ПЕРСОНАЛЬНЫЙ ПЕНСИОНЕР

ПЕРСОНАЛЬНЫЙ ПЕНСИОНЕР

Весь день 4 июня в Пекине моросил мелкий дождь. Но 5-го вновь выглянуло солнце и стало душно. На центральном проспекте Чанъаньцзе и окрестных улицах чернели остовы сгоревших машин, валялись куски арматуры, камни, велосипеды и мусорные тумбы, использовавшиеся при строительстве баррикад. В лучах солнца блестели бутылочные осколки. Тел погибших нигде уже не было видно, но пятна крови на сером асфальте еще чернели: небольшой дождь, шедший накануне, не смог их полностью смыть.

Большинство пекинцев сидели по домам, но те, кто осмеливался появляться на улицах, выглядели подавленными. Многие плакали и, глотая слезы, шептали: «Мы тебе этого не простим! Дэн Сяопин, ты убил детей!»²⁴¹

Днем 5 июня по радио и телевидению было зачитано сообщение ЦК и Госсовета о подавлении в столице «контрреволюционного мятежа». О событиях в других городах ничего не говорилось, хотя демонстрации молодежи шли тогда в 181 городе. Волнения затихнут только к 10-му числу²⁴².

Дэн тоже ни 4-го, ни 5 июня не выходил из дома и никого не принимал. Только после «наведения порядка», 6 июня, он встретился у себя в особняке с несколькими ветеранами, а также с Ли Пэном, Яо Илинем и Цяо Ши. Он был очень возбужден и то и дело заверял всех, что если даже иностранцы применят санкции, «китайский народ» не свернет с избранного пути. Его волновало, чтобы прошедшие события не затормозили экономические реформы, темп которых и так ослабел после «черного августа» 1988 года²⁴³. Уже тогда, в 1988-м, пришлось забыть о сокращении сферы планирования с 60 до 30 процентов и Ли Пэн, поддержанный многими ветеранами, принял даже ряд мер, направленных на ограничение рынка. Никто уже не вспоминал об органическом соединении планового и рыночного регулирования, обоснованном Чжао на XIII съезде, и экономика по-прежнему двигалась по двум колеям, из которых плановая все еще считалась основной, а рыночная — дополнительной; взаимопроникновение плана и рынка оставалось в основном фрагментарным. В сентябре 1988-го Ли Пэн, Яо Илинь и другие руководители Госсовета разработали программу нового урегулирования, которую тогда же принял 3-й пленум ЦК партии тринадцатого созыва²⁴⁴.

И вот теперь «кровавый июнь» грозил отбросить его реформы еще дальше назад. Дэн понимал, что многие в партии, и в первую очередь ветераны, именно в рыночных реформах видят причину всех бед. Мол, открыли Китай «прогнившему Западу», вот «буржуазная либерализация» и «загрязнила» мозги молодежи. И он вновь и вновь мучительно размышлял: как же соблюсти разумный баланс между реформированием экономики и четырьмя кардинальными принципами? Но ответа на этот вопрос не находил.

Девятого июня Дэн выступил перед высшим командным составом воинских частей, участвовавших в подавлении студенческих волнений. Он заявил, что признателен военнослужащим за их старания, и выразил соболезнования в связи с гибелью солдат и офицеров, павших «смертью храбрых» в «борьбе с контрреволюцией». По его предложению все присутствовавшие встали, чтобы почтить память погибших бойцов и командиров. Он повторил свою оценку того, что имело место в апреле — начале июня, но подчеркнул: возврата к прежней, левацкой, политике не будет, курс реформ останется неизменным, надо только последовательно проводить воспитательную работу среди населения²⁴⁵. Командиры дружно зааплодировали, но согласны ли они были углублять рыночные реформы, осталось непонятным.

Через неделю Дэн встретился с высшими руководителями партии и страны. Присутствовали Цзян Цзэминь, Ли Пэн, Ян Шанкунь, Вань Ли и некоторые другие. Дэн повторил то, что уже сказал 31 мая Ли Пэну с Яо Илинем: Цзян Цзэминь будет новым Генеральным секретарем компартии, а он, Дэн, скоро уйдет на пенсию. «Разумеется, я не смогу отказать, если ко мне обратятся за помощью, но это будет выглядеть не так, как в прошлом… Вы сможете действовать на свое усмотрение», — добавил он, после чего вновь заговорил о развитии экономики. «Экономический спад недопустим», — заявил он, призвав младших товарищей «предпринять решительные шаги», с тем чтобы развитие страны «могло быть непрерывным», а внешние экономические связи — максимально широкими²⁴⁶.

После этого 19–21 июня состоялось расширенное заседание Политбюро, на котором рассматривалось дело Чжао Цзыяна. Как и Ху Яобана два с половиной года назад, все дружно подвергли бывшего товарища яростной критике, но Чжао, в отличие от эмоционального Ху, не только не признал никакой вины, но и упорно защищал свою позицию. В нарушение устава партии Дэн предоставил всем, вне зависимости от членства в Политбюро, право голоса, и большинство, понятно, подняло руки за отставку «ренегата» с поста Генерального секретаря и выведение его из составов ЦК, Политбюро и Постоянного комитета. Против проголосовал только один человек — сам Чжао, который заявил: «Я не оспариваю решения о снятии меня с постов, но не согласен с… обвинениями»²⁴⁷. Ни Дэн, ни Ли Пэн, ведший заседание, да и никто другой ничего ему не ответили.

А вскоре, 23–24 июня, был проведен 4-й пленум ЦК партии тринадцатого созыва, подтвердивший решение расширенного заседания Политбюро в отношении Чжао. Основной доклад о Чжао Цзыяне сделал Ли Пэн, представивший бывшего генсека в самом неприглядном виде. Среди участников пленума были также распространены материалы общего отдела ЦК, в которых Чжао изображался «заговорщиком и представителем контрреволюционных сил в стране и за рубежом, ставивших себе целью свержение КПК и Дэна»²⁴⁸. После пленума Чжао посадили под домашний арест и в отношении него начали расследование, продолжавшееся больше трех лет, до октября 1992 года. Но вердикт так и не был обнародован: по-видимому, вожди не хотели публично ворошить прошлое. Самого Чжао, правда, с ним ознакомили — это был длинный документ из тридцати обвинений, но никаких дополнительных мер по отношению к пленнику не предприняли²⁴⁹. Чжао оставался под домашним арестом до конца жизни. Он умер 17 января 2005 года[110].

На место Чжао, как и было решено ветеранами, пленум избрал Цзян Цзэминя. Конечно, единогласно. А из Секретариата, Политбюро и Постоянного комитета вывели Ху Цили, который, как мы помним, поддерживал Чжао во время тяньаньмэньских событий²⁵⁰. В отношении же Вань Ли никаких санкций принято не было: ведь в решающий момент он встал на сторону Дэна.

Казалось, всё для Дэна закончилось хорошо, но волнение его не покидало. Все лето и осень он продолжал твердить о необходимости всеми силами продолжать реформы, но его призывы повисали в воздухе. Не только старая, но и новая гвардия (Цзян Цзэминь, Ли Пэн и другие) оставалась пассивной. События на Тяньаньмэнь, похоже, подорвали авторитет Дэна не только в народе, но и в руководстве партии. Уже на расширенном заседании Политбюро 19–21 июня некоторые видные члены Компартии Китая под видом критики Чжао Цзыяна, по,„существу, осуждали реформы Дэна²⁵¹. В общем, несмотря на призывы Патриарха, реформы застопорились. Дэну, слабо разбиравшемуся в экономике, уже не на кого было опереться: Цзян Цзэминь и Ли Пэн ориентировались на Чэнь Юня и Ли Сяньняня, влияние которых возросло. В стране вновь развернулась активная борьба с «буржуазной либерализацией», а вот темпы роста экономики стали снижаться.

В середине августа 1989 года, накануне своего 85-летия, Дэн твердо решил: всё, ухожу на пенсию. 17 августа он сообщил об этом Ян Шанкуню и Ван Чжэню (все трое отдыхали на Желтом море, в Бэйдайхэ)²⁵². Он рассчитывал, что Ли Сяньнянь и Чэнь Юнь тоже уйдут: оставлять обоих консерваторов у власти было опасно для реформ. Но те решительно отказались, упорно держась за престижные должности. (Они так и скончаются на своих постах: Ли — в 1992 году, а Чэнь Юнь — в 1995-м.) Пришлось Дэну уходить одному. 4 сентября он поставил в известность о своем намерении Цзян Цзэминя, Ли Пэна и других руководителей нового поколения. И напоследок сказал: «Руководство Китая должно обязательно продемонстрировать миру свою приверженность делу реформы и расширения внешних связей. Прошу вас обратить особое внимание на этот момент. Отказ от политики реформ и открытости недопустим»²⁵³. Прошение об отставке с поста Председателя Военного совета ЦК он передал в Политбюро²⁵⁴.

В самом начале ноября 5-й пленум ЦК партии тринадцатого созыва удовлетворил его просьбу, подчеркнув, что полная отставка «выдающегося вождя китайского народа» отнюдь не вызвана ухудшением его здоровья, а лишь свидетельствует о «широте мысли великого пролетарского революционера»²⁵⁵. Председателем Военного совета ЦК вместо Дэна был избран Цзян Цзэминь. Ему вместе с Ли Пэном Дэн передал все бразды правления.

С тех пор все дни Дэн Сяопин проводил в кругу семьи. По-прежнему много гулял во дворе, обычно с Чжо Линь, тоже, как и он, постаревшей. Они шли под руку, делая несколько кругов по дорожке, окружающей парк. Оба опирались на палки и молчали. Шли и думали о чем-то своем. Обслуживающий персонал шутил: «Именно на этой узкой тропинке Дед решает судьбы Китая». Его все так звали: «Дед» — не только внуки, но и Чжо Линь, дети и прислуга²⁵⁶. Он, правда, мало что уже решал, но для домочадцев все равно оставался главным человеком. Во время прогулок он любил подходить к небольшому прудику в центре парка, обрамленному каменной кладкой в виде цветка. И подолгу глядел на резвящихся в воде золотых рыбок. Крошил хлеб, и они жадно ловили кусочки.

Всё шло своим чередом. Каждый вечер семья собиралась за круглым столом в столовой. Дэн, как мы помним, любил хорошо поесть, но сам уже не готовил. У него, как и у других заслуженных работников партии, имелся повар, который знал вкусы хозяина. Дэн и в старости предпочитал очень острую и жирную пищу: мясо с красным перцем и жареную грудинку. Остатки еды не позволял выбрасывать. «Тот, кто выкидывает остатки, — дурак, — смеясь, говорил он. — Их же можно потушить и съесть на следующий день»²⁵⁷.

Страсть к бриджу не покидала его, и он продолжать играть даже чаще, чем прежде. Любил он, как мы помним, и бильярд, но с тех пор, как в 1959 году сломал ногу, подскользнувшись во время игры, больше не брал в руки кий. Он очень возгордился, когда в июле 1988 года его избрали почетным президентом Всекитайской ассоциации игроков в бридж. Но еще больше «зазнался», когда через пять лет, в 1993 году, получил грамоту от главы Всемирной федерации бриджа «за развитие и пропаганду» этой игры в мире.

Еще одной его страстью был футбол. Сам он в него не играл, но обожал смотреть и по телевизору, и на стадионе. И если по каким-то обстоятельствам пропускал телевизионную трансляцию, всегда просил охранника Чжан Баочжуна записать ее для него на видеомагнитофон²⁵⁸.

В летние месяцы Дэн с семьей выезжал на море: либо в Бэйдайхэ, либо в Циндао. И там останавливался в резиденциях ЦК партии вблизи побережья. Он любил плавать. Но не в крытых бассейнах, а на просторе, чтобы ощущать свободу²⁵⁹. В свои восемьдесят с лишним лет плавал по часу в день. Вместе с детьми и охранниками.

Конечно, совсем отойти от дел Дэн не мог. Каждый день ему по-прежнему приходили партийные и государственные документы, он знакомился с ними, делал пометки и отдавал секретарю. Как всегда, читал много газет. Так что оставался в курсе событий. Его кабинет находился в идеальном порядке, он обожал чистоту и следил за тем, чтобы всё было на своих местах. На большом письменном столе около лампы стояли детские фарфоровые игрушки, подаренные внуками, — мышка, тигренок, овечка и бычок. Каждый представлял одного из четырех внуков: мышка — внучка «Соня», тигренок — внук «Росточек», овечка — внучка с тем же именем и бычок — внук «Маленький наследник». За ними находилась небольшая плетеная корзинка с высокой ручкой, в которой стояли две симпатичные толстые хрюшки в очках. На голове у одной красовалась маленькая мужская шляпа с полями, а у другой — бантик. Это были Дэн Сяопин и Чжо Линь. Там же, в корзинке, имелись еще пять свинюшек, поменьше: дети Дэна и Чжо — Дэн Линь, Пуфан, Дэн Нань, Дэн Жун и Чжифан. Так внуки придумали²⁶⁰.

Дэн очень любил этих зверюшек, но больше всего, конечно, тех, что напоминали внуков и внучек, с которыми он проводил теперь гораздо больше времени: зимой лепил во дворе снежную бабу, летом выезжал на природу. В шутку он говорил: «У нас в стране есть четыре кардинальных принципа, и в семье тоже четыре. Наши семейные кардинальные принципы — это мои четыре внука и внучки»²⁶¹. Под столом в кабинете у него всегда имелось несколько цветных коробок, куда он складывал игрушки для внуков.

Выйдя на пенсию, он даже во время работы не хотел оставаться один и, уходя после завтрака в кабинет, обычно брал с собой маленького Сяоди. Тот тут же залезал под дедов стол, после чего каждый занимался своим делом. Чжо Линь тоже перебиралась в кабинет мужа, чтобы приглядывать за Сяоди, который мог расшуметься, хотя Дэну внук совсем не мешал. Дэн садился в мягкое кресло, вытягивал ноги на низком пуфике и погружался в чтение. Иногда переходил на кушетку, стоявшую у стены, и лежа читал под абажуром. Старея, он терял зрение, вблизи уже плохо видел, а потому читал в больших и толстых очках²⁶². Он очень любил листать словари, особенно большой словарь китайского языка «Цыхай» («Море слов»), и, находя незнакомый иероглиф, с удовольствием выяснял, что он значит[111]. Он часто перечитывал знаменитые «Исторические записки» Сыма Цяня, жившего в эпоху Хань, во II–I веках до н. э., а также труд сунского историка Сыма Гуана (XI век) «Всеотражающее зерцало, управлению помогающее». Из художественной литературы выше всех ценил Пу Сунлина (Ляо Чжая) — гениального писателя, автора сборника сказочных историй «Лисьи чары», жившего в период маньчжурского завоевания Поднебесной (1640–1715). Часто вместе с Чжо Линь слушал пластинки пекинских опер²⁶³.

Время от времени он принимал иностранных гостей, выражавших желание с ним встретиться. За границей его по-прежнему считали харизматическим лидером КНР, поэтому не удивительно, что многим политическим деятелям хотелось с ним побеседовать, хотя все помнили, что именно он потопил в крови волнения молодежи. Но, как говорится, бизнес есть бизнес. В октябре 1989-го Дэн встретился с бывшим американским президентом Никсоном, которому посетовал на то, что американцы после 4 июня «без конца ругают Китай». А зря, добавил он, ведь «Китай не сделал ничего плохого США», а «недавние беспорядки и контрреволюционный мятеж в Пекине были спровоцированы прежде всего международными антикоммунистическими и антисоциалистическими течениями». Он просил Никсона передать президенту Джорджу Бушу, которого знал с 1974 года, когда еще Буш возглавлял американское Бюро связи в Пекине, что надо «покончить с прошлым»²⁶⁴.

Об этом он беседовал и с советником Буша по национальной безопасности Брентом Скаукрофтом в декабре того же года. «Передайте, пожалуйста, президенту Бушу, что на Востоке в Китае есть один пожилой пенсионер, который заботится об улучшении и развитии китайско-американских отношений», — с улыбкой сказал он. Его дочь, Маомао, исполнявшая роль переводчика, тоже заулыбалась²⁶⁵.

Иногда он встречался и с Цзян Цзэминем, и с Ли Пэном, и с другими партийными руководителями. Как правило, у себя дома. Что-то советовал, что-то одобрял, но в повседневные дела партии по-крупному не вмешивался. В общем, наслаждался пенсионной свободой.

Только раз, в самом конце 1990 года, он позволил себе прочитать Цзян Цзэминю и Ли Пэну лекцию о рыночной экономике. Чувствовалось, что консервативные взгляды нового руководства его все более не устраивают. «Нам необходимо в теоретическом плане уяснить себе, что различие между капитализмом и социализмом не сводится к проблеме плана и рынка, — вновь объяснил он. — При социализме существует рыночная экономика, а при капитализме — плановое регулирование… Не думайте, что ведение рыночного хозяйства — это капиталистический путь. Ничего подобного. Нужны как план, так и рынок… Не надо бояться идти на риск»²⁶⁶. На встрече присутствовал Ян Шанкунь, который во всем поддерживал Дэна.

Пенсионная жизнь хотя и имела свои преимущества, но Дэн по-прежнему оставался политиком. И его, как и раньше, волновали проблемы страны. В начале января 1991 года, в период подготовки и празднования Нового года по лунному календарю, он съездил в Шанхай — не только отдохнуть, но и с инспекционными целями. На встрече с руководителями города он, в частности, посоветовал «без колебаний» взяться за освоение полузаброшенного района Пудун, находящегося на другом берегу реки Хуанпу, прямо напротив набережной Банд. Он предложил привлечь для этого иностранных инвесторов. Сама идея принадлежала не ему. Впервые ее высказал один из < богатых американских хуацяо в разговоре с Чжао Цзыяном то ли в конце 1986-го, то ли в начале 1987 года. Чжао тогда доложил о ней Дэну, и тот загорелся. Но Чэнь Юнь и другие консерваторы выступили против, и проект пришлось отложить²⁶⁷. Теперь же Дэн выложил его вроде как от себя, без ссылки на Чжао. И объяснил, что если «довести это дело до конца… зарубежные капиталы в первую очередь начнут поступать [именно] в Шанхай… Так и следует участвовать в конкурентной борьбе». Руководителям города он тоже напомнил, что плановая экономика не означает социализм, а рыночная — капитализм, и пожелал всем шанхайцам быть «еще более раскрепощенными, смелыми и скорыми в своей поступи»²⁶⁸.

Через полгода он вновь поднял вопрос о темпах роста в разговоре с Цзян Цзэминем, Ли Пэном и министром иностранных дел КНР Цянь Цичэнем, которых и на этот раз сопровождал Ян Шанкунь. «Делать акцент на умеренность вполне можно, — внушал Дэн, — но он не должен быть чрезмерным, иначе можно упустить момент… Недопустимо… чтобы всё сводилось только к умеренности»²⁶⁹. Однако к нему, похоже, не очень прислушивались.

И тогда Дэн всерьез стал опасаться, что цель, поставленная им много лет назад, — увеличить валовый объем производства в четыре раза к концу столетия, — при новых руководителях, занятых в основном борьбой с духовным загрязнением, может и не быть, достигнута. Цифры роста ВВП внушали тревогу. Если в 1986–1988 годах ВВП вырос более чем на 35 процентов, то в 1989–1991 годах — всего на 18. Радовало Дэна только то, что не сокращался рост экспорта, да и импорт продолжал расти, а особенно быстро увеличивались прямые иностранные инвестиции: если в 1985–1988 годах зарубежные бизнесмены вложили в китайскую экономику около девяти миллиардов долларов США, то в 1989–1991 годах — более 11 миллиардов²⁷⁰. Мировое сообщество, конечно, выражало глубокое возмущение жесточайшим подавлением в Китае студенческих волнений²⁷¹, но экономические выгоды от стабилизации ситуации в Поднебесной перевешивали все моральные соображения.

Дэн почувствовал: надо вмешаться, чтобы дать новый толчок делу реформ, благо международная обстановка способствовала этому. Тяньаньмэньская трагедия давно отошла в прошлое, и теперь можно было сбавить обороты антилиберальной кампании, переключив всю страну на экономическое строительство в духе решений XIII съезда КПК.

Семнадцатого января 1992 года, за три недели до Нового года по лунному календарю, вместе с Ян Шанкунем, женой, четырьмя детьми (всеми, кроме Чжифана), внуками и верным Ван Жуйлинем 87-летний Патриарх отправился с Пекинского вокзала на юг — через Учан и Чаншу — в особые экономические районы Шэньчжэнь и Чжухай. Он также планировал посетить Шанхай. Цель поездки, длившейся более месяца, заключалась в том, чтобы там, на местах, ставших символами его реформ, еще раз попытаться вдохнуть новые силы в компартию, направив все-таки ее руководство по пути ускорения рыночных преобразований. Расчет был точным: Дэн повторил маневр, неоднократно использовавшийся «великим кормчим», — он обратился на этот раз прямо к массам через головы пекинских вождей и так же, как Мао, достиг успеха.

Ганьбу и простые граждане выразили ему полную поддержку в деле реформ, и Цзян Цзэминь с Ли Пэном уже не могли игнорировать его речи, тем более что Дэн везде, где только мог, заявлял: «Всякий, кто попытается нарушить линию, курс и установки, разработанные со времени 3-го пленума [ЦК] партии [одиннадцатого созыва], будет свергнут». Он встречался с местными начальниками, инженерами, техниками, другими специалистами и открыто говорил о необходимости всеми силами двигать вперед перестройку, ускорять темпы роста, расширять сферу рыночного регулирования. Впервые со дня выхода на пенсию он проявил такую бурную публичную активность.

«В процессе реформы и открытости надо действовать смелее и не бояться экспериментировать, — то и дело твердил он. — …Нельзя уподобляться женщине с забинтованными ножками». Он призывал создавать как можно больше совместных предприятий, да и вообще «заимствовать и изучать все достижения цивилизации человеческого общества, все передовые методы хозяйствования и управления зарубежных стран, в том числе и развитых капиталистических». А тех, кто опасался развивать рыночную экономику и выдавал «реформу и открытость за заимствование и развитие капитализма», откровенно высмеивал, говоря, что у них «нет даже самых элементарных знаний».

Дэн до того разошелся, что объявил: в Китае в настоящий момент глубже всего укоренились именно «левые» взгляды и именно с ними-то всем и надо бороться. Ведь «левизна в истории нашей партии — страшная вещь. Она моментально губила хорошее». Вместе с тем он по-прежнему настаивал на необходимости твердо придерживаться четырех кардинальных принципов, подчеркивая, что все преобразования направлены в конечном счете на построение развитого социализма²⁷².

Да, после таких слов, к тому же сказанных публично, пекинским вождям надо было срочно перестраиваться. Все-таки Дэн, хотя и утратив некоторое влияние, оставался «главой семьи».

Короче говоря, южная поездка Патриарха оказала колоссальное влияние на настроения в партии. В самом конце февраля 1992 года ЦК довел содержание бесед и выступлений Дэна во время его путешествия до всех членов компартии. А 9–10 марта Цзян Цзэминь провел заседание Политбюро, постановившее, по сути, вновь перенести центр тяжести в работе партии на экономическое строительство, следуя политике реформ. Партийное руководство признало необходимым положить последние речи Дэна в основу документов, готовившихся к предстоявшему XIV съезду Компартии Китая²⁷³.

Да, все так и произошло, как задумал Дэн. И этот его последний выход в народ стал по существу прощанием Патриарха с нацией. Дэн Сяопин уходил, завещая партии и народу продолжать реформы, раскрепощать сознание, смело идти вперед по пути открытости внешнему миру.

XIV Всекитайский съезд компартии проходил с 12 по 18 октября 1992 года. Дэн на нем присутствовал уже в качестве «особо приглашенного» делегата. К таковым относились 46 человек — все они вступили в партию до 1927 года. Официальных же делегатов насчитывалось 1989. Они представляли огромную армию коммунистов: более пятидесяти одного миллиона. Дэн выслушал весь отчетный доклад Цзян Цзэминя, после чего в кулуарах поделился впечатлением: «Сказано неплохо, я полностью поддерживаю этот доклад»²⁷⁴. И он не кривил душой: доклад не только отражал суть его бесед и выступлений на юге страны, но и соответствовал духу решений XIII съезда. В нем была поставлена задача построения в Китае так называемой «социалистической рыночной экономики», основанной на все той же концепции органического соединения плана и рынка. Следуя фактически за Чжао Цзыяном, — новый генсек в докладе его, конечно, не вспоминал, — Цзян также подчеркнул, что Китай находится «все еще на первоначальной стадии социализма», после чего призвал сориентировать экономику на экспорт, шире открыть Китай внешнему миру, осуществить модернизацию и «ускорить поступь реформы»²⁷⁵.

После съезда рыночные преобразования обрели второе дыхание. В городах стало быстро увеличиваться число владельцев частных предприятий: к 2000 году оно составит 39,5 миллиона человек. Высокими темпами начал расти и ВВП. С 1991 по 1995 год прирост составил 78,3 процента, то есть в среднем в год ВВП возрастал на 12,2 процента²⁷⁶. Китай вновь демонстрировал преимущества «социализма с китайской спецификой».

Дэн Сяопин в очередной раз мог торжествовать и уже не сомневался: в концу XX столетия Китай увеличит объем производства в четыре раза по сравнению с 1980 годом. (Забегая вперед скажем, что он не ошибся и всё, что задумал, оказалось выполненным.) Теперь Дэн мог успокоиться. В конце 1992 года он стал все больше отходить от дел и с Цзян Цзэминем встречался уже очень редко. На зимние месяцы он теперь уезжал из Пекина, но уже не с инспекциями, а на отдых: холодный северный климат начал его утомлять. Конец декабря 1992-го — начало января 1993-го они с Чжо Линь провели в Ханчжоу, на берегу поразительно красивого озера Силиху, так любимого Мао Цзэдуном. Январь же и часть февраля — в Шанхае. Через год они вновь почти на два месяца переехали в Шанхай.

Один за другим уходили его старые товарищи: Дэн Инчао, Ли Сяньнянь, Ван Чжэнь. Сильно болел Чэнь Юнь, тоже проводивший зимы в Шанхае. Но Дэн все еще бодрился, хотя болезнь Паркинсона неумолило брала свое. У Дэна сильно тряслись руки и голова, он шаркал ногами, не в силах оторвать их от пола. 22 августа 1994 года он отметил в кругу семьи свое девяностолетие. Вновь был большой торт, все желали Деду здоровья и долгих лет жизни, шумели и веселились.

Однако в конце 1994-го Дэн почувствовал себя очень плохо. У него вдруг обнаружилась тяжелая легочная инфекция, и 22 декабря его госпитализировали — в очень хорошую армейскую клинику. Там он пролежал более полутора месяцев, до 7 февраля. Накануне Нового года по лунному календарю, в самом конце января, его в больничной палате навестил Цзян Цзэминь. Дэн пожал ему руку, попросив передать всем народам Китая свои теплые поздравления с праздником²⁷⁷.

Десятого апреля 1995 года он узнал о кончине Чэнь Юня. Один из последних ветеранов, с которым Дэна так много связывало, ушел навсегда. Оставались еще Пэн Чжэнь, Бо Ибо и старый друг Ян Шанкунь. Все уже были сильно постаревшими, но пока крепко держались за жизнь. (Они скончаются после смерти Дэна: в апреле 1997-го — Пэн Чжэнь, через год с небольшим — Ян Шанкунь, а в 2007-м — Бо Ибо.)

В 1996 году у Дэна обострилась болезнь Паркинсона, и 12 декабря его вновь увезли в ту же клинику. Болезнь осложнилась новой и на этот раз особенно тяжелой легочной инфекцией. Так что 1997 год он опять встретил на больничной койке, страшно исхудавший и ослабевший. Но все-таки 1 января с интересом посмотрел первую серию только что вышедшего телевизионного фильма о себе, который ему вроде бы понравился, хотя он совсем плохо слышал и медсестрам приходилось пересказывать ему закадровый текст. В течение одиннадцати дней он просмотрел все серии²⁷⁸.

В начале февраля его опять посетил Цзян Цзэминь, чтобы поздравить с очередным Новым годом. Дэн, в свою очередь, вновь просил передать поздравления всем народам страны, выразив на этот раз надежду, что в этом году ЦК партии во главе с Цзяном успешно выполнит две исторические задачи: распространит суверенитет КНР на Гонконг и проведет XV Всекитайский съезд Компартии Китая. (Официальная церемония передачи Гонконга Китайской Народной Республике была назначена на 1 июля 1997 года, а XV съезд собирался через два месяца после этого, в сентябре.)

Дэн очень хотел дожить до объединения КНР с Гонконгом и даже мечтал посетить этот город. Но судьба распорядилась иначе. К середине февраля ему стало совсем плохо, он стал терять способность дышать, и Чжо Линь с детьми поняли: это конец. Врачи уже ничем не могли ему помочь. 15 февраля Чжо и дети написали письмо Цзян Цзэминю и ЦК партии относительно будущих похорон. Дэн в свое время просил руководителей партии после его кончины устроить ему самые простые похоронные церемонии²⁷⁹, и родные высказали просьбу не проводить пышных похорон и не выставлять его тело для прощания. Траурный ритуал должен был пройти перед урной с прахом покойного[112], выставленной под его портретом. После окончания церемонии прах Дэна надлежало развеять над волнами Желтого моря²⁸⁰. Таково было его завещание.

Великий революционер и реформатор скончался 19 февраля 1997 года в 21 час 8 минут на 93-м году жизни.

***

Похороны Дэн Сяопина были организованы в точном соответствии с его желанием. 24 февраля руководители партии и государства простились с ним в клинике, где он умер. После этого тело перевезли в крематорий кладбища революционных героев. Десятки тысяч людей вышли на проспект Чанъаньцзе проводить его в последний путь. Что вывело их на улицу: сострадание, любопытство, любовь, кто знает? Большинство пекинцев остались дома. На следующий день в здании Всекитайского собрания народных представителей прошло траурное собрание. С речью, как и положено, выступил Цзян Цзэминь. Более десяти тысяч присутствовавших в зале встали, чтобы почтить память Дэна молчанием.

А через шесть дней, 2 марта, Чжо Линь в сопровождении члена Постоянного комитета Политбюро ЦК Ху Цзиньтао, будущего вождя компартии и КНР из четвертого поколения, развеяла прах мужа над просторами Желтого моря²⁸¹.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.