2
2
В конце декабря 1824 года в Петербурге вышла в свет первая книжка альманаха «Северные Цветы», изданная Дельвигом. Этому альманаху суждена была по тем временам долгая и славная жизнь — он выходил регулярно до 1832 года («Северные Цветы» на 1832 год были выпущены Пушкиным — в память Дельвига и в пользу его семьи; Дельвиг скончался в 1831 году). «Лучшим русским альманахом» считал «Северные Цветы» Белинский. Ни один альманах не напечатал столько произведений Пушкина, как «Северные Цветы».
Первая книжка этого альманаха явилась в качестве соперницы «Полярной Звезды» — в издательском объявлении, напечатанном в «Сыне Отечества», об этом говорилось прямо. Притом почти все авторы тут и там были одни и те же. Идея издания альманаха была подсказана Дельвигу Олениным после того, как от услуг Оленина — он занимался технической и коммерческой сторонами выпуска двух первых книг «Полярной Звезды»-отказались Бестужев и Рылеев. Оленин, отлично знавший литературную обстановку в Петербурге, не промахнулся: Дельвиг имел связи среди первоклассных литераторов, был близким другом Пушкина.
Однако уже в следующем году «Северные Цветы» оказались единственным изданием, продолжающим традиции декабристской «Полярной Звезды», — после 14 декабря 1825 года альманах не только публиковал все лучшее, что появлялось в русской поэзии, причем необязательно самых знаменитых авторов, но и знакомил публику с произведениями декабристов — Рылеева, Кюхельбекера, А. Одоевского, — без обозначения имен, конечно. Пушкин был главной силой и вдохновителем этого издания, это было одно из его литературно-гражданских дел, выполнение не только своего долга, но и завета Рылеева.
Однако, если Дельвиг начал свое издание с мыслью о литературном соперничестве альманахов, то Рылеев и Бестужев о таковом не думали вовсе. У них было столько хлопот по Северному обществу, что уже третий выпуск альманаха дался им с огромным напряжением. В 1825 году они поневоле стали думать о прекращении издания. Уже в письме к Пушкину от 25 марта Рылеев говорит о «Звездочке», задуманной как четвертый выпуск альманаха.
В письмах Рылеева к жене в Подгорное отразилось то огромное напряжение, в котором пребывал Рылеев в первые месяцы 1825 года (потом стало еще труднее): «Я по большей части сижу дома; принялся за Полярную Звезду; надеюсь выдать к святой. Теперь же еще скопилось много дел по Компании… хлопот пропасть» (конец января); «Нынешняя масленица была мне не в масленицу; я почти все дни просидел дома и — поверишь ли? — не только ни одного блина не съел нигде, но даже не видел… Теперь собралось много дел в Компании, сверх того начато печатание Полярной Звезды» (10 февраля); «Я по-прежнему сижу все дома вместе с Бестужевым и работаем для Полярной Звезды. Напечатано более половины» (20 февраля); «Я теперь хлопочу о Звезде своей, о Думах и Войнаровском. Думы и Войнаровский уже вышли из печати» (12 марта). Рылеев здесь не пишет, и это естественно — о своих делах по Северному обществу, а 1825 год в этом отношении для Рылеева — кипящий ключом котел.
В январе в «Сыне Отечества» № 1 Рылеев и Бестужев поместили «Объявление об издании «Полярной Звезды» на 1825 год», в котором сообщали, что «издание замедлилось некоторыми обстоятельствами, появится не к 1 января 1825 года, но к святой неделе (то есть к Пасхе. — В.А.)… Издатели долгом поставляют уведомить, что «Полярная Звезда» издается в прошлогоднем формате, с картинками, и что все писатели, украсившие два прежних тома, не отказались участвовать и в третьем. Доныне все идет успешно». Объявление сопровождалось примечанием: «Итак — «Северные Цветы», издание г. книгопродавца Оленина, вступают в непосредственное соперничество с «Полярною Звездою». Предоставляя сему альманаху благоприятное время выхода в свет, желаем ему еще благоприятнейшего успеха».
Третий выпуск «Полярной Звезды» казался Рылееву самым удачным. «Она здесь всем пришлась по сердцу, — писал он Пушкину. — Это хоть не совсем хороший знак, но уверены, что в ней есть довольно и таких пиес, которых похвалить не откажутся и истинные ценители произведений нашего Парнаса».
В печати появилось несколько благоприятных отзывов. «В нем (в альманахе. — В.А.) стихотворная часть представляет много совершеннейших произведений» («Соревнователь просвещения и благотворения»). «Нынешняя «Полярная Звезда» бесспорно лучше прежних годов: стихотворная ее часть никогда не была так богата по достоинству пьес» («Сын Отечества»).
«Московский Телеграф» так отозвался о стихотворном отделе альманаха: «Пушкин, чарующий нас своими поэмами, как будто вызвал на труд других, дремавших над элегиями и песенками»; о прозе: «Порадуемся, что в «Полярной Звезде» и самый строгий критик отдаст полную справедливость прозаическому отделению».
Критик «Северной Пчелы»: «Никогда еще стихотворная часть «Полярной Звезды» не была так богата не числом, а достоинством».
Рецензент «Сына Отечества» видел в этом выпуске альманаха «стремление к народности».
Что же было напечатано в третьем выпуске альманаха? Целая поэтическая хрестоматия 1825 года: отрывки из «Цыган», «Братьев разбойников» и «Послание к Алексееву» Пушкина; семь стихотворений Боратынского, два Вяземского, три Ф. Глинки, одно Грибоедова, одно Козлова («Венецианская ночь»), два В.Л. Пушкина, три — Языкова, две басни Крылова, отрывок из XIX песни «Илиады» в переводе Гнедича, кроме того, превосходные в поэтическом отношении стихи Григорьева («Нашествие Мамая»), Туманского, Хомякова, Плетнева, Иванчина-Писарева, Зайцевского и других авторов. Рылеев поместил здесь три отрывка из поэмы «Наливайко» и «Стансы» («Не сбылись, мой друг, пророчества…»).
В прозаическом отделе — путевые записки Н. Бестужева («Гибралтар») и Жуковского («Отрывки из письма о Швейцарии»), исторический очерк Корниловича, великолепные «Восточные повести» (три сказки) Сенковского, менее интересные — небольшие прозаические сочинения Ф. Глинки и Булгарина.
Открывается альманах традиционным литературным обзором А. Бестужева — «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и в начале 1825 годов». Рылеев считал, что Бестужев «в первый раз судит так основательно в так глубокомысленно». По поводу этой статьи возник спор между Пушкиным и Бестужевым (в нем принял участие и Рылеев)[8]. Но вообще в литературных кругах новый обзор Бестужева получил высокую оценку.
Бестужев порицает «безнародность» литературы, чувства, «не согретые народною гордостию».
«Богатое нечерпанное лоно старины и мощного, свежего языка… вот стихия поэта, вот колыбель гения!» — говорит он. «Когда же попадем мы в свою колею? Когда будем писать прямо по-русски?» — задает он себе вопрос. Обзор этот, как и два предыдущих, написан с остроумием, непринужденностью, предельной краткостью, продиктованной размерами «карманной» книжки альманаха.
За рылеевскую «Исповедь Наливайки» цензор получил выговор от Александра I через министра просвещения А.С. Шишкова. Если бы альманах не был так быстро распродан, «Исповедь» была бы вырезана из экземпляров.
Многим казалось странным, удивительным, что такое революционное сочинение могло появиться в печати. Рядовые члены Северного общества, которые по правилам конспирации не могли знать о силе и численности его, из этого случая заключали, что среди них есть важные чиновные персоны, имеющие власть урезонить цензуру…
В 1826 году, во время следствия, Штейнгель в одном из писем к царю высказывает искреннее недоумение: «Непостижимо, каким образом в то самое время, как строжайшая цензура внимательно привязывалась к словам, ничего не значащим, как-то: ангельская красота, рок и пр., пропускались статьи, подобные «Волынскому», «Исповеди Наливайки».
В архиве III отделения сохранилась анонимная записка по поводу проекта цензурного устава 1826 года. Вот одно из замечаний этого неизвестного лица, безусловно верного престолу: «§ 151 сказано: «Не позволяется пропускать к напечатанию места, имеющие двоякий смысл, ежели один из них противен цензурным правилам». Сие подает повод к бесконечным прениям… В оправдание нового сего § приводят, что цензура на основании прежних правил пропускала сочинения возмутительные: Исповедь Наливайки, Войнаровского и проч. Это неправда. Сии сочинения отнюдь не двусмысленные: они явно проповедуют бунт, восстание на законную власть, выставляют в похвальном виде мятежников и разбойников и проч., и пропущены к напечанию по непростительной глупости цензора, читавшего оные и не понимавшего в них явного злоумышления».
После восстания альманах Рылеева и Бестужева попал в число крамольных книг. Так, в 1826 году за чтение «Полярной Звезды» великий князь Михаил Павлович отправил солдатом на Кавказ младшего брата Бестужевых — Петра. Князь в особенности разгневан был тем, что альманах раскрыт был на «Исповеди Наливайки».
Считалось, что Рылеев и Бестужев начали подготовку четвертого — небольшого заключительного — альманаха к концу 1825 года. Михаил Бестужев писал, что «около декабря 1825 года дела Тайного общества усложнились… брат Александр и Рылеев решились издать уже собранный материал в небольшом альманахе под названием «Звездочка», печатание которого к 14 декабря уже довольно продвинулось».
Но мы сегодня знаем больше, чем мог вспомнить Михаил Бестужев, — издатели «Полярной Звезды» были сильно загружены делами тайного общества уже с начала года. Рылеев с марта, а Бестужев с сентября этого года вошли в Думу и вместе с Оболенским стали во главе общества. Встречи с новыми людьми (в течение 1825 года в Северное общество было принято 35 новых членов), частые собрания, поездки в Кронштадт, дела Российско-Американской компании… Уже 25 марта этого года Рылеев пишет Пушкину: «Как благодарить тебя, милый Поэт, за твои бесценные подарки нашей Звезде?.. Теперь для Звездочки стыдимся и просить у тебя что-нибудь». Ясно, что в марте уже была задумана прощальная «Звездочка». А в апреле этого года в журнале П.И. Кеппена «Библиографические листы» было помещено объявление о готовящемся выходе «Звездочки» (выпуск ее намечался на 1826 год). В ноябре Рылеев снова пишет Пушкину о «Звездочке», называя ее по традиции — «Полярного»: «Мы опять собираемся с Полярного. Она будет последняя; так по крайней мере мы решились». В начале декабря 1825 года «Звездочка» была сдана в типографию Главного штаба.
К 14 декабря было отпечатано восемьдесят страниц. После ареста Рылеева и Бестужева печатание остановилось, — готовые листы остались на складах и в 1861 году были сожжены. По счастливой случайности сохранилось два экземпляра отпечатанной части «Звездочки» и цензурный экземпляр рукописи.
В отпечатанных листах были рассказ А. Бестужева («Кровь за кровь»), повесть О. Сомова «Гайдамаки», отрывок из III главы «Евгения Онегина» Пушкина («Ночной разговор Татьяны с ее няней») и стихи — Козлова, Ознобишина, Хомякова, В. Туманского и Н. Языкова. В цензурной рукописи были еще не успевшие попасть в набор стихи Боратынского (эпилог «Эды» и «Бал»), В. Пушкина, Нечаева, Ф. Глинки, Ободовского, Вяземского и других авторов. Рылеев не успел дать в «Звездочку» ничего своего.
Любопытна история покупки Рылеевым и Бестужевым отрывка из пушкинского романа в стихах. Об этом пишет Михаил Бестужев. На одном из рылеевских «русских завтраков», происходивших от двух до трех часов дня (автор воспоминаний отмечает «наклонность Рылеева налагать печать руссицизма на свою жизнь»), «в числе многих писателей были Дельвиг, Ф. Глинка, Гнедич, Грибоедов и другие. Тут же присутствовал брат A. Пушкина Лёв, которого брат Александр (Бестужев.- B.А.) в насмешку называл «Блёв», намекая на его неумеренное употребление бахусовой влаги. Помню, что он говорил наизусть много стихов своего брата, еще не напечатанных: прочитал превосходный разговор Тани с нянею, приведший в восторг слушателей. Помню, как тут же брат Александр и Рылеев просили Льва Пушкина передать брату, не согласится ли он продать на каждый стих этого эпизода по пяти рублей».
В другом месте своих мемуаров Михаил Бестужев пишет о том же: «Левушка потребовал с издателей по 5 р. асс. за строчку, и брат А. (Александр Бестужев. — В.А.), не думая ни минуты, согласился, прибавив со смехом: «Ты промахнулся, Блёвушка, не потребовав за строку по червонцу… Я бы тебе и эту цену дал, но только с условием: пропечатать нашу сделку в Полярной Звезде, для того, чтоб знали все, с какою готовностью мы платим золотом за золотые стихи».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.