Глава 7 Жизнь по бизнес-плану

Глава 7

Жизнь по бизнес-плану

10 января 1996 года на редакционный факс пришла коротенькая заметка из Риги:

Вчера во время тренировки была тяжело травмирована латышская фигуристка Елена Бережная. При выполнении параллельного вращения партнер – Олег Шляхов – пробил ей височную часть головы лезвием своего конька. Фигуристку срочно доставили в больницу. Врачи оценивают ее состояние как крайне тяжелое…

К тому времени Бережная и Шляхов успели прекрасно себя зарекомендовать. Впервые появившись на взрослом льду в 1995-м, показали одну из сложнейших с технической точки зрения программ, на чемпионате Европы в Дортмунде и мировом первенстве в Бирмингеме обошли даже двукратных чемпионов мира среди юниоров, россиян Марию Петрову и Антона Сихарулидзе. Примерно тогда же стало известно, что на латышскую пару «положила глаз» Тамара Москвина. В то время в ее группе готовились к Олимпийским играм Оксана Казакова и Артур Дмитриев, и тренеру позарез нужна была пара, способная обеспечить уже имеющимся ученикам достойный спарринг.

Когда случилась трагедия, Москвина немедленно вылетела в Ригу. А чуть позже, на чемпионате Европы в Софии, сдержанно поведала мне, что операция Бережной прошла успешно, но состояние по-прежнему остается тяжелым: из-за того что конек повредил оболочку мозга, у Лены нарушена речь. Тогда же Москвина сказала: «Думаю, Лена сможет кататься. Несколько лет назад подобная травма случилась у немецкой фигуристки Мэнди Ветцель. Она ведь вернулась в спорт!»

* * *

Бережная росла и воспитывалась в Невинномысске. Ее мама одна растила сначала троих собственных детей, потом, после трагедии в семье родного брата, взяла к себе еще трех племянников – оформила опекунство. Из всей шестерки Лена была, пожалуй, наиболее самостоятельной.

Ничего удивительного, впрочем, в этом не было. Ради того, чтобы кататься и выступать, она уехала из дома в 13 лет. Приезжала в гости к родным лишь в отпуск, когда заканчивались сезоны. Когда произошло несчастье, первыми об этом узнали, естественно, тренеры и фигуристы. В Невинномысск позвонили позже, когда Бережная была уже в больнице.

– Мне сразу не сказали, что случилось на самом деле, – вспоминала мама фигуристки. – Сообщили только, что Лена упала на тренировке, что у нее сотрясение мозга и кому-то из родных было бы лучше приехать в Ригу – там Лена была на сборе перед чемпионатом Европы. Пока я летела в самолете, вообще не думала о том, будет Лена продолжать кататься или нет. Когда же попала в реанимационное отделение и увидела, в каком состоянии мой ребенок, то и вовсе обо всем забыла. Молила Бога, чтобы дочка выжила, не осталась калекой. Но когда она пришла в себя, то первое, о чем я ей сказала, что она обязательно снова вернется в спорт. А что еще я могла сделать? Человек ведь, когда находится на грани жизни и смерти, цепляется за самое дорогое, что у него есть. У Лены было только фигурное катание. Естественно, врачи и слышать не хотели об этом. Но как только Лена стала чувствовать себя получше, мы с Тамарой Николаевной просто украли ее из больницы и увезли в Питер…

Мысль о возвращении Бережной на лед для многих, кто знал о случившемся, тогда казалась абсурдной. Дело было не только в тяжести травмы. Своего партнера Лена боялась панически на протяжении всех лет выступлений, начиная с того момента, как, уехав из Невинномысска, встала с ним в пару. Каждая тренировка была для нее стрессом. И если до 9 января все конфликты и обиды могли считаться «рабочими моментами», то после трагического происшествия никто из знавших Лену и Олега не мог даже теоретически допустить, что фигуристы будут снова тренироваться вместе.

В апреле 1996 года я узнала, что Бережная снова катается. С Антоном Сихарулидзе. У Москвиной.

Об этом периоде сам Антон вспоминал так:

– Пока мы с Машей Петровой выступали на юниорском уровне и тренировались у Людмилы и Николая Великовых, все складывалось прекрасно. Но одновременно с переходом во взрослое фигурное катание начались проблемы. Я не мог объяснить, что именно вызывает у меня раздражение. Но конфликты возникали каждый божий день. Если бы это касалось только наших с Машей отношений на льду, я, наверное, не переживал бы так сильно: в парном катании конфликтна сама по себе каждая тренировка, и это нормальные рабочие моменты. Однако я ухитрялся портить отношения со всеми сразу.

Наверное, причина была просто в переходном возрасте. В пятнадцать-шестнадцать лет хочется быть самостоятельным, но в то же время подсознательно ждешь помощи со стороны взрослых. Не скажу, что тренеры относились ко мне плохо. Наоборот, они относились как к взрослому, думая, что я сам способен все регулировать. А я не умел. Не знал, куда деваться от этой безысходности, и все чаще стал задумываться о том, что мы с Машей должны что-то поменять. Может быть, уйти к другому тренеру.

Если честно, то еще тогда я предложил перейти от Великовых к Москвиной. Но Маша наотрез отказалась уходить. Я понимал ее. Понимал, что для нее тренеры в чем-то ближе, чем родные мама и папа. Поэтому просто продолжал ходить на тренировки. А потом в Питере появилась Ленка.

Волею судьбы оказалось так, что я и все мои ближайшие друзья, их жены, подруги начали за ней присматривать. Жалели ее. Она была абсолютно одна. Отношения с Олегом у всех без исключения уже тогда были плохими. К Ленке он относился чудовищно. Будь это все не в России, а в любой другой стране, Шляхов, думаю, рано или поздно сел бы в тюрьму. Все знали, что он бьет Ленку, не дает ей ни копейки из заработанных денег. Она вечно ходила в синяках, боялась всего. Мало-помалу мы начали дружить, встречаться вне тренировок, появляться вместе в компаниях моих друзей.

Обстановку в нашей группе это накалило еще больше – за моей спиной начались разговоры, что я хочу уйти от Маши и кататься с Леной. Об этом, поверьте, тогда не было никаких мыслей. С одной стороны, у нас с Машей были неплохие результаты, с другой – я прекрасно понимал, что добровольно Шляхов с Леной не расстанется…

На чемпионате Европы 1996 года Петрова и Сихарулидзе стали пятыми. Результат говорил о том, что вчерашних юниоров не просто заметили, но признали, впустили в элиту. Но то было последним совместным выступлением фигуристов. Сразу по возвращении в Санкт-Петербург Антон позвонил тренерам и партнерше и сказал, что больше не придет на каток.

– Первая мысль, которая пришла мне в голову, когда я узнал о случившемся в Риге, что я должен немедленно лететь туда и быть рядом с Леной. Это значило – бросить кататься вообще. Не помню, как я пережил чемпионат Европы, но каждый день на катке казался мне каторгой. Окончательное решение я принял за один день. Приехал домой, посоветовался с родителями. И уехал в Ригу. Там уже была Тамара Николаевна. То, что я увидел, показалось мне настолько жутким, что такого не придумать даже в кино. Весила Ленка, наверное, килограммов двадцать восемь. Худющая, одни кости, голова абсолютно лысая, огромный шрам… Она валялась на раскладушке в палате с восемью тетками, причем раскладушка стояла у самой двери, на сквозняке. И все это после сложнейшей трепанации черепа. Если бы мне кто тогда сказал, что всего через год мы будем кататься, я бы никогда не поверил. Да и не думал об этом. Проблема у нас всех была одна – увезти Лену в Питер и сделать все, чтобы она хоть немного пришла в себя…

Через год после травмы Москвина обыденно рассказывала журналистам, что нисколько не сомневалась в полном выздоровлении фигуристки. Лечением занимались лучшие специалисты-медики, они же наблюдали Лену на всех этапах тренировок, давали рекомендации. На чемпионате Европы в Париже – всего через год после травмы – Бережная выглядела замечательно. Она почти ничего не говорила на пресс-конференциях, но это с лихвой окупалось разговорчивостью партнера и тренера. Естественно, никому не приходило в голову спрашивать о событиях годичной давности. Хеппи-энд был налицо. Но до него было и другое.

– Лена ужасно комплексовала тогда, – рассказывал Антон. – Представьте себе, как может чувствовать себя молодая девушка, у которой не растут волосы и которая в довершение ко всему не может разговаривать. Мои друзья специально ездили в Финляндию, привозили оттуда специальные шампуни, бальзамы, растирки. Я до сих пор уверен, что большую, если не главную роль в выздоровлении сыграли люди, окружавшие нас с Леной.

Это было море заботы и внимания. Не представляете, как все были счастливы, когда волосы наконец начали расти. Для того чтобы восстановилась речь, врачи посоветовали читать Лене вслух. Мы и читали ей книжки целыми днями – все, что попадались под руку. От женских модных журналов до классики. В апреле – через три месяца после операции – врач разрешил вывести Лену на лед. Мы взялись за руки и поехали. Очень медленно и осторожно.

У меня, помню, проскользнула мысль: «А вдруг Лена сможет года через два-три начать тренироваться по-настоящему?» – но я ее тут же отогнал. А потом все стало получаться само собой: простенькие элементы, вращения. Было очень страшно. Особенно решиться на поддержки. Я прекрасно понимал: если, не дай бог, уроню Лену – это конец…

Больше других тех тренировок боялась Москвина. Страх опытного тренера был понятен: она не имела права показать, что сомневается, но в то же время прекрасно понимала, что в азарте спортсмены часто способны увлечься, самостоятельно увеличить нагрузки. Чего Бережной категорически нельзя было делать. Но уже к началу следующего сезона в группе, где на ведущих ролях уже были чемпионы Европы Оксана Казакова и Артур Дмитриев, возникли настоящие проблемы: из экспериментальной пары Бережная и Сихарулидзе понемногу становились конкурентами лидерам. Особенно ясно это стало еще через год – перед Олимпийскими играми в Нагано.

У Казаковой и Дмитриева дела тогда не очень ладились. Многие даже говорили, что, мол, напрасно, расставшись со своей прежней партнершей Натальей Мишкутенок, Артур решился на то, чтобы попробовать еще раз выиграть Олимпиаду – с неопытной Оксаной. В то же время отмечали, что стиль Бережной и Сихарулидзе очень напоминает катание легендарной пары, двукратных олимпийских чемпионов Екатерины Гордеевой и Сергея Гринькова. К акварельной мягкости скольжения и линий Москвина добавила свою неповторимую изобретательность.

Помню, я как-то спросила, каким образом тренер ухитряется делить свое внимание между двумя равнозначными по силе дуэтами, и услышала:

– Я никогда не делю своих фигуристов на сильных и слабых. Готовлю к победе всех сразу. Кто из них на самом деле станет чемпионом, зависит только от спортсменов.

Сильнее других тогда переживала Оксана. Антон же, напротив, утверждал:

– Тамара Николаевна умеет так распределять внимание между своими парами, что никто не чувствует себя обделенным. У нее огромный опыт. Был же период, когда с Мишкутенок и Дмитриевым на равных соревновались Елена Бечке и Денис Петров. Конечно, каждому фигуристу приятно чувствовать исключительное внимание. В то же время я понимал, что Москвиной по большому счету неважно, какая из пар выиграет те или иные соревнования. Зато шансы выиграть заведомо равны. Ну а после того, как мы с Леной опередили Казакову и Дмитриева на чемпионате мира в Лозанне, я впервые задумался о настоящем соперничестве…

Удивительно, но в то время Антон вовсе не выглядел лидером в паре. В Бережной чувствовалась большая уверенность, она реже ошибалась в сложных элементах. И ничего не боялась. Память полностью выключила воспоминания того ужасного случая в Риге (последнее, что сохранилось в сознании, – заход на злополучное вращение), зато неизвестно откуда родилась уверенность: ничего страшнее в этой жизни произойти уже не может.

Бережная ничем не проявила своих эмоций даже после крайне неудачного для фигуристов проката в 1997-м, на чемпионате мира в Лозанне, когда Сихарулидзе, не справившись с собственными эмоциями, демонстративно ушел со льда в раздевалки, бросив тренера и партнершу дожидаться оценок в обязательном для фигуристов Kiss&Cry – перед телекамерами. Но то была, пожалуй, последняя его слабость. Даже на Олимпийских играх, когда, имея все шансы на победу, фигуристы вдруг сорвали поддержку, а Антон в довершение шлепнулся на лед, споткнувшись на последних тактах музыки в произвольной программе, он лишь улыбался на расспросы прессы:

– Это была оригинальная находка для завершения выступления. Вам она не понравилась? Обещаю, такого больше не повторится.

Впрочем, назвать Игры неудачными для фигуристов было нельзя. Олимпийское серебро ценнее любого другого золота. Тем более – для дебютантов.

В сезоне-1999 на чемпионате Европы в Праге, затем на мировом – в Хельсинки Антон был уже совсем другим. Рядом с тренером и партнершей – двумя хрупкими женщинами – он выглядел просто-таки каменной стеной, способной обезопасить их от всего на свете. Это чувствовалось в каждом слове, в каждом движении на льду и вне его. Когда на пресс-конференции фигурист сказал, что считает Лену лучшей партнершей в мире, журналисты было попытались усмотреть в этих словах намек не только на спортивные взаимоотношения, но на нечто большее. Антон же пояснил:

– Когда я говорю, что она лучшая в мире партнерша, имею в виду прежде всего человека, который рядом со мной стоит на льду. Она может ошибиться, но вину за ошибки я прежде всего ищу в себе. Потому что я мужчина. Мне бывает очень трудно. Лена – предельно скрытный человек. Очень стойкая. Даже я не всегда способенпонять, что у нее на душе. Хорошо ей или плохо.

Внешне эти два состояния никогда не проявляются. Поражения мы воспринимаем одинаково тяжело. Просто мне в таких случаях нужно уйти, побыть с друзьями, выговориться. А Ленка будет сидеть дома одна и переживать молча. Я очень редко видел ее плачущей. В отличие от меня, кстати, она очень хорошо умеет приспосабливаться к любой ситуации, даже самой для нее неудобной: не получается так, как хотелось, значит надо подойти к проблеме по-другому. И проблема тут же исчезает.

Лена очень любит, когда ее хвалят, говорят комплименты. Если начинает ощущать недостаток внимания, это сразу видно: все воспринимается в штыки. Правда, когда все вокруг хорошо, Лена, случается, расслабляется и начинает по-другому тренироваться. Приходит на каток, делает все, что говорит Тамара Николаевна, но все это – совсем не так, как хочется нам с тренером. Зато чем больше сложностей, тем более собранно она нацеливается на результат. Очень гордится тем, что сама сумела обеспечить достаток себе и своей семье. Свободное время мы проводим вместе не всегда, хотя круг общения и у меня, и у Лены по-прежнему общий. Она частенько предпочитает пойти с подругами в парикмахерскую, салон красоты, прогуляться по магазинам.

Меня это радует: постоянно находиться рядом, когда начинается серьезная работа, – испытание не из легких. Не могу сказать, что устаю от Лены, но в то же время чувствую, что ее становится очень много. Как и меня для нее. Изменились и отношения на льду. Если год назад мне не приходило в голову даже слегка повысить голос или как-то иначе проявить недовольство, то сейчас у нас случаются рабочие споры, стычки. Они никогда не выносятся за пределы льда – это закон. На мой взгляд – это здорово: спорить и конфликтовать в работе можно только с равным партнером. А мы уже на равных. Хотя работать так, как можем, по большому счету еще и не начинали…

В конце 1999-го Бережная, Сихарулидзе и Москвина улетели из Санкт-Петербурга в американский Хакенсак – пригород Нью-Джерси. Всего за год до этого Москвина упорно твердила, что из родного Питера не уедет за границу никогда. Но в начале 2000-го, когда мы с Москвиной встретились на чемпионате Европы в Вене, она вдруг очень буднично сказала:

– Почему-то никому не приходит в голову, что следующие Олимпийские игры пройдут в Америке. И думать об этом нужно уже сейчас. Для начала необходимо сделать Лене и Антону максимальную рекламу в этой стране. Чтобы их знали, чтобы за них болели. Если бы такой задачи не было, неужели я не нашла бы возможность обеспечить своим спортсменам полноценную подготовку дома?

В отличие от большинства своих коллег Москвина всегда умела предельно рационально рассчитать путь своих воспитанников к золотым медалям. К тому же в группе всегда имелись равноценные спарринг-партнеры, и было ясно: споткнутся одни – выиграют другие.

Так произошло в олимпийском Альбервилле, где чемпионами стали Артур Дмитриев и Наталья Мишкутенок, а серебро получили Елена Бечке с Денисом Петровым. Похожий сценарий был разыгран в Нагано: Дмитриев одержал победу с Оксаной Казаковой, Бережная и Сихарулидзе стали вторыми.

После тех Игр первая пара Москвиной ушла в профессионалы. Вторая осталась в одиночестве.

Для тренера это наверняка означало, что в подготовке Елены и Антона на протяжении следующих четырех лет не должно быть сделано ни единого неверного шага. С этого момента жизнь спортсменов пошла по самому настоящему, тщательнейшим образом продуманному бизнес-плану.

За глаза Москвину осуждали за то, что, делая ставку на Бережную и Сихарулидзе, она совершенно не отдает себе отчета в возможных последствиях. Мол, никому не известно, чем могут обернуться для фигуристки столь длительные нагрузки большого спорта и соревновательные стрессы. Узнав об этом, тренер резко парировала:

– Фигурное катание помимо всего прочего дает возможность неплохо заработать. Если Лене и придется раньше времени закончить карьеру из-за травмы или болезни, то лучше, если к этому моменту она будет обеспеченным человеком.

Когда группа питерского тренера уже прочно обосновалась в Хакенсаке, а я, оказавшись там проездом, заглянула на каток, то услышала от Москвиной:

– Америка учит бизнес-поведению лучше, чем любая другая страна. Это касается не только тренировок, но и отношений с людьми, которые помогают добиваться результата, с прессой, с представителями шоу-бизнеса, которым в США является профессиональное фигурное катание. Я прилагаю очень много сил, чтобы не просто научить Лену и Антона побеждать, но и выработать у них соответствующую психологию. Возможно, мне легче осваиваться в этой стране, чем кому бы то ни было. С хозяевами различных американских туров и шоу меня связывает многолетняя дружба. Многое они мне рассказывали, еще когда я каталась сама. Кому могло прийти в голову, что я когда-то сумею воспользоваться этими секретами?

Тогда в Хакенсаке Бережная и Сихарулидзе только начинали по-настоящему становиться профессионалами. Деньги, заработанные фигуристами после Нагано, позволили им поселиться в самом престижном доме города. Платить за квартиру приходилось более тысячи долларов в месяц, но Москвина одобрила выбор жилья:

– Они элитные спортсмены и должны чувствовать это сами. Даже когда речь идет о бытовых мелочах.

В Хакенсаке у фигуристов родилось кредо: «Надо не экономить, а зарабатывать». В американскую жизнь они вливались с удовольствием: Лена обставила квартиру очаровательной, тщательно подобранной антикварной мебелью, сделав жилье очень теплым и уютным, Антон первым делом приобрел огромный плазменный телевизор. Оба выучили язык, получили водительские права, обзавелись роскошными – по российским меркам того времени – «лексусами». Всерьез намеревались нанять персонального журналиста, как это делают почти все американские спортивные звезды, но, посоветовавшись с Москвиной, пришли к выводу: ежемесячно платить по две тысячи долларов за подобные услуги им не по карману. Пока…

Примерно в то же время, разговаривая с одной из наиболее знаменитых в фигурном катании журналисток, Сандрой Стивенсон, я услышала:

– Бережная и Сихарулидзе никогда не станут настоящими звездами. Для этого у них слишком сложные для запоминания фамилии. И, – американка с сожалением развела руками, – они русские…

* * *

На Олимпийских играх в Солт-Лейк-Сити Лена и Антон катались впереди всех серьезных конкурентов – третьими. Начиная с их появления на олимпийском катке Москвина не отходила от фигуристов ни на шаг. Словно охраняла от вмешательства извне одной ей видимый и замкнутый ото всех остальных мир. Такой бледной, как у бортика в день проката короткой программы, она выглядела, пожалуй, лишь на Играх в Нагано. Хотя там было проще: к тому, что чемпионами станут российские спортсмены, фигурнокатательная общественность относилась вполне лояльно.

За четыре года изменилось многое. В 2001-м чемпионами мира стали канадцы Джеми Сале и Давид Пеллетье. На фоне хорошо знакомых публике пар они выглядели настолько свежо и раскованно, что это не могло не подкупать. Прежде всего арбитров, психологию которых когда-то блестяще сформулировала Роднина, иронично заметив: «Судьи – как мужчины. Всегда ценят свежее мясо».

За полгода до Игр мне удалось побывать в американском Ричмонде – у знаменитого украинского тренера Валентина Николаева. Когда разговор зашел о возможном раскладе сил в Солт-Лейке, Николаев заметил:

– Думаю, победят канадцы. У Лены с Антоном вроде все есть, а чего-то главного не хватает. Не могу даже сказать, чего именно, – все это на уровне ощущений. Канадцы же меня потрясают каждый раз, как я их вижу. Их катание не хочется оценивать. Хочется просто смотреть. С профессиональной точки зрения там, кстати, все очень чисто: достаточная скорость, интересное катание, хорошие линии. При этом потрясающая жизнерадостность. Они счастливы на льду – хотя, поверьте, никто, катая произвольную программу, от удовольствия не «торчит»…

В короткой программе канадцы заняли вторую позицию, проиграв Бережной и Сихарулидзе первой оценкой, но выиграв – второй. А в день финала разминка сильнейшей группы завершилась чрезвычайным происшествием. Джеми Сале на полном ходу столкнулась с Сихарулидзе, оба упали и лишь чудом избежали травм. Виновата в столкновении была канадка. Антон ехал спиной, заходя на очередной парный элемент, и попросту не видел фигуристку. А когда заметил, было уже поздно.

Столкновения на разминках – не редкость. Случается, они ломают весь ход дальнейших соревнований. На Играх в Лиллехаммере вот так же, перед произвольной программой, столкнулись две одиночницы: немецкая – Таня Шевченко и украинская – Оксана Баюл, которой пробило ногу лезвие чужого конька. И сразу все симпатии публики, журналистов и судей, отдававшиеся до этого преимущественно фаворитке турнира американке Нэнси Керриган, сменили направление, и, возможно, именно это решило исход олимпийской борьбы в пользу Баюл.

Если бы Сале столкнулась с Бережной, сочувствие (не исключено, что и судейское) скорее всего оказалось бы на стороне россиянки. Но когда в инциденте участвуют здоровенный мужик и маленькая девочка, виноватым в глазах общественности автоматически оказывается тот, кто сильнее.

На этом фоне всеобщего сострадания Сале и Пеллетье сделали невероятное, откатавшись так, как никогда в жизни. Бережная и Сихарулидзе выступали чуть раньше. Антон слегка смазал один прыжок, Лена два раза жестковато приземлилась после выбросов. Такие мелочи нельзя даже назвать ошибкой – так, пустяки. Тем не менее канадцы, закончив свой прокат, были абсолютно уверены в победе еще до того, как на табло появились первые оценки. Партнер бросился целовать лед, партнерша смеялась и плакала одновременно, зал, встав в конце проката в едином порыве, заходился в реве и аплодисментах.

А чуть позже наступил шок. Одна-единственная десятая доля балла оставила канадцев вторыми.

Попытки направить пресс-конференцию в скандальное русло в корне пресекла Москвина:

– Вы все видели результаты на табло. Сейчас они уже напечатаны в официальном протоколе, и чемпионам вручены золотые медали. Вас интересует что-то еще?…

Днем позже выяснилась ужасающая подробность. По словам одного из менеджеров «IMG», французский арбитр Мари-Рен Ле Гунь написала официальное письмо в Международный союз конькобежцев, где призналась, что поставила российскую пару на первое место под давлением президента французской федерации фигурного катания. Мол, за отданный голос в пользу Бережной и Сихарулидзе Россия обещала помощь в танцевальном финале французскому дуэту Марине Анисиной и Гвендалю Пейзера.

Еще через несколько часов появилась информация, что якобы никакого письма не было. Просто во время традиционного разбора судейства с Ле Гунь случилась истерика, что, естественно, дало повод для разных домыслов.

Поздно вечером в пресс-центре появился официальный релиз следующего содержания:

Вследствие реакции зрителей и журналистов на результаты финала в парном катании Международный союз конькобежцев намерен произвести внутреннее расследование, чтобы удостовериться, что не были нарушены установленные правила. Дальнейшие комментарии будут поступать по ходу расследования.

Наконец был вынесен окончательный и совершенно беспрецедентный вердикт: золотые медали Олимпийских игр будут вручены обеим парам…

* * *

Согласие Москвиной повторно вывести Бережную и Сихарулидзе на награждение осуждали многие. Не вышли же китайцы Шень Сюе и Чжао Хунбо? И нам, мол, не следовало: пусть бы канадцы в одиночестве получали насильно выдранную у Международного олимпийского комитета награду.

Как тренер Москвина была возмущена решением МОК вручить канадцам второе золото. Зато как менеджер наверняка просчитала все возможные варианты и в итоге из унизительной на первый взгляд ситуации сумела извлечь максимум пользы. Прямо в Солт-Лейк-Сити чемпионская четверка получила предложение заключить длительный контракт со «Stars on Ice», посыпались приглашения из Канады и США, причем логично было предположить, что гонорары обеих пар в случае совместных выступлений должны быть одинаковыми. То есть такими, каких Бережная и Сихарулидзе никогда не получили бы за океаном, выступая вдвоем.

Возможность стать полномасштабной звездой в Америке фигуристу-иностранцу (и тем более русскому) испокон веков предоставлялась лишь в одном случае: если он – выдающийся одиночник. Идеальный вариант – карьера, щедро сдобренная скандалами. Как у чемпионки Лиллехаммера Оксаны Баюл. Пожалуй, ее случай так и останется единственным в истории профессионального фигурного катания, когда неамериканской спортсменке платили за выступления максимальные, по американским меркам, гонорары.

Что же касается парного катания, то оно всегда считалось в США товаром несколько второстепенным. В этом отношении весьма показательным был пример Гордеевой и Гринькова. Стоило фигуристам после рождения ребенка завести разговор со своим менеджером из «IMG» о прибавке к зарплате, как им незамедлительно дали понять, что хороших фигуристов в мире гораздо больше, чем вакансий в престижных шоу. И финансовый вопрос был закрыт уже навсегда.

Скандальный парный финал Игр-2002 обернулся для россиян предельной выгодой. Весь первый год выступлений в «Stars on Ice» (неизвестно, кстати, был бы заключен этот контракт с россиянами или канадцами в случае единоличной олимпийской победы кого-то из них) одним из кульминационных моментов шоу был совместный номер, поставленный для чемпионов Солт-Лейк-Сити известным американским хореографом Сандрой Безик. Но уже тогда, как мне кажется, Бережная и Сихарулидзе окончательно поняли: «Stars on Ice» для них – прежде всего бизнес. Гораздо более прагматичный, чем спорт.

* * *

Сожаление о том, что олимпийские чемпионы оставили любительский спорт, у болельщиков выдающейся пары оставалось долго.

– Решение уйти из спорта далось непросто, – рассказывала Лена два года спустя после Игр. – Тем более что первый год выступлений в «Stars on Ice», в течение которого мы никак не могли окончательно определиться с будущей карьерой, получился тяжелым. Гастрольный тур – это полный отрыв от нормальной жизни: необходимость выступать на публике почти каждый вечер, бесконечные переезды… Но когда мы привыкли к такому режиму, то поняли, что из любительского спорта однозначно нужно уходить. Вопрос ведь был не в том, чтобы покататься годик-другой. Оставаться пришлось бы на четыре года – до следующих Игр. Чтобы после них все равно уйти в профессионалы и заработать на будущее. Иначе зачем все эти медали? В нашей ситуации остаться в спорте означало бы просто потерять четыре года жизни. Без всякой гарантии, что мы снова сумеем выиграть.

– Мне показалось, что вам очень нравилось жить в Нью-Джерси. Не тяжело было оставлять обустроенный дом?

– Как-то быстро наступило перенасыщение. Поэтому, как только мы решили, что можем вернуться, быстренько все собрали, упаковали и уехали без сожаления. Сейчас все значительно проще: отработали пять месяцев – и домой. Я, как правило, сразу улетаю в Невинномысск к маме, чтобы успеть на ее день рождения. В этом году впервые в жизни отдыхала в Турции. Вернулась с ощущением полного счастья: море, солнце, песок – что еще человеку нужно?

– Работа в «Stars on Ice» оставляет хоть какое-то время на личную жизнь?

– Бывают выходные, но все зависит от того, когда ты приехал в гостиницу. Однажды мы добрались до следующего места гастролей лишь под утро, я легла спать и проснулась в пять вечера – так день и прошел. Если выходных бывает несколько подряд, все стараются разъехаться. Однажды у нас было аж четыре дня, так мы с Антоном улетели в Питер. Сорок восемь часов дома побыли. А на обратном пути чуть не опоздали на шоу: во Франкфурте, где делали пересадку, наш самолет сломался, и рейс отложили до утра. Мы меняли билеты, придумывали какие-то немыслимые варианты и все-таки успели вовремя.

– А если бы не успели?

– Была бы катастрофа: в шоу выступают всего тринадцать фигуристов. На каждом – определенная роль, все постановки связаны одна с другой общим сценарием. Не важно, живой ты или мертвый: ты должен выйти на лед. Это закон.

– В шоу до сих пор эксплуатируется тема двух золотых медалей?

– По-моему, она надоела даже журналистам. Сейчас у нас с Антоном два сольных номера, которые мы ставим самостоятельно. Все групповые номера придумывает и ставит Кристофер Дин. Работать с ним необычайно интересно. Приходя на репетицию, Крис всегда досконально знает, как должна выглядеть постановка в целом, как сделать тот или иной шаг, как поднять партнершу, как опустить. Сам показывает каждую партию. Мне кажется, это здорово подстегивает фигуристов-мужчин. Уж если Крис, танцор, к которым в любительском спорте парники никогда не относились серьезно, может сам сделать на льду все, что предлагает, то не повторить просто стыдно.

– Планы на дальнейшую жизнь вы с Антоном обдумываете?

– Конечно. Идей много. Просто пока их нельзя реализовать.

* * *

По сравнению с партнершей Сихарулидзе всегда отличался более трезвым взглядом на жизнь. Иногда был гораздо категоричнее в высказываниях и поступках, но всегда – более практичен и рационален. Еще выступая в любительском спорте, как-то сказал, что постоянно чувствует ответственность за Лену, несмотря на то что у каждого из них за пределами катка своя жизнь. Профессиональная работа в Америке сплотила партнеров еще сильнее.

– От постоянного пребывания в одном пространстве люди, бывает, начинают психовать, ссориться, потому что гастроли – это и долго и довольно однообразно. Но такое состояние быстро проходит: все понимают, что надо прежде всего продолжать работать. Ведь скрыть свое отношение к работе от тех, кто приходит на выступления, невозможно. В этом тоже заключается определенная сложность: каждый вечер выплескивается масса эмоций, а восстановить их запас не всегда удается. Соответственно, наступает опустошение.

Раньше мы, случалось, ссорились с Леной, но в Америке я четко понял: когда рядом нет ни близких, ни домашнего уюта, нужно все время пытаться делиться душевным теплом друг с другом. Иначе станет еще сложнее.

– Получается, ваша профессиональная жизнь – это прежде всего довольно мучительная работа, которая длится пять месяцев в году?

– Безусловно, бывают дни, когда хочется и кататься, и творить. Но в целом, когда ритм жизни приобретает некую цикличность: шоу – переезд – шоу – переезд, – невольно начинаешь относиться ко всему автоматически. Как только очередное шоу закончено, сознание само выбрасывает его из памяти.

Иногда я даже не знаю, в каком городе проходят гастроли. Родители как-то удивились: позвонили из Питера, а я не смог ответить, где нахожусь. Хотя это тоже объяснимо. Крупных городов в гастрольном графике не так много. Жизнь сводится к тому, что ты сел в автобус, уехал с одного катка, приехал на другой, и нет никакой разницы, куда именно.

В то же время я понял, что, раз уж мы проводим по пять месяцев в Америке, надо изначально настраивать себя так, чтобы проводить это время максимально плодотворно. Недавно я смотрел передачу про выдающегося русского танцовщика Рудольфа Нуриева, который на вопрос: «Где ваша родина?» – ответил: «Там, где я танцую». Это очень правильно. Каждый раз, когда мы возвращаемся в Россию, тоже приходится подстраиваться под стиль жизни, от которого успели отвыкнуть.

– В России вы, получается, лишь тратите деньги, заработанные во время гастролей?

– Не совсем так. Я начал кое-что строить в Питере с расчетом на будущее. Могу лишь сказать, что в мои планы не входит быть тренером да и вообще заниматься чем-то, связанным с фигурным катанием. Льда в моей жизни за двадцать пять лет спортивной карьеры было более чем достаточно.

– Означает ли это, что через два года, когда ваш контракт со «Stars on Ice» закончится, вы хорошо подумаете, прежде чем заключать следующий?

– Да.

– С Леной вы едины в этом желании?

– Пока толком не разговаривали на эту тему. Кататься в «Stars on Ice» нам предстоит еще два года. Это большой срок. Когда он подойдет к концу, думаю, станет ясно, как и сколько мы сможем зарабатывать в России, какие гонорары нам будут предлагать в Америке и как вообще будет развиваться ситуация в фигурном катании в США. На сегодняшний день мы не ведем речь о каких-то медалях, достижениях, честолюбивых целях. Мы просто работаем. Зарабатываем деньги. И все предложения рассматриваем только с той точки зрения, выгодно нам это или нет.

Спустя некоторое время, когда мы встретились в очередной раз в Питере – в уютном, популярном и прибыльном ресторане фигуриста «Сфинкс» – и совершенно случайно затронули тему Солт-Лейк-Сити, Сихарулидзе вдруг сказал:

– Я лишь недавно осознал, что в шоу-бизнесе, а фигурное катание – это в значительной степени шоу-бизнес, невозможно завоевать популярность, просто делая свое дело. В идеале нужен скандал. Неудивительно, что, когда этот скандал случился в Солт-Лейке, множеству людей мгновенно пришло в голову его использовать. Другое дело, что канадцам в итоге этот скандал оказался гораздо более выгоден, чем нам.

– Почему?

– Потому что они – канадцы. Слово «популярность» в Северной Америке равнозначно слову «деньги». Джеми и Давид не только стали национальными героями, но и получили несметное количество рекламных предложений. Даже если закончат кататься в ближайшем будущем, смогут жить, вообще не думая о том, как заработать. Популярность в России – это в лучшем случае автографы. И множество сплетен…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.