26. Пантеон

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

26. Пантеон

Хильда прислала на оценку работы своего нового знакомого. Он художник, пишет на стекле диковинных тварей. Ей они нравятся.

Какие-то гуси с общей шеей, бесформенная помесь таксы с совой… Изрыгающее пламя чудовище выглядит жалким. Зрачок чудовища неубедителен, белые штрихи под глазами таксы-совы также излишни. Какое отношение имеют звезды к изрыгаемому пламени? Он явно не владеет техникой живописи на стекле, не умеет использовать ее преимущества. Курильщики с общим глазом еще куда ни шло, но цветовая гамма! Шляпы на безволосых головах небрежны. Руки выписаны реалистично, но между ними нет ритмического соответствия, хотя к этому обязывает общий глаз. Почему рты не имеют четкой формы, а трубки – четкого направления?

Только не выплескивай все это на Хильду. Вдруг она влюблена?

В кого? В художника или в человека?

На твоем месте я написал бы что-то обтекаемое.

Хорошо, пиши.

Автором картины владеет чисто детское восприятие мира с его склонностью к параллелям. Попытка же передать его имеет жалкий вид. Художник колеблется между натурализмом и так называемым абстракционизмом, заметь, как написаны лицо и ноги.

Стоп, давай лучше про Клее, – говорит Павел, – тут есть конкретные вопросы!

Альбом с рисунками Клее (я думаю, с десятью) можно купить за 40 марок, может быть, люди там хотели бы его иметь. Репродукции действительно превосходны! Тот, кто их делает, – привлекательный художник, о котором я тебе уже рассказывала и чьи картины у меня здесь есть (некоторые очень хороши), – не отказался бы от подобных заказов; я могла бы поручить ему заняться изготовлением таких альбомов. Эти листы – к твоему дню рождения, моя дорогая девочка, который когда-нибудь должен же у тебя быть, если даже ты упала с неба, все равно же это произошло в какой-то определенный день! Получила ли ты неудачную серую репродукцию Клее вместе с картиной, кажется, Руо?

Поговорим о Клее. Как бы ни была хороша его графика, она отражает лишь одну сторону из тех многих, которые нет смысла объяснять. Он глубок, весел, загадочен и исчерпывающе полно владеет изобразительными средствами. Понравился ли тебе «Ботанический сад» – так, кажется, называется эта картина, изображающая кристаллизацию? Я люблю этот лист так же, как и «Поток колючек» и «Бегущего». В них запечатлены и долгое дыхание, и невиданная сила, последний предел в одновременном стремлении все взять и все отдать.

Напомни мне дать тебе удивительное сочинение Мюнца о Караваджо, к которому ты должна прислать открытку, – мы рассмотрим все это вместе (Розенкранц, Мадонна 1606–1607 гг.).

В поисках трактата, где упоминается название этой картины Караваджо, я наткнулась на сочинение Мюнца, которое читала раньше, но могла забыть, и в нем – несколько высказываний, помогающих понять Клее; когда я это увидела, то прекратила рыться в книге. Мюнц критикует немецкую живопись за столетие и говорит при этом о Каспаре Фридрихе, Рунге и т.д. В заключение он очень обоснованно утверждает, что «не было работ Файнингера, Ральфа Кирхнера, цветогармонии Клее, которые открыли бы многим глаза на творчество Рунге».

«Рунге перенимает у Рембрандта лучистость, поэтому его природа выглядит такой светлой и ясной, это не хаос, из которого рождается свет… Он радостно воспринимает нематериальную силу чистых красок и чувствует жизнь каждой краски во взаимодействии с природой, перед которой он преклоняется, как ребенок…» (Обязательно посмотри «Утро» и вообще Рунге!)

«Иногда, – писал Рунге, – цвет волнует своей бледностью, а подчас привлекает своей глубиной. Когда зелень луга, насыщенность цвета росистой травы, нежная листва молодого букового леса или прозрачная зеленая волна привлекают тебя больше? В сверкающих лучах солнца или в покое тени?»

В многообразии красок, в сложных соотношениях цвета, света и тени художник видел ключ к тайнам Вселенной, откровение Мирового Духа – так некоторые романтики называли Бога, который представлялся им растворенным в природе.

«Мы не в состоянии выразить, как трогает нас каждый цвет, – отмечал друг Рунге, немецкий писатель-романтик Людвиг Тик, – ибо краски говорят с нами на более нежном наречии. Это Мировой Дух, и он радуется, что может дать понятие о себе тысячами способов, одновременно скрываясь от нас… Но тайная магическая радость охватывает нас, мы познаем себя и вспоминаем о некоем древнем, неизмеримо блаженном духовном союзе».

В Пантеоне учителей Иттена Рунге занимал верховное место. Мюнц и Иттен боготворили Рунге. Мюнц как искусствовед, Иттен как еретик. Он считал Рунге реинкарнацией Христа, который служил своему богу – цвету – и умер в муках в тридцать три года. Книгу Рунге с витиеватым названием «Шар цветов, или Конструкция соотношения всех смешанных цветов и их родственных связей, с приложением опыта выведения гармонии соотношения красок» Иттен называл «Евангелием от Цветов». Она была издана в 1810 году и оказала громное влияние на Гёте, что было особенно важно Иттену: он считал Гёте мерилом истины.

«Шар цветов…» он читал нам стоя, как поп перед приходом. Он расчертил специально для нас болванку глобуса. Полюса – это белый и черный, а вот экватор составлен из чистых красок. Меридианы – это светлые и темные оттенки каждого цвета, они проходят от черного полюса к белому через цветной экватор. А что же внутри? Иттен разрезал глобус ножом, и мы увидели на срезе, как разнообразные цвета поверхности шара постепенно меркнут в его недрах, сливаются в серую точку в центре сферы. Тут-то и есть начало и конец всех красок.

Серость же, образовавшаяся в центре, и есть Бог, или «Великое Ничто». Такое определение было дано еще в Средневековье мистиком Якобом Бёме, духовным наставником Иттена.

Философы, по мнению Иттена, слуги Учителей, не более того. Они преподносят Учителю умственные яства, как Бёме с его «Великим Ничто». Учитель практикует философию, но учит в материале.

Разделенные временем и пространством, мы все больше сближаемся с Иттеном. Он этого, конечно, не знает. Но я знаю. Он заразил меня Учительством. Вовсе не от тоски шьются эти длинные простыни – я передаю Хильде знания. Какое там! Иттен черпал из целого, я пригоняю друг к другу разрозненные лоскутки. Иногда, когда я в ударе, они собираются в красивый коллаж.

Чувственное восприятие картины – это бесконечно сложное переживание – трепетный полет с его страхом ощущения бесконечности: неопределенность направления, опасность падения, блаженство невесомости…

Так не закрывай сама себе путей к пониманию картины из-за отсутствия четкой мотивировки. Если бы ты не бралась учить своего приятеля, я бы не стала и говорить об этом. Понимание картины, возникнув, легко улетучивается. Лучше копить ощущения и ждать проверки опытом. Он или подтвердит их правильность, или будет отрицать их, или сформулирует по-новому. Это тот самый случай, который описывает Мюнц в связи с творчеством Рембрандта, или Марри, или Караваджо.

Твой приятель, вероятно, очень мил, но либо слишком молод, либо нетребователен к себе. Покажи ему «Ботанический сад» Клее. Сравни мазок Клее с его мазком – он слишком облегчает себе жизнь!

Может, и этого бы не стоило говорить… Все, закругляемся.

Я обнимаю тебя. Лизи не пишет тебе потому, что она несколько недель провела у постели своей больной матери, которая недавно скончалась. Просто чудовищно, сколько горя она перенесла за такое короткое время. Всего хорошего. Съезди к Маргит.

Я просматриваю убористую печать на предмет имен, немецкий и проверять нечего. Павел аккуратен. У него особый пиетет перед документом – интервалы, красная строка, все как положено.

Мы с Хильдой уже можем выдержать экзамен на искусствоведов.

Устроить тебе экзамен?

Нет, с меня хватило «Капитала»!

И мы хохочем, памятуя далекие дни, когда Хильда с суровым выражением лица спрашивала про прибавочную стоимость, базис и надстройку.

Да, у нас уже долгое совместное прошлое.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.