11 Ищущий да обрящет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

11

Ищущий да обрящет

Мартин Бек для начала стал платить Гарри и Бесс шестьдесят долларов в неделю. Сдержав свое слово, он поднял их гонорар до девяноста долларов после того, как импресарио сообщили ему, что номер пользуется успехом. Это придало Гудини смелости, и он стал просить прибавки. Гарри и Бесс были настолько наивны, что не скрывали своих доходов. Обсудив этот вопрос на семейном совете, они под влиянием честолюбия забыли о благоразумии и телеграфировали Беку, требуя сто двадцать пять долларов в неделю. К большому удивлению и ликованию Гарри, Бек ответил, что согласен. Гарри смог, впервые в жизни, купить Бесс меховую накидку и увеличить сумму, которую каждую неделю посылал мамаше Вейсс.

Деньги интересовали Гарри только по двум причинам: они служили ему показателем успеха и давали возможность покупать книги по искусству магии.

23 июня лос-анджелесская «Ивнинг Экспресс» дала о нем хвалебную статью под заголовком: «Король наручников в полицейском участке». А Гарри уже держал путь на восток, заглядывая в полицейские участки Нашвила, Мемфиса, Канзас-Сити…

14 сентября 1899 года интересная заметка появилась в сент-луисской «Диспэтч». В ней сообщалось, что молодой эстрадный артист, дающий представления в этом городе, намерен прыгнуть в кандалах с моста Ид. В альбоме с вырезками нет больше никаких сообщений об этом прыжке, так что в последний момент полиция, вероятно, помешала Гарри. Это была своего рода репетиция его первого прыжка с моста в цепях. Но сам прыжок состоялся еще не скоро и в другой стране. Там блюстители порядка тоже пытались воспрепятствовать Гарри, однако этот законопослушный по натуре гражданин попросту игнорировал закон.

Контракт с «Орфеем» прервался осенью 1899 года, и Гудини опять остались без постоянной работы. Гарри был уверен, что после триумфа на Западе восточные театры будут домогаться его услуг. Но там, как выяснилось, никто не нуждался ни в трюках с освобождением, ни в его фокусах. По мнению Гудини, его программа была в диковинку на Востоке, где зрелищные учреждения имели стойкие традиции, а их директора отличались непроходимой тупостью и не могли оценить ее.

Год, который начался в Чикаго с постыдного распиливания сломанных наручников в «Коль и Миддлтон», окончился крушением надежд, не столько драматичным, сколько унизительным. Лучшее, чего ему удалось добиться, это работа в течение недели то в одном месте, то в другом, в основном в дешевых балаганах и за мизерный гонорар. Он надеялся, что с наступлением нового столетия его жизнь изменится. Причем, Гарри в это время потерпел еще одно унизительное поражение. Кто-нибудь другой отнесся бы к нему просто как к розыгрышу, но Гудини с его ранимой душой воспринял этот удар как возмутительное покушение на его достоинство.

В вестибюле отеля «Савой» в Канзас-Сити какой-то коммивояжер по имени Уилкинс заявил, что «сумеет запереть того парня, который сбрасывает наручники». Гудини зашел в телефонную будку, которая по размеру была чуть больше уборной и имела замок на двери. Чтобы позвонить, нужно было сначала дать пятицентовую монету клерку, который открывал дверь своим ключом.

Пока артист звонил, коммивояжер стащил со стола ключ и запер будку.

Стук, топот и вопли, которые издавал попавший в западню Гарри, были ужасны. Проказник Уилкинс успел смыться еще до того, как его сообщник наконец «нашел» ключ и выпустил Гарри. Гудини побежал искать злодея, и, скорее всего, изувечил бы его, чтобы отвести душу. Но не поймал.

Бесс, как всегда, посочувствовала мужу и смирила его гнев, но Гарри впал в самую черную хандру. Как и в Чикаго, он был уверен, что его карьера погибла, что он стал посмешищем Америки и никогда больше не посмеет показаться перед публикой. Бесс тактично дала ему понять, что никакого несчастья не произошло. Кого, в конце концов, волнует, что коммивояжер запер артиста эстрады в телефонной будке?

Кстати, такой конфуз Гарри суждено было пережить еще раз много лет спустя. На пирушке фокусников коллеги заперли всемирно известного мастера освобождений в… платном туалете. И эффект был тот же: необузданный гнев великого артиста, повергший всех в испуг.

Человек, создавший о себе легенду, должен быть в любое время готов к тому, что она подвергнется проверке на прочность. Гудини стал осмотрительным и осторожным.

И он начал давать всем понять, что все желающие сыграть с ним злую шутку могут ждать неприятностей, причем не просто словесной отповеди или щелчка по носу, а настойчивого и изнурительного преследования. Да и вряд ли он мог поступить иначе: артисты эстрады были завзятыми шутниками.

Гудини также позаботился о том, чтобы иметь при себе небольшое приспособление, которое на первый взгляд походило на перочинный ножик. Но лезвия в нем заменяли отмычки, которые подходили к большинству замков.

И все мрачные дни на рубеже веков Гарри непрестанно убеждал себя: Я — Гудини. Я велик. Я известен. Я на пути к богатству и ко всемирной славе». Очевидно, простое честолюбие переросло в навязчивую идею. Эта одержимость не покидала его, даже когда он стал богатым, знаменитым и всемирно известным, она преследовала его до самой смерти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.