Бестужев. Рылеев, однако, обнаружил в Завалишине прежде всего «ум, познания и свободный образ мыслей», а поэтому и «старался сблизиться с ним, в надежде приобрести в нем полезного обществу члена».

В Завалишине словно два человека сидело. Один рассуждал о неустройствах в России, другой занимался самыми странными мистификациями. Весь этот «вселенский Орден Восстановления» он выдумал, но Рылеева пытался убедить, что он был принят в это общество в Англии, что оно имеет отрасли во всех государствах Европы и Америки (в том числе и в России) и добивается «освобождения всего мира» (!). Он сфабриковал и устав Ордена Восстановления. «Сей Устав, — пишет Рылеев, — был составлен так, что его можно было толковать и в пользу неограниченной власти и в пользу свободы народов». Двусмысленность этого устава, пишет Рылеев, «заставила меня быть с Завалишиным осторожнее». Рылеев намекнул Завалишину, что в России тайное общество существует, но что принять в него Завалишина можно будет лишь тогда, когда он откроет, кто из русских принадлежит к Ордену Восстановления. Завалишин «замялся», ответил, что ему нужно бы «подумать». Думал он, естественно, слишком долго. Рылеев советовался в отношении Завалишина с Бестужевыми, Одоевским, писал о нем Трубецкому в Киев. В общем все свелось к тому, что Рылеев Завалишина в общество не принял. Тем не менее Завалишин среди морских офицеров выдавал себя за члена Северного общества. Рылеев, со своей стороны, отчасти поверил в существование Ордена Восстановления — он решил не выпускать Завалишина из виду, надеясь открыть русских членов этой организации и ее истинные цели.

Н. Бестужев полагал, что орден — выдумка, но отметил, что «Завалишин, считая и наше общество более значащим, нежели оно в самом деле было, хотел придать себе важности в глазах наших подобным вымыслом».

После восстания 14 декабря Завалишин был арестован. В своих мемуарах он рисует себя опять-таки самым главным декабристом: «Я первенствовал и в общих собраниях, если принять в соображение, что не принимая ни звания директора, ни председателя совещаний, я оканчивал всегда тем, что направлял совещания на предметы, которые считал существенными, и руководил совещаниями… И при этом влияние мое росло и в общих совещаниях до того быстро, что возбудило наконец зависть в самом Рылееве, особенно при виде и внешних успехов моих».

Конечно, Завалишин ни на одном совещании не был. Кстати, в числе совещавшихся он называет Федора Глинку, но тот не принадлежал к Северному обществу и не принимал участия в его работе, хотя и знал о его существовании.

Странны записки Завалишина — в них много интересного, зорко, подмеченного о политическом и хозяйственном состоянии России 1820-х годов, немало блестящих выводов, но в то же время в них бездна «ячества», беспардонного вранья, вроде того, что он подсказывал Рылееву замыслы его произведений и даже участвовал в написании некоторых его стихотворений и поэм.

2 июня 1825 года Рылеев с Александром Одоевским, Александром Бестужевым и Вильгельмом Кюхельбекером выехал в Кронштадт, — внешним поводом поездки было приглашение служившего там Петра Бестужева в местный театр, настоящим же — выяснить, насколько правы Торсон и Николай Бестужев, говорившие, что Кронштадт не годится на роль «острова Леон» (этот остров был начальной базой испанских революционеров в 1821 году). Рылеев приглашал в эту поездку и Завалишина, но тот, по-видимому, опоздал к пятичасовому пароходу и прибыл в Кронштадт позже. Рылеев встретил его там в театре. Но, как ни наводил Завалишин разговор на политику, Рылеев все толковал о пьесе и актерах.

После двух поездок Рылеев пришел к выводу, что «всякое намерение в рассуждении флота должно оставить».

Однако — Завалишин по собственной инициативе вел в Кронштадте неустанную политическую пропаганду среди офицеров и скоро нашел моряков, готовых примкнуть к Северному обществу, например, братьев Беляевых и Арбузова.

В особенности революционно настроен был лейтенант Арбузов. Задолго до вступления в общество (был принят Н. Бестужевым в первых числах декабря 1825 года) он, как говорится в следственном заключении, «в беседах с мичманами Гвардейского экипажа, обращая все внимание их на Конституции и на либеральные сочинения, возбудил в них понятия, дотоле им неизвестные, старался каждое действие правительства видеть с Дурной стороны», что, наконец, «единой мыслью» его и мичманов «сделалось желание введения в России свободы и республиканского правления».

Еще не зная, что в Петербурге есть тайное общество, Арбузов говорил, что «надлежит составить особливый заговор, выбрав людей и назнача день и час для действия, а не дожидаться случая». Независимо от Северного общества Арбузов пришел к выводу, что во время переворота нужно захватить Сенат. На следствии Завалишин приводил слова Арбузова о том, что он с одной ротой мог бы взять Сенат, потому, мол, что он там «знает все переходы».

Однако Арбузов знал о Рылееве и еще в мае 1825 года просил своего сослуживца Михаила Кюхельбекера (брата В. К. Кюхельбекера), тогда также еще не члена Северного общества, познакомить его с ним.

В результате — среди офицеров морского Гвардейского экипажа возникла революционная группа, которая откликнулась на призыв Николая Бестужева в решительный день 14 декабря.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.