Два брата встретились в неволе

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Два брата встретились в неволе

Александру было назначено отправиться в Усольлаг, расположенный в Пермской области. Правда, пробыл он там недолго: судя по отметке на одной из справок, до 2 декабря 1943-го. Очередной переезд занял больше двух месяцев: на новом месте учетно-статистическая карточка на заключенного Старостина была заведена 5 февраля 1944-го. В графу «профессия» учетчик записал «адмхозраб.», уточнив специализацию — «счетная работа».

Андрей Влисков так написал об этом переезде: «И очутился в Коми АССР — в Печорлаге». Но здесь требуется пояснение. Термин «Печорлаг» возник уже позже, после структурных преобразований, а в описываемое время официальное название звучало «Северо-Печорский исправительно-трудовой лагерь». Позднее все материалы лагерного сектора были переданы в новообразование — Печорский ИТЛ. Именно оттуда они и дошли до исследователя, изучавшего историю пребывания Александра на земле Коми.

В отличие от братьев Александр Петрович пытался изменить свою судьбу, а потому написал письмо на имя Сталина:

Генеральному секретарю Всесоюзной Коммунистической партии большевиков Иосифу Виссарионовичу Сталину

От осужденного Старостина Александра Петровича, 1903 г. рождения, бывш. члена ВКП(б), депутата Совет-

ского района г. Москвы, заслуженного мастера спорта СССР, майора Красной Армии, орденоносца, содержащегося Коми АССР, ст. Печора, п/я 274/1.

Ходатайство о помиловании.

Приговором Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР от октября 1943 года я по ст. 58–10 ч. II УК РСФСР осужден к десяти годам лишения свободы с поражением в правах на 3 года.

Военной Коллегией я признан виновным в том, что в октябре 1941 года в г. Москве на квартире у своего брата Николая Петровича присутствовал при разговоре брата с товарищами, который носил пораженческий характер.

Ввиду угрозы занятия г. Москвы немецко-фашистскими войсками, разговор шел об эвакуации. Были предложения не эвакуироваться. Я категорически против этого возражал и, не согласившись с этим, ушел от брата. Однако со своей стороны не сделал достаточных попыток разубедить брата и товарищей и убедить их в необходимости немедленной эвакуации.

Спустя три месяца мой брат был арестован. В апреле месяце 1942 года я ушел в Красную Армию, а 29 октября 1942 года меня арестовали по этому же делу, что и брата.

Уже тот факт, что я был арестован на 9 месяцев позднее брата, указывает на то, что моя вина в этом деле была не главная. Я виноват в том, что, будучи партийцем и честным советским патриотом, умолчал об этом разговоре и не довел его до сведения соответствующих организаций.

Находясь в заключении около двух лет, я особенно остро чувствую несоразмерность и тяжесть наложенного на меня наказания. Вся моя прошлая трудовая жизнь исключает полностью всякую мысль об измене моей родной стране и партии. Сегодня, когда моя родина ведет ожесточенные бои против немецко-фашистских захватчиков, я, как командир Красной Армии, прошу Вас, Иосиф Виссарионович, предоставить мне величайшее счастье и честь искупить вину кровью, с оружием в руках на поле брани.

Прошу пересмотреть мое дело и направить меня в ряды Красной Армии.

Александр Старостин.

24 января 1944 г.

Сразу бросаются в глаза нестыковки в датах. Во-первых, между потенциальным «пораженческим» разговором и арестом Николая прошло не три месяца, а пять. Во-вторых, Александра заключили под стражу не на девять, а на семь месяцев позже брата. Однако суммирование этих нестыковок убеждает в том, что второй брат просто не помнил точно, когда взяли первого: по его расчетам получалось, что это произошло не в марте, а в январе.

Еще один нюанс: почему ходатайство датировано январем, если прибытие в лагерь оформлено только в феврале? Но это расхождение не выглядит невероятным: документ мог быть составлен тогда, когда подвернулась оказия его передать, на любом пересыльном пункте, да и карточку на заключенного могли завести не сразу после прибытия. Сам Александр пояснял, что отправил текст через одного вольнонаемного жене Зинаиде, а уж она должна была позаботиться, чтобы послание дошло до адресата. Известно, что аналогичным образом поступали и другие заключенные. Текущий обратный адрес, к слову, вовсе не имел какой-либо практической ценности, ибо даже в самом благоприятном случае ходатайство не рассмотрели бы в одночасье, а массы репрессированных постоянно перемещались по стране.

А главное недоумение, которое может вызвать письмо у читателя: не противопоставлял ли себя Александр остальным, не пытался ли выйти за свободу, что называется, «за их счет»? Вот только нам не дано знать, о чем говорили братья, оказавшись вместе в камере в ночь после суда. Ведь практичный Николай вполне мог предложить Александру именно такую линию поведения: хуже все равно не стало бы никому.

Одновременно на воле за мужа хлопотала жена Зинаида. Родственники потом удивлялись: как ее саму не посадили? А мать, Александра Степановна, хлопотала за всех сыновей:

Москва, Кремль

Иосифу Виссарионовичу Сталину

От Старостиной Александры Степановны, прож. в г. Москве по Ново-Рязанской ул., д.7/31, кв.43, тел. Е-1-81-47

Дорогой Иосиф Виссарионович, мои четыре сына, бывшие орденоносцы и заслуженные мастера спорта, футболисты и спортсмены, братья Старостины: Николай, Александр, Андрей и Петр были арестованы органами НКВД 21 марта 1942 г., а 18/Х-42 г. приговором Военной Коллегии Верховного Суда СССР осуж-

дены по ст. 58–10 УК к 10-ти годам лишения свободы каждый.

Я, старая мать, слезно прошу Вас оказать милость моим сыновьям и разрешить им сражаться на фронте против проклятых фашистов. Знаю я, что они или геройскими поступками на фронте с немецкими захватчиками искупят свою вину или отдадут свою жизнь за отчизну, перед которой так провинились.

В течение 25-ти лет, т. е. с малого возраста до зрелых дней, они были ведущими спортсменами Советского Союза. Десятки раз защищали честь Советского спорта за границей, являясь поочередно капитанами сборной команды футболистов Советского Союза. Все они являются командирами запаса, а сын Александр окончил Высшие Артиллерийские курсы «Выстрел». Физически они вполне подготовлены для зачисления в ряды Красной Армии, а их полное раскаивание и всемерное стремление искупить свою вину сделают из них бойцов, способных на героические подвиги на фронте.

Умоляю Вас, дорогой Иосиф Виссарионович, откликнуться на просьбу моих сыновей и их старой матери и дать мне спокойно умереть, зная, что родина доверила моим сыновьям право с оружием в руках бороться против ненавистных захватчиков под Вашим мудрым руководством.

12 марта 1944 г.

Старостина.

Не будем придираться к неточностям в словах пожилой женщины: конечно, и братья не были арестованы все в один день, и суд состоялся на год позже, и ведущими спортсменами Советского Союза Старостины никак не могли являться в течение четверти века. Решение все равно было бы отрицательным. Прошение было переправлено Берии, который не стал ничего изменять.

Между тем Александр все же не оставлял надежды на пересмотр дела. Сохранилась справка-характеристика на него, в которой утверждалось: «3/к Старостин А. П. со дня прибытия в Печорский ИТЛ НКВД работал на общих работах на жел. дор. транспорте. За хорошую работу впоследствии был поставлен бригадиром. Его бригада являлась фронтовой бригадой, ежемесячно перевыполняя норму. С июня месяца 1944 года был взят на работу мастером спорта „Динамо“ при Упр. Печорского ИТЛ НКВД, где передавал новым спортсменам свои знания. Адм. взысканий и нарушений лагрежима не имеет». Тем не менее на характеристике стояла резолюция «Б/у», что можно расшифровать, как «без удовлетворения».

Как и Андрей, Александр переписывался с двоюродной сестрой Тамарой Малиновцевой. Одно из этих посланий, написанное на тетрадном листке в линейку, у родных сохранилось:

Пос. Абезь, Заполярье, 26/5—1944 г.

Здравствуй, Тома!

Вчера получил твое письмо от 14/04 — с/г и спешу тебе ответить. Во первых очень тебя за него благодарю, а во вторых, надеюсь, что и в будущем среди своих важных дел ты найдешь время чиркануть мне пару-другую слов.

Меня очень интересует, как ты живешь? Чувствуешь себя? и т. д. Вообще все, все, что ты найдешь нужным написать, будет для меня очень интересно.

Я лично забрался очень далеко. За полярный круг, где зимой почти сплошная ночь, а летом ей и не пахнет. В 11 час. 30 м. солнышко заходит, а в 12 ночи оно уже опять появляется. Ночи нет. Но все же погода скверная. Вот сейчас у Вас уже лето в разгаре, тепло, зеленеют (цветут — зачеркнуто. — Прим. авт.) деревья, а у нас еще лежит снег, и вчера была отвратительная снежная метель. Но, ничего…

Чувствую себя вполне удовлетворительно. Здоров. Условия и жизни и работы приличные. Работаю в спорт о-ве «Динамо», организую на Крайнем Севере спортивную жизнь. Желающих заняться этим делом много, т. что думаю работку развернуть. На месте встретил много знакомых, среди которых большинство москвичей, так что есть с кем перекинуться словом.

С домом и с братьями переписку имею более или менее регулярную. Все они также как будто бы устроились неплохо. Все, в том числе и я, конечно не теряем надежду перевестись в Армию, чтобы принять участие в добивании гитлеровских гадов, правда, это конечно, трудно, т. к. наша практика работы не позволяет рассчитывать на перевод, но мы все принимаем к этому меры. Возможно, что все же будем гадов добивать. Ну вот, Томочка, как будто бы и все. Жду от тебя писем, подробных и скорых, а пока крепко жму тебе руку и не менее крепко по братски целую. Александр.

К футболу его действительно приобщили, и Николай Петрович даже писал в своих мемуарах, что стал свидетелем телефонного разговора начальника Ухтлага генерал-лейтенанта Бурдакова с его коллегой по Интлагу генералом Барабановым. Начальники спорили о том, у кого сильнее футбольная команда, и каждый уповал на то, что тренирует ее знаменитый Старостин. Старшему брату, конечно, приятно было узнать, что младший пребывает в здравии, но встретиться у кромки поля им так и не довелось. Правда, память рассказчика слегка подвела. Согласно справочнику «Система исправительно-трудовых лагерей в России», изданному в Москве в 1998-м, среди руководителей Интлага не было человека с такой фамилией, а вот в Северо-Печорском ИТЛ действительно командовал Барабанов, правда, в чине полковника. Вероятно, здесь сыграл роль тот фактор, что под Инту Александра действительно перевели, но позднее, и через много лет эти детали в памяти просто перемешались.

Но два героя нашего повествования действительно повидались в неволе! Произошло это в начале 1945-го, в молотовской пересылке с подачи тюремного врача, который из уважения к знаменитым спортсменам не только организовал им свидание, но и определил на несколько недель в лазарет, где они могли вдоволь пообщаться. Александр рассказал о своих попытках добиться пересмотра дела, на что Николай ответил: «Ты поторопился. Не время еще сейчас. Не та пока что обстановка».

Кстати, ни тот ни другой не знали, почему, согласно полученным распоряжениям, отправились по этапу. И старший предполагал, что брата выдернули как раз в отместку за ходатайства. Ведь Александру светила дорога под Соликамск, в лесоповальные лагеря.

Впрочем, пребывание там получилось сначала не очень долгим. Как вспоминал Герман Мельников, отбывавший наказание в молотовской промколонии № 1 НКВД, «неожиданно в промколонию прибыл по этапу Александр Петрович Старостин. Этапирован из Усольлага г. Соликамска по распоряжению начальника НКВД Молотовской области для тренировок пермской футбольной команды „Динамо“».

О том же свидетельствовал и другой узник, юный Израэль Зекцер: «Вскоре появились у нас два футболиста. Это самый старший (простим эту неточность. — Б. Д., Г. М.) из знаменитых братьев Старостиных, Александр, и молодой грузин, „Кацо“ — бывший игрок тбилисского „Динамо“.

Старостин, бухгалтер по профессии, так и числился, был расконвоирован и тренировал команду „Динамо“. Каждый день они вдвоем отправлялись на „работу“ и возвращались обратно на ночь. Мы познакомились, когда на плацу гоняли по выходным мяч. Как бесценную реликвию, я вынес из колонии подаренный мне учебник игры в футбол с дарственной надписью Александра Старостина: „Изе Зекцеру, будущему мастеру спорта, от бывшего“. Кто мог тогда предположить, что это пророчество не сбудется: я не стану мастером спорта, а к Старостину это заслуженное звание вернется со славой.

В нашей игре обычно участвовал и сам Старостин, и „Кацо“ (если они были свободны от большого футбола), и мой наставник, электрослесарь Саша Карташев».

Тренерская работа в «Динамо» продолжалась два сезона — в 1946-м и 1947-м. А затем произошли события, о которых поведал Герман Мельников: «В конце декабря 1947 года у нас в промколонии пронесся слух, что начальника управления НКВД по Молотовской области генерала Захарова сняли с работы за то, что он обменял 15 декабря 1947 года 80 тысяч старых денег на новые — рубль за рубль — в Центральной областной сберегательной кассе, сделав это с разрешения управляющей сберкассой Хлопотовой. Законом о денежной реформе предусматривалось с 15 декабря 1947 года ввести новые деньги, причем при обмене применялось соотношение 1:10, то есть за 10 рублей старых денег граждане получали 1 рубль новых денег. Все это обсуждалось в камерах лагерных „придурков“ (ИТР и служащих). Большинство понимали, да и сам Старостин, протеже генерала Захарова, что едва ли он будет тренером пермской футбольной команды „Динамо“. Наши предположения оправдались. Хлопотова была арестована и предана суду. Генерала Захарова отозвали из Перми, А. П. Старостина больше на тренерскую работу в город не выводили».

Вплоть до июня 1950-го Александр отбывал срок в Свердловской области, в Ивдельлаге. Какое-то время — в качестве бухгалтера по производству, но приходилось и древесину разгружать. В характеристиках было отмечено «активное участие в проведениях физкультурно-спортивных мероприятий среди заключенных».

В Ивдельлаге он познакомился с Маргаритой Малиновской, входившей в культбригаду. И вот какое любопытное совпадение: с 14 июня 1950 года Старостин вновь находился в Коми АССР, в базировавшемся в Инте Минеральном лагере. А через год туда же этапировали и Маргариту. Начальство Минлага решило создать свой театр, в котором нашлось место не только Малиновской, но и знаменитой приме-балерине Киевского театра им. Тараса Шевченко Тамаре Вераксо, и солисту-тенору из Мариинки Николаю Печковскому. Вообще интеллигенция составляла немалую часть заключенных, причем пересечения судеб были самые причудливые. Скажем, в Инте ранее оказался кинодраматург Алексей Каплер, с которым вместе отбывал часть срока Николай Старостин. Или поэт Ярослав Смеляков, чья жена Евдокия впоследствии стала спутницей жизни Александра…

А он, как писал Андрей Влисков, «сидел в одном из лагерей в Абези, „приписан“ был к комбинату „Интауголь“. Тоже, понятно, передавал знания лагерным футболистам — как „вохровцам“, так и зэкам. При этом числясь санитаром, как утверждает председатель Абезского общества „Мемориал“ Виктор Ложкин. Во времена не столь давние рассказывал ему об этом один из военных, служивших в Абези в пору, когда знаменитый футболист отбывал там срок».

Косвенное упоминание о тренерстве Александра Петровича можно отыскать в воспоминаниях профессора медицины Игоря Григовича, который некоторое время жил в поселке Вычегодский вместе с освобожденным из лагеря отцом:

«Как ни странно, в этом маленьком поселке существовала вполне приличная футбольная команда „Динамо“. В ней играли лагерные охранники (рядовые и несколько младших офицеров), а также бывшие заключенные. Я часто приходил к ним на тренировки, а затем стал вместе с ними участвовать в играх „местного значения“. Однажды они даже взяли меня с собой в столицу Республики Коми Сыктывкар, где проводилось зональное первенство ЦС „Динамо“. Съездить-то съездил, но на поле меня не выпустили, так как мне в это время только исполнилось 16 лет. Запомнил, что победила команда Воркуты или Инты, которую тренировал один из братьев Старостиных.

Когда мы вернулись домой, то говорили, что победившую команду дисквалифицировали, так как в ней половина игроков были профессиональными футболистами из известных команд и на момент соревнования они еще оставались заключенными».

Что любопытно, в команде Григовича играл легкоатлет Николай Ковтун, первым в СССР взявший высоту в два метра. Через несколько лет, судя по интервью Георгия Жженова, прыгун оказался в Норильске, где занимался футболом под началом Андрея Петровича.

Здесь, правда, есть одна хронологическая нестыковка. Если принять, что на турнир в Сыктывкар будущий профессор ездил шестнадцатилетним, стало быть, это произошло в 1948-м. А второй из братьев в то время обитал еще в Свердловской области. Других Старостиных в Коми АССР тогда тоже быть не могло. Но и здесь надо учитывать, что Игорь Николаевич обнародовал свои воспоминания в интернет-журнале «Лицей» всего за пару лет до восьмидесятилетия и события разных лет могли наложиться в памяти одно на другое.

Зато нет ничего удивительного в том, что в команду входили заключенные из числа бывших футболистов. Здесь все зависело от амбиций и благосклонности лагерного начальства, а как мы уже убедились, генералы и полковники любили мериться успехами на футбольных полях. Ради этого и предоставляли мастерам мяча некоторые поблажки.

4 сентября 1952 года, более чем за месяц до окончания срока наказания, Александр Старостин был переведен на спецпоселение в Кожвинский район Коми АССР. В ноябре того же года он отправил родным фотографию, сопроводив ее надписью: «Хорош гусь? Былой красавец превратился в печеное яблоко. Но ничего…»

Круг общения, естественно, составляли такие же освободившиеся люди, еще не получившие право вернуться в родные места. Подруга Малиновской по Минлагу Ирина Угримова вспоминала о своих первых днях за пределами лагеря: «Адрес у меня, где остановиться, был: бывшая наша заключенная, которая отсидела десять лет и освободилась до меня (Галя Терещенко. — Б. Д., Г. М.), жила там на Школьной улице… Вечером мы были приглашены в гости — такой был замечательный грузин-врач у нас — Амиран Марчиладзе, которого все страшно любили, прекрасный терапевт, хотя был арестован еще студентом 4-го или 5-го курса… А пригласил нас Старостин, из известной семьи спортсмена Старостина — Александр. И там же еще был Толя Рабэн, который освободился, а к нему тоже только что приехала жена на первое свидание…»

Анатолий Рабен, чья фамилия воспроизведена не совсем точно, был врачом из Москвы. А еще здесь забавно то, что автор воспринимала Александра только как члена семьи известного спортсмена Николая Старостина. Но для нее это вполне извинительно. Уместно пояснить, что Ирина была замужем за Александром Угримовым, активистом французского Сопротивления. В Советский Союз они попали только по окончании войны и были репрессированы в 1948-м. Поэтому славное спортивное прошлое всех братьев Старостиных было ей неизвестно.

Фактически с этих посиделок Угримовы отправились в Москву. Можно предположить, что и для Александра Петровича это была одна из последних встреч на интинской земле. 28 июля 1954 года он был освобожден из ссылки на поселение по определению Военной коллегии Верховного суда СССР.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.