Вчетвером по одному пути
Вчетвером по одному пути
Братья с юности тяготели к разным видам спорта. Но и с разным успехом. Николай в 18–19 лет был неплохим боксером, по его словам, даже выиграл первенство Москвы в полутяжелом весе среди новичков. А вот Андрей, как выяснилось, для силовых единоборств не годился. Пробовал заниматься борьбой в раздевалке краснопресненского стадиона, в секции бокса при школьно-спортивном кружке, но быстро обнаружилось, что у него нет физических данных. И школьный преподаватель физкультуры Виктор Николаевич Прокофьев, сам выходивший на поле с учениками, посоветовал ему не разбрасываться, а сконцентрироваться на футболе. Увлечение детства — коньки — пригодилось зимой, в соревнованиях по хоккею с мячом. Плавать Старостины умели, но это был не их вид спорта, и, например, когда Николай, Александр и Андрей, уже будучи игроками сборной, сдавали нормы ГТО в открытом бассейне на Москве-реке, их прыжки со стартовых вышек у профессиональных пловчих вызывали смешки. А вот в футболе они достигли значительных успехов.
Двое старших еще успели сыграть за команды Русского гимнастического общества: Николай — с 1917-го по 1921-й, Александр — на год меньше. В 1922-м оба перешли в новый рабочий клуб — МКС, который расшифровывался как Московский кружок спорта. К МКС приобщился и Андрей — на уровне детской команды.
Символично, что один из авторов этих строк ныне работает в редакции газеты «Московская правда», которая, как и редакции других столичных газет и одноименное издательство, располагается в здании, построенном на месте стадиона «Красная Пресня». Братья были в числе тех, кто возводил стадион. Спортивная площадка, в просторечии — «Физичка», здесь существовала и раньше, но с благословения Краснопресненского райкома комсомола ее благоустроили, возвели павильон и трибуны. Энтузиасты вносили личные сбережения, но их было недостаточно, и тогда пришла идея: устраивать благотворительные концерты, сбор от которых шел на общее дело. А на открытие стадиона пришел даже дядя Митя, преодолевший скепсис по отношению к футболу.
В 1923-м МКС был переименован в «Красную Пресню», и под ее флагом старшие братья играли три года. В 1925-м к ним присоединился и Петр, начинавший с младших пресненских команд.
А дальше по футбольному пути они шли все вместе: в 1926—1930-м — в «Пищевиках», в 1931-м — в «Промкооперации», в 1932—1933-м — в «Дукате», в 1934-м — снова в «Промкооперации». Дело в том, что клубы часто реорганизовывались, переподчинялись, по указанию свыше территориальная принадлежность могла смениться на административную. К тому же председатель Краснопресненского исполкома Николай Пашинцев, опекавший команду, получал новые назначения по службе, и футболисты следовали за ним.
К слову, за некоторые переходы и приглашения спортсменов из других клубов братьям доставалось в печати. Так, «Комсомольская правда» в номере за 17 мая 1934 года поместила статью «О вредных приемах отнюдь не спортивной техники», в которой несколько абзацев были посвящены Старостиным:
«До текущего года вся физкультурная слава табачной фабрики „Дукат“ поддерживалась футбольной командой во главе с братьями Старостиными, никакого отношения не имеющими к табачной промышленности. В этом году померкла слава „Дуката“… Братья Старостины (а их четверо) и все футболисты первой команды „Дукат“, взвесив кое-какие выгоды и преимущества, „перешли“ в команду „Промкооперация“…
Для ускорения операций использовалась вся доступная техника. Заслуженный мастер спорта Николай Старостин „в интересах дела“ загрузил телеграфную линию Москва — Тифлис (где тренировались московские футболисты) такого рода депешами: „Молния. Тифлис. Старостину Андрею. Продолжай вести переговоры Малхасовым, Лапшиным. Без них не возвращайся. Николай“».
Статья эта критиковала не только кооператоров — подобное происходило и в других спортивных клубах и обществах. А вот газета «Труд» прошлась по старшему из братьев по другому поводу, напечатав материал на тему «Пора вправить мозги Николаю Старостину». Герой публикации пояснил потом, что то была реакция на его предложение создать добровольно-спортивное общество Промкооперации. В редакции посчитали, что Старостин-де занялся не своим делом.
Но в этой главе, собственно, хотелось рассказать не о сложных взаимоотношениях, царивших в спортивном мире Страны Советов, а о том, какими футболистами были братья.
Николай начал приобщаться к футболу еще во время учебы в коммерческом училище братьев Мансфельд, но поворотным пунктом стало его зачисление в третью команду РГО. Ряд футбольных историков считают, что это произошло в 1917 году, однако дата не увязывается с описанием Андрея, в котором четырехлетняя Вера вместе с другими братьями и сестрой летним утром любуется дома выданной формой: черно-желтой полосатой майкой и белыми трусами. Поскольку самая младшая Старостина родилась в ноябре 1914-го, выходит, речь идет о лете 1919 года? Но здесь, похоже, тот случай, когда поверить надо спартаковской клубной энциклопедии и другим спортивным источникам.
Так или иначе, дебют Николая в тот день не состоялся, хотя сам он к празднику готовился тщательно: начищал бутсы, аккуратно укладывал форму в чемоданчик и даже сидел в погребе, дабы не перегреться на солнце раньше времени. Да и на стадион его сопровождала внушительная группа поддержки — не только братья с сестрами, но и соседские ребята. Однако в состав Старостин не прошел: сочли, что он недостаточно хорошо бегает. Такой вердикт не мог не ударить по самолюбию любого юноши, вот только одних недоверие ломает, а других подстегивает к исправлению недостатков. Николай начал целенаправленно работать над техникой бега и скоростью.
Практически каждый день он тренировал рывки, причем делал это прямо на улицах, лавируя между прохожими. К слову, наличие людей на тротуаре как бы моделировало обстановку на футбольном поле, ведь там тоже приходится обегать защитников. Даже женившись, он не оставил своих занятий и мог изумить Антонину неожиданным спринтом вроде бы в самый неподходящий момент.
Десятилетия спустя, став начальником команды, он рассказывал об этом спартаковским игрокам. В книге Рината Дасаева и Александра Львова «Мы все — одна команда» есть такой фрагмент:
«Николай Старостин, возвращаясь с женой из кино или театра, снимал выходные туфли и в носках делал несколько ускорений по опустевшей в сумерках аллее парка.
— Жалко было время терять, — объяснял он, видя недоумевающие лица тех, кто слушал его впервые. — Если есть настроение, здоровье, то как тут удержишься, чтобы над скоростью не поработать…
Любящий пошутить Гладилин обычно не упускал случая наивно поинтересоваться:
— Так с ботинками в руках и ускорялись?
— Это еще зачем? — искренне удивлялся всякий раз, не чувствуя подвоха, Старостин.
— Ведь туфли пропасть могли. Вы-то побежали, а они стоят беспризорными…
— Почему же беспризорными? А супруга на что? Тут, брат, все рассчитано было».
Упорство на тренировках принесло свои плоды: с годами Николай превратился в скоростного и напористого крайнего нападающего. От представителей этого амплуа в то время требовалось прежде всего убегать от защитников. Но Старостин прибавлял и в других компонентах игры. Когда он работал в мастерских на Ходынке, неподалеку находился стадион МКЛ (Московского клуба лыжников) с футбольным полем. И Николай вместе с Александром и Андреем непременно приходили туда постучать по мячу.
Ежегодным событием в футбольной жизни Москвы тех времен были соревнования на «Приз открытия», проводившиеся сначала перед осенним сезоном, а затем перед весенним. С 1915 по 1922 год они носили имя спортивного деятеля Бориса Майтова, а с 1923-го были посвящены Декабрьскому восстанию 1905 года на Пресне. Команды-участницы сначала набирали зачетные баллы в различных видах программы: обводка препятствий, бег в бутсах на 60 метров, удары по мячу на дальность, эстафетный бег и т. д. После этого очки суммировались, и два лучших коллектива получали право сыграть матч за приз.
Так вот, в 1922-м пара футболистов МКС, составленная из Николая Старостина и Павла Канунникова, показала наилучший результат в пасовке. Суть упражнения заключалась в следующем. Между штрафными площадками обозначался коридор шириной пять метров, в котором устанавливались девять препятствий. Игроки, передавая друг другу мяч, должны были пройти дистанцию как можно быстрее и нанести удар по воротам. Пара уложилась в 18 секунд. В другие годы победители в этой дисциплине не могли выйти из двадцати. О партнере Николая стоит сказать особо: он являлся кумиром всех братьев Старостиных, когда они еще были мальчишками. Когда Канунников приходил к товарищу по команде в домик на Пресненском Валу, тот же Андрей не мог сначала поверить своим глазам, а потом — от восхищения — отвести взор.
Выиграла команда МКС в тот год и эстафетный бег: каждый из одиннадцати спортсменов должен был преодолеть тысячу метров. На это им потребовалось 37 минут 48,5 секунды. Таким образом, можно предположить, что Старостин был неплох не только в спринте, но и на средних дистанциях. Успехи в отдельных дисциплинах позволили футболистам МКС выйти в финал, где они не оставили камня на камне от соперника — команды ЗКС (Замоскворецкий клуб спорта) — 5:1.
Осенью 1922-го форварда Московского кружка спорта включили в состав сборной Москвы. Кандидатуры для участия в товарищеском матче со сборной Петрограда обсуждались на заседании Московской футбольной лиги. Когда заместитель ее руководителя Николай Гюбиев предложил включить Старостина, за Николая проголосовали шесть участников заседания из одиннадцати, то есть большинство. Домой, по словам самого Старостина, он вернулся крайне взволнованным, даже Александра Степановна это сразу заметила. Младшие братья и вовсе были поражены таким поворотом в его карьере. Петроградцам москвичи уступили, но Старостин забил гол и получил хорошую прессу. В дальнейшем цвета сборной Москвы он защищал вплоть до 1935 года.
В 1923-м, когда место МКС заняла «Красная Пресня», она тоже выиграла эстафету, хотя в других показателях не преуспела. А в 1924-м на обложке номера 9/10 журнала «Красный спорт» появилось фото Николая, разрывающего грудью финишную ленточку, с подписью: «Приз им. „Декабрьского восстания Красной Пресни“. Победа Кр. Пресни в эстафете 11 х 1000 метров. Финиш Старостина». В отчете ему был уделен отдельный кусок: «Последний этап Райкомвод (Холин I) начинает метров на 30 впереди от Красной Пресни (Старостин). Уже на втором кругу (каждый этап равнялся 4 кругам по 250 метров) Старостин достает Холина, вместе с которым они оказываются далеко впереди остальных. Холин заметно сдал, но Старостин, который выглядит совершенно свежим, не торопится его обходить и проходит, сберегая силы для финиша, целый круг сзади него. На последнем кругу резким броском Старостин обходит противника, легко отрывается от него и, прекрасно финишируя, дает красивую победу своей команде». А вот в пасовке они с Канунниковым в тот раз допустили техническую ошибку, и «Красная Пресня» в этом упражнении поделила последнее место.
Много лет спустя Андрей в шутку описывал Льву Филатову игру старшего брата: «Николай был ярчайшим представителем стиля „бури и натиска“. Представьте, бежит он по правому флангу с мячом, и на пути его вырастает защитник. Что, вы думаете, предпринимает Николай? Он берет защитника за шиворот, пользуясь своей немалой силой, переносит его на беговую дорожку и бежит дальше к воротам…»
Более серьезно, но в похожих красках отзывался о нем Петр: «Это ж сущий дьявол был! Скорость, напор, жажда борьбы невероятные. Удержать его ох как трудно было».
Зимой поддерживать форму Николаю помогал русский хоккей. На льду он тоже действовал в нападении, становился чемпионом Москвы в 1927-м и 1928-м, РСФСР — в 1932-м и 1934-м, СССР — в 1933-м. Участвовал в Международной рабочей спартакиаде 1928 года в Норвегии, где сборная СССР не знала себе равных, причем в ее состав входили как раз временно переквалифицировавшиеся футболисты.
Быть может, на зеленом поле на фоне иных технарей Старостин действительно смотрелся несколько прямолинейно. Но ведь не зря же он в течение четырнадцати сезонов входил в сборную Москвы, включался в сборную РСФСР, а чемпионом РСФСР был четыре раза: в 1922, 1927, 1928 и 1931 годах. На его счету шесть неофициальных (то есть не вошедших в реестр ФИФА) матчей за сборную СССР. Бывал Николай ее капитаном, забил один гол — в ворота Турции в 1933-м на московском стадионе «Динамо». Константин Есенин писал о той встрече: «По ходу игры турки реализовали два штрафных, данных турецким судьей Кемалем Халим-беем, Николаю Старостину с подачи Петра Дементьева удалось отквитать только один гол».
Сам Николай Петрович рассказывал о себе так: «За мяч я всегда боролся горячо и, чего скрывать, вратарям покоя не давал. Шел на столкновения с ними, как говорят, „действовал в тело“». Однажды после матча Ленинград — Москва он зарубился на словах со своим старым товарищем, известным вратарем Николаем Соколовым, и пообещал ему, что в следующий раз не будет щадить лежащего голкипера и перепрыгивать через него. Однако остыл и впоследствии не выходил за рамки дозволенного. Да и с ним самим оппоненты порой не церемонились. Андрею Петровичу запомнилась игра в столице Австрии между сборными Вены и Москвы: «Мощного сложения австрийский вратарь вывел из игры бросками в ноги троих наших игроков. У бровки поля лежал с поврежденным голеностопом Николай Старостин…» У болельщиков он имел прозвище Апень (от слова «аппендицит» — потому что во время игры часто держался за правый бок).
К дисциплине старший брат относился очень щепетильно и долго не мог забыть случая, когда сам же ее нарушил. Как-то раз жена приболела, и он взял на игру пятилетнюю дочку Женю. Усадил ее на стул рядом с воротами, которые сам же собирался атаковать, рассудив, что и за ребенком сможет наблюдать краем глаза и девочка будет постоянно видеть отца где-то поблизости. Но в какой-то момент малышка выскочила на поле навстречу отцу. Судья остановил игру свистком, сорвав опасную атаку команды Старостина…
Александр пошел по стопам Николая. Футбольные университеты он постигал в младших командах РГО. И конечно, первые отзывы о его игре звучали от старшего брата. Тогда в ходу были словечки: «Хорошо гнется, горбатится». Нынешнему поколению болельщиков они ничего не говорят, в ходу иная лексика, но надо понимать, что это были комплименты.
Только амплуа Александр избрал другое. В третьей команде «Красной Пресни» был центральным полузащитником (хавом), а в первый состав, минуя второй, вписался уже как защитник. В беседе с Константином Есениным Александр восстанавливал обстоятельства дебюта: «Не помню числа, но это была осень 1922 года. Я играл центрхава в третьей команде, но случилось так, что меня прихватили в дороге на товарищескую игру с „Орехово-Зуевом“. И поставили в защиту. В основной состав».
В прежние времена к линии обороны формально относились двое — левый и правый защитники (беки). Конечно, помогали и полузащитники, но на них лежала еще и обязанность участвовать в атаке. А здесь в задачу входило вроде бы чистое разрушение. Но Александр этим не ограничивался.
Алексею Холчеву, пусть и в нежном возрасте, посчастливилось увидеть Старостина-второго на поле. И было бы неправильно не познакомить читателя с его наблюдениями:
«Хотя я отлично помню его фигуру, повадки и даже игровые моменты с его участием, впечатления мои были по-детски наивными. Но вместе с тем они стали основой моего восприятия футбола.
Вот устремляется на правого защитника Александра Старостина нападающий соперника. „В аут бей, в аут!“ — кричит кто-то сзади с истошным надрывом. И тут же рядом раздается спокойный голос: „Нет, Шурик не будет бить в аут, Шурик будет играть“. И я вижу, как капитан непринужденно отбирает мяч у нападающего и передает своему партнеру. Так я начинаю понимать одну из главных премудростей футбола, что бить в аут означает разрушение игры, а овладение мячом — ее созидание.
Или другой пример. После грубого приема Старостин скорчился от боли. „Отомсти ему!“ — кричат с трибун. И все тот же голос — о, как я благодарен его обладателю за эти уроки! — возражает: „Шурик не будет мстить, это ниже его достоинства“. И я получаю первое представление о футбольной чести».
Алексей Михайлович говорил нам, что Александру более всего подошло бы имя «Джентльмен». Но в народе защитника величали Жбаном — за крепкую и плотную фигуру. Телосложение обеспечивало преимущество в единоборствах, когда надо было отделить нападающего от мяча. Николай Старостин так и писал: «Широкоплечий, рост 177 сантиметров, вес под 80 килограммов — чуть подтолкнет, противник от мяча на метр отскакивает». Сказать честно, для футбола пропорции не самые типичные. Но и при такой комплекции Жбан пробегал стометровку за 11,8 секунды!
Во дворе своего дома, где часто собирались видные футболисты, чтобы продемонстрировать разные приемы обращения с мячом, Александр однажды поразил всех. Компания тщетно пыталась выполнить трюк: поднять неподвижный мяч одним движением голеностопа и пронести его на подъеме ноги. Старостин же исполнил требуемое с первой попытки.
Отдал должное игре брата в своих мемуарах и Андрей: «Во время игры он какими-то внутренними регуляторами поддерживал пыл сердца и охлаждал рассудок. Его способность мгновенно оценивать неразбериху на футбольном поле была поразительной. Он почти никогда не ошибался в своем предвидении развития атаки противника и в нужный момент, казалось бы, самый критический и необратимый, вдруг неожиданно возникал перед прорвавшимся форвардом и забирал у него мяч».
Уместно процитировать еще одного игрока довоенных лет — вратаря Алексея Леонтьева: «Большой мастер защиты — это не тот, кто лихо атакует соперника, а тот, кто стремится вынудить его раскрыть свои намерения раньше времени. Александр Петрович резонно считал, что хитрость в игре принесет б?льшую пользу, чем сила. Именно он первым в нашем футболе с помощью разнообразных уловок вынуждал нападающего отпускать мяч чуть дальше положенного. И вот тут-то защитник становился хозяином положения».
Сам Старостин-второй советовал молодым партнерам: «Пас дать — не поле перейти! Идешь или бежишь по полю, оно ровное, не споткнешься. А выполняешь пас — откуда только кочки берутся! Вот и смотри, чтобы все учесть, вот и учись, чтобы не ошибиться».
Послужной список Александра, которого старший брат по классу ставил выше всех в семье, в доспартаковский период тоже весьма богатый: чемпион Москвы 1927, 1934 годов, чемпион РСФСР 1927, 1928, 1931 годов, чемпион СССР 1928, 1931, 1932 годов, за сборную СССР сыграл 11 неофициальных матчей. И капитанское звание в разных командах тоже было ему к лицу. В русский хоккей играл в нападении, стал чемпионом Москвы в 1927, 1934 годах.
Андрей закалялся в принципиальных матчах за свою 18-ю школу против 2-го реального училища. Этот футбол нельзя было назвать строго ученическим, поскольку в команду входил даже учитель истории Валентин Николаевич Покровский. В детскую команду МКС Андрея взяли правым нападающим (инсайдом), когда исполнилось 14 лет. Александр присутствовал на дебютной игре, а потом в разговоре с Николаем отозвался о действиях младшего брата неодобрительно, назвав его лентяем. Однако уже в следующем матче против сверстников из «Сущевской площадки» Андрей забил гол, обрел уверенность в себе, и дела его пошли в гору. Правда, из линии атаки пришлось отодвинуться назад, на позицию полузащитника.
Дебют в первой команде «Красной Пресни» был омрачен неприятным инцидентом. Пока пресненцы сражались с «Трехгоркой», из раздевалки утащили их цивильную одежду. Так что домой братья добирались без брюк и ботинок, в футбольных трусах и бутсах.
Звание чемпиона Москвы, завоеванное в 20 лет, на какое-то время заставило Андрея подумать, будто в футболе для него уже нет секретов. Потребовалось критически взглянуть на себя, чтобы понять ошибочность такого вывода.
Во время службы в армии Андрей продолжал защищать цвета своего клуба в первенстве столицы, а также выступал за команды Московского гарнизона во всеармейских соревнованиях — и в футбол, и в хоккей с мячом. Впоследствии он написал об этом периоде: «Меня никто не понуждал играть за ЦДКА… Армейская команда комплектовалась из футболистов, желавших защищать ее цвета». За два года службы он добавил в атлетизме: вырос на четыре сантиметра, а объем грудной клетки увеличился на восемь сантиметров.
Опять обратимся к словам Алексея Холчева:
«Его на поле я помню не только хорошо, но и более осознанно. Андрей Старостин был одной из самых ярких и колоритных фигур в отечественном футболе. Убежден, что первый же взгляд на футбольное поле выделял среди участников именно его. Он как бы притягивал к себе внимание зрителя. Играл он при системе „пять в линию“ центрхава, а после освоения „дубль-вэ“ — центрального защитника. Широкоплечий, могучий, с копной черных волос, постоянно спадавших на лоб, в полинявшей рубашке и светлых бутсах, он всегда находился в гуще событий. Казалось, что все нити находятся у него, а сам он — полновластный командующий на поле. Было слышно, как он покрикивал на своих товарищей, и те безоговорочно выполняли указания.
Игра Андрея Старостина была сродни грозной всевластной стихии. Он словно стоял в одном ряду с былинными русскими богатырями. Была в нем их исполинская стать, и залихватская удаль, и беззаветная смелость, и первозданная мужская красота.
Я уже упоминал, что играл он в застиранной рубашке. Андрей Петрович, как и большинство великих спортсменов, был суеверен и терпеть не мог что-то менять в своей футбольной жизни».
В классификации Холчева Андрей был «Богатырем». Тем удивительнее, что на трибунах ему придумали прозвище Косопузый. Видимо, безымянные авторы шли от противного, ибо более подтянутого и элегантного игрока представить было трудно.
У Льва Филатова родился просто поэтический образ: «Вот он остановился чуть позади раскинувшихся веером пяти форвардов, это его место на поле, центрхава, центра полузащиты. Ноги широко расставлены, плечи наклонены вперед, черные волосы взъерошены, сбиты набок, и он не спешит их поправить. Кажется, что это по его воле идет атака, он ею управляет, от него игра расходится лучами. Я помню его зычное, басистое, на весь динамовский стадион: „Володя, играть будете?!“ Так он взывал к форвардам через их лидера, правого инсайда Владимира Степанова. Если, по его мнению, форварды прохлаждались, он вставал, уперев руки в бока, живым укором. Но не жалостным, вымаливающим, а властным, карающим. Легко было представить, что товарищам совестно оглянуться, что они боятся попасть под испепеляющий взгляд».
Николай подчеркивал, что младший брат сознательно наступил на горло собственной песне в интересах команды, когда в игре с басками нужно было персонально опекать грозного нападающего соперников. И он поступился немалой частью свободы, которой обладал на поле.
От братьев Андрей отличался тем, что его постоянно интересовали смежные темы: что общего между режиссером театра и футбольным тренером, какие нюансы можно почерпнуть футболисту из других видов спорта? Оттого и вошли в его жизнь частые обсуждения и дискуссии с представителями артистического мира. По той же самой причине пожелал однажды испытать на себе, как готовятся наездники. Пользуясь знакомствами на ипподроме, договорился с Александром Бондаревским и в течение нескольких недель каждое утро приходил в конюшню. Сам он признавался: «Я получил основное, чего добивался: познакомился, как говорится, с черного хода с методикой подготовки живого организма к высшим физическим напряжениям».
Правда, познав теорию, он не всегда следовал ей на практике. Зачастую даже накануне матчей засиживался с друзьями из круга Яншина допоздна, так что живший по соседству Николай заходил на огонек и напоминал про соблюдение режима.
На обозреваемом отрезке Андрей стал чемпионом РСФСР 1931 года, сыграл за сборную СССР десять неофициальных матчей. В хоккее с мячом действовал на позиции полузащитника, его команды по два раза были лучшими в Москве (1927, 1928) и в РСФСР (1932, 1934). После ухода Александра из большого спорта капитанил и в клубе, и в сборной, и Николай считал: он идеально подходил для этой роли.
Конечно, и Петр в футболе равнялся на братьев, став их одноклубником в «Красной Пресне». В интервью Игорю Маринову он рассказывал: «Я начал играть в футбол с одиннадцати лет. Мы все, братья, увлекались и теннисом, и волейболом, и хоккеем. Но футбол — это было всё. Нашему характеру он более всего подходил. Он стал частью жизни не только личной, но и общественной. Это проявлялось в зрительском интересе. Мы играли всегда при полных трибунах и неистовом болении любителей футбола. Это окрыляло: хоть ты весь и поглощен игрой, но всегда чутко улавливаешь этот, как бы сказать, озноб трибун, их восторг, страсть. С 1930 года я попал в состав первой команды, которая выступала под разными названиями».
Александр признавал: «Петр был самым талантливым из нас». В первую очередь это касалось технической оснащенности, универсализма. Младший из Старостиных мог сыграть полусреднего нападающего, крайнего полузащитника. Когда его просили вспомнить свой лучший матч, называл встречу на «Красной Пресне» против ЦДКА в 1934-м, когда вышел на позиции правого инсайда и забил четыре мяча. Та встреча запомнилась многим.
Отложился и другой эпизод, в игре против «Динамо». Одним из динамовских корифеев был Федор Селин, которого в те времена считали королем воздуха. Да и на земле он действовал жестко и решительно. И вот после одного из нарушений правил Селиным Петр неожиданно решил заступиться за партнера: подскочив к обидчику, который был выше его на две головы, нанес удар кулаком. Тот опешил и только вымолвил, обращаясь к старшему брату: «Ну, Николай, и волчонка вы вырастили».
Старостины потом долго обсуждали, как это молодой игрок не побоялся вступить в стычку с признанным авторитетом. И пришли к выводу, что он таким способом самоутверждался, зарабатывал репутацию игрока, которого ничем не запугать. Конечно, руки на поле распускать не следовало, но и соперник должен был видеть, что фолы не сойдут ему с рук, да и запугать кого-то тоже не получится.
Но такой славы на поле, как братья, Петр не снискал. На то были разные причины. В спорте, как и в иных сферах деятельности, случаются, скажем так, приливы и отливы. В одни годы на новые дарования дефицит, и тогда они бросаются в глаза. В другие же кадровый выбор гораздо богаче, и чтобы пробиться наверх, приходится прилагать больше усилий. Или календарь предоставляет больше или меньше шансов проявить себя. Константин Есенин писал: «Я вспоминаю четвертого Старостина, у которого было что-то от остальных братьев. Шевелюра Андрея, фигура Николая, скромность Александра… Вспоминаю матч, когда Петр Старостин забил в ворота Леонова четыре мяча… Его тогда и включили в состав сборной, но матч был только один — с Турцией, и сыграть в нем Петру не пришлось».
Ну а главная беда — разрыв связок, травма, которую в тридцатые годы лечить по-настоящему не умели. Николай в своих мемуарах написал, что брат получил ее в сражении против басков, и даже назвал фамилию виновника — Силаурен. На самом деле Петр, выходивший против басков только на замену, пострадал совсем в другом матче, годом позже. Вот что говорил он сам: «В игре с „Торпедо“ на стадионе „Сталинец“ столкнулся с Костей Рязанцевым и… Он-то виноват совершенно не был, я сильно согнул ногу, слишком сильно, и попал на кочку. В результате разрыв крестообразной связки, поврежден мениск. Теперь их просто заменяют, а тогда я был оперирован, но все равно колено выскакивало из сустава…»
Как и старшие, Петр зимой переключался на хоккей с мячом, выступал на позиции правого полусреднего нападающего. Лучшее его достижение — второй призер чемпионата СССР в 1935-м.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.