9

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

9

«Наливайко» — поэма о руководителе восстания, которое потерпело неудачу. Рылеев ее не закончил, о а написал тринадцать фрагментов, которые, однако, дают возможность судить о замысле в целом. Рылеев здесь стремится решительно вторгнуться в будущее — недаром декабристы в «Исповеди Наливайки» и других отрывках из поэмы увидели предсказание своей судьбы. Обычная для гражданских поэтических произведений Рылеева политическая программность в «Наливайко» еще определеннее, но вместе с тем и тоньше, художественнее, чем даже в «Войнаровском». В «Наливайко» есть монологи и диалоги, конкретные (не в пересказе героя, как в «Войнаровском») изображения действий, развернутые картины, вставная новелла («Сон Жолкевского»). В «Наливайко» ярче, чем в «Войнаровском», и этнографическая детальность. Все действие живее, язык точнее, образнее. Поэма и в незаконченном виде — наиболее совершенное произведение Рылеева.

Северин Наливайко — вождь крупнейшего в истории Украины казацкого восстания против панской Польши, захватившего и крестьянские массы (1594–1596 годы). Этот образ у Рылеева гораздо более сложен, чем Войнаровский или Мазепа. Многие мотивы гражданской лирики Рылеева (тем самым, разумеется, и помыслы Рылеева-декабриста) связаны с размышлениями Наливайко в поэме.

Как пишет современный нам исследователь творчества Рылеева (А. Ходоров, 1975): «Наливайко — не просто храбрый, беззаветно преданный Украине человек, не только способный к действию и уже активно действующий герой. Это искупитель, берущий на себя всю ответственность за деяния своего народа, принимающий на свою душу всю меру исторического «греха» своего времени. Если в своей знаменитой исповеди Наливайко исповедуется, по сути дела, за всех повстанцев, то в своей молитве он предстательствует за них перед высшим существом как воздвигший «войну» и поднявший «меч за край родной». Его образ, не теряя черт, присущих изображению конкретного человека, становится одновременно символом великой жертвы во имя еще более великого блага, попыткой предельно широко осмыслить роль выдающейся личности и представить эту личность в революционно-романтической интерпретации. Наливайко воплощает на новом и более высоком этапе рылеевского творчества проявившееся еще в думах стремление поэта слить в одном лице наиболее характерные черты нации. Он — ее олицетворенная гордость и совесть. Его фигура по своим масштабам поднимается на уровень романтического титанизма, но это титан, кровно связанный со средой, его породившей».

Рылеев подчеркивает в Наливайко его связь с народом:

Еще от самой колыбели

К свободе страсть зажглась во мне;

Мне мать и сестры песни пели

О незабвенной старине.

В старину, как говорит Наливайко, «никто не рабствовал пред ляхом… Козак в союзе с ляхом был как вольный с вольным, равный с равным». Но союзники не упустили случая превратиться в тиранов:

Жид, униат, литвин, поляк —

Как стаи кровожадных вранов

Терзают беспощадно нас.

Наливайко Малороссию называет «Святой Русью», украинцев — «русским народом». Рисуя древний Киев, ставший «добычей дерзостного ляха», автор напоминает об истоках бедствий Украины:

Но уж давно, давно не видно

Богатств и славы прежних дней —

Все Русь утратила постыдно

Междоусобием князей.

Среди фрагментов поэмы есть один очень многозначительный. Неясно, что это — высказывание Наливайко или авторское отступление (пример таких отступлений уже дал Пушкин в «Евгении Онегине»).

Скорее второе. Вот этот фрагмент:

Забыв вражду великодушно,

Движенью тайному послушный,

Быть может, я еще могу

Дать руку личному врагу;

Но вековые оскорбленья

Тиранам родины прощать

И стыд обиды оставлять

Без справедливого отмщенья —

Не в силах я: один лишь раб

Так может быть и подл и слаб.

Могу ли равнодушно видеть

Порабощенных земляков?..

Нет, нет! Мой жребий: ненавидеть

Равно тиранов и рабов!

Так Рылеев делает исторического героя условностью — он выражает в нем себя.

Восставших казаков Рылеев называет в поэме «ратниками свободы». Весь пафос этой поэмы в том, о чем Рылеев говорил Михаилу Бестужеву: в «необходимости примера для пробуждения спящих россиян», в «погибели, которою мы должны купить нашу первую попытку для свободы России».

После того как три фрагмента поэмы — «Киев», «Смерть Чигиринского старосты» и «Исповедь Наливайки» — появились в «Полярной Звезде» на 1825 год, министр просвещения Шишков направил запрос цензору Бирукову: «По высочайшей государя императора воле предлагается вам, милостивый государь мой, представить мне в непродолжительном времени объяснение: какими причинами руководствовались вы в пропуске к печатанию в «Полярной Звезде» на 1825 год статьи Рылеева под заглавием «Исповедь Наливайки», в которой усматриваются неуместные выражения о преступлениях и свободе». Бируков пытался оправдываться, но ни конфисковать альманах, ни вырезать из тиража «Исповедь» было уже нельзя, — «Полярная Звезда» была распродана. Начальству не оставалось ничего другого, как замять это дело. Удивительно, что Александр I, мало, особенно в последнее время, вникавший в дела литературы, увидел в «Исповеди Наливайки» именно тот смысл, который вложил в него поэт-декабрист.

Три отрывка из «Наливайко», напечатанные в альманахе, были отмечены критикой. Вяземский отметил в них (на страницах «Московского Телеграфа») «сильные мысли и правильные, чистые стихи». Греч в «Сыне Отечества» говорит: «В описании «Смерти Чигиринского старосты» находятся такие подробности единоборства, такая быстрота в рассказе, такая пылкость в движении, что это место, бесспорно, могло бы украсить лучшую из эпических поэм. Описание Киева можно назвать историческою панорамою местности… Но самая цветистая ветвь в стяжанном автором венце есть «Исповедь Наливайки». Здесь видишь отпечаток души великой, непреклонной, воспламененной любовью к родине».

Дельвиг передал Рылееву, что Пушкин хвалил «Смерть Чигиринского старосты». Рылеев писал Пушкину после этого: «Ты ни слова не говоришь о Исповеди Наливайки, а я ею гораздо более доволен, нежели Смертью Чигиринского старосты, которая так тебе понравилась. В Исповеди мысли, чувства, истины, словом, гораздно более дельного, чем в описании удальства Наливайки». Пушкин отвечал: «Об Исповеди Наливайки скажу, что мудрено что-нибудь у нас напечатать истинно хорошего в этом роде. Нахожу отрывок этот растянутым; но и тут, конечно, наложил ты свою печать».

Пушкин понимал, что у Рылеева в поэзии — собственный путь. «Очень знаю, — писал Пушкин А. Бестужеву, — что я его учитель в стихотворном языке, но он идет своею дорогою».

В 1824 году Рылеев обдумывал сразу несколько крупных произведений — составлял планы, набрасывал стихотворные отрывки не только к «Наливайко», но и к другой поэме — о Мазепе, а также к поэме о партизанах 1812 года. Среди его проектов — план поэмы из кавказского военного быта. Любопытно, что Рылеев намеревался здесь изобразить не историческую личность, а своего современника, героя, который «обожает Россию и всем готов пожертвовать ей». Этот человек, русский офицер, любит некую Асиат, горянку. Но «он предназначил себе, — как пишет Рылеев в плане, — славное дело, в котором он должен погибнуть непременно, и всё цели своей приносит в жертву… живет только для цели своей».

В «Соревнователе просвещения и благотворения» и «Северной Пчеле» в 1825 году Рылеев напечатал два отрывка из задуманной им в 1824 году поэмы «Мазепа». Один — «Гайдамак», другой — «Палей». Изобразив в «Войнаровском» Мазепу старого, оканчивающего свой жизненный путь, Рылеев, по-видимому, намеревался обратиться и к временам его молодости, то есть к тем, к которым относится рассказ Мазепы в одноименной поэме Байрона. Гайдамак — молодой Мазепа, казак-разбойник, запугавший даже своих собратьев дикой жестокостью, хладнокровной беспощадностью. Однако, как говорит о нем один из его товарищей, он «клятву дал… за Сечь свободную стоять».

Молодой Мазепа был удалец, но мрачный, нелюдимый:

…Как юный тигр

На всех глядел, нахмуря брови,

Был дружбы чужд, был чужд любови.

Летал в пустынях на коне,

И, увядая в тишине,

Он рвался в бой, он жаждал крови…

…И удальством пришлец младой

В грязь затоптал всех гайдамаков.

Суров, и дик, и одинок,

Чуждаясь всех, всегда угрюмый…

…Печаль, как черной ночи мгла,

Ему на сердце налегла…

…Ему несносна тишина;

Без крови вражеской, без боя,

Он будто чахнет средь покоя;

Его душе нужна война:

Опасность, кровь и шум военный

Одни его животворят…

…Всегда опущены к земле

Его сверкающие очи;

Темнеет па его челе

Какой-то грех, как сумрак ночи.

Второй отрывок — эпизод из военной жизни полковника Палея. Публикация отрывка в «Северной Пчеле» сопровождена примечанием: «Семен Палей Хвостовский, полковник Малороссийского войска, удалой наездник, бич поляков, ужас крымцев — был оклеветан Мазепою перед Петром и сослан. После измены Мазепы Палей возвратился к войску, и, удрученный летами и болезнью, присутствовал на Полтавском сражении, поддерживаемый двумя казаками». Как собирался развернуть здесь свой сюжет Рылеев, что нового по сравнению с «Войнаровским» хотел сказать о характере и деятельности Мазепы — неизвестно, так как от этого замысла не осталось никаких планов.

…В первых числах сентября 1824 года Рылеев и Александр Бестужев выехали на несколько дней в Батово. Бестужев — с заданием от своего начальника (управляющего путями сообщения) осмотреть Гатчинское шоссе; Рылеев, вероятно, для наблюдения за установкой памятника своей матери на деревенском кладбище и для хозяйственных дел по имению. Тогда и был установлен среда деревянных крестов кладбища мраморный памятник — отрезок колонны, пересеченный призмой, на которой было написано: «Мир праху твоему, женщина добродетельная. Анастасия Матвеевна Рылеева. Родилась декабря 11 дня 1758, скончалась июня 2 дня 1824 года».

У Рылеева в Батове было много хлопот, и Бестужев один гулял в лесу и на реке, наслаждался «тишью и дичью», обдумывал что-то «для Звезды», то есть для альманаха своего, бывал по вечерам в Рожествене у какого-то знакомого офицера — «кирасира Е.В.», где даже однажды «продурачился до утра».

4 сентября в 3 часа дня выехали из Батова и прибыли в Петербург во время «ужаснейшей грозы», как пишет Бестужев матери. «Но Рылеева дома, — продолжает он, — ждала еще ужаснейшая — Саша его кончался — и через день умер, — не можете себе вообразить положения Натальи Михайловны, отчаяние обоих. Она едва возвратилась к разуму — он болен».

Рылеев, однако, скоро вернулся к делам. Николай Бестужев писал: «Я видел страдание и силу души достойного моего друга; но это не мешало ему работать в пользу тайного общества со всей горячностью человека, обрекшего себя на жертву для счастия отечества».

Саше Рылееву 1 сентября 1824 года исполнился всего один год. Он умер 6 сентября. Похоронили его на Смоленском кладбище. В мае 1826 года Наталья Михайловна писала Рылееву (уже в крепость): «Мой друг, я заказала Сашеньке памятник и кругом решетку. Стишки твои нашла, которые ты ему написал, будут надписаны ему».

Это стихотворение «На смерть сына», появившееся в горькие дни сентября 1824 года:

Земли минутный поселенец,

Земли минутная краса,

Зачем так рано, мой младенец,

Ты улетел на небеса?

Зачем в юдоли сей мятежной,

О ангел чистой красоты,

Среди печали безнадежной

Отца и мать покинул ты?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.