СТРАЖ

СТРАЖ

Генерал устал. Нью-Йорк по-прежнему находился в руках врага, положение Континентальной армии не улучшилось, но сам он несколько недель провел в Маунт-Верноне. Он сильно сдал за последние два года и теперь уже не карабкался к вершине, а тихо спускался под горку. Но на людях он всё еще казался глыбой.

Свой полувековой юбилей Вашингтон встретил в Филадельфии, где снимал дом на Третьей улице. Чарлз Уилсон Пил и Александр Кенэ выставили в окнах, подсвеченных изнутри, гигантские прозрачные портреты главнокомандующего в лавровом венке и с копьем в руке, попирающего британскую корону. В местном театре представили первую американскую оперу «Храм Минервы»; при появлении Вашингтона хор грянул: «Вот он, увенчанный победой! Да славится Колумбии герой!» Он был желанным гостем на любых собраниях, от деловых до увеселительных; но все его усилия, направленные на увеличение содержания для армии, пропадали втуне. Роберт Моррис устроил ему финансовый ликбез: штаты не выплачивают налоги Конгрессу, а в отсутствие доверия к центральной власти со стороны провинции иностранные кредиторы тоже отказывают в поддержке. Остается добиться для Конгресса права взимать таможенные пошлины, иначе денег взять будет неоткуда.

В марте Вашингтоны переехали на Гудзон, поселившись в Ньюберге, в двухэтажном каменном доме с двускатной крышей и двумя печными трубами, с видом на реку. Гостиную (странную комнату, в которой было целых семь дверей и всего одно окно) Джордж превратил в столовую и обедал там со своей свитой.

В это время все его мысли вертелись вокруг плана очередного похищения: в Нью-Йорке тогда находились принц Уильям, сын Георга III, и британский адмирал Роберт Дигби. Согласно плану темной дождливой ночью отряд из тридцати шести человек, нарядившихся рыбаками, на четырех вельботах переправится из Нью-Джерси на Манхэттен к дому, стоящему на самом берегу, обезоружит охрану и захватит принца и адмирала. Вашингтон расписал всё по минутам, особо подчеркнув, чтобы с пленниками обошлись как можно почтительнее. Но и это похищение не удалось, чем автор плана был чрезвычайно расстроен.

Зато британцы взяли в плен капитана милиционных сил Нью-Джерси Джошуа Хадди и повесили его в отместку за смерть лоялиста Филипа Уайта, которого американские ополченцы казнили за убийство патриота, захватившего его в плен. Генри Клинтон велел расследовать это дело и оправдал капитана Липпинкотта, издавшего распоряжение о казни, поскольку тот исполнял приказ. Американцы пришли в ярость, потому что приказ отдал не кто иной, как Уильям Франклин, сын американского посла в Париже, примкнувший к лоялистам. Было решено по жребию выбрать из пленных британского офицера и отомстить за смерть Хадди. Жребий пал на девятнадцатилетнего капитана Чарлза Асгилла, отец которого, бывший мэр Лондона, симпатизировал колонистам. Но хуже всего было то, что Асгилла пленили в Йорктауне, а в договоре о капитуляции, подписанном Вашингтоном, пленным гарантировалась безопасность. Поэтому Вашингтон не стал торопиться и всячески оттягивал казнь. Гамильтон тоже выступил против этой меры, считая подобное «жертвоприношение» пережитком прошлого, хотя бесстрастный Бенджамин Франклин был другого мнения: «Если англичане отказываются выдать или наказать убийцу, значит, он им дороже, чем капитан Асгилл».

…Война близилась к концу, это чувствовалось. Неминуемо настанет тот момент, когда американцам придется решать, в каком государстве они будут жить и кому повиноваться. 22 мая полковник Континентальной армии Льюис Никола предложил Вашингтону стать первым американским монархом. В резком письме на семи страницах он обличал «слабость республик», ведь именно по вине беспомощного Конгресса армия терпит лишения. Конечно, со словом «монархия» ассоциируется слово «тирания», но ведь всё зависит от того, на чьей голове корона!

Вашингтон ответил ему в тот же день: «Будьте уверены, сэр, что за всю войну ничто не причинило мне такой боли, как Ваши сведения о существовании в армии подобных мыслей, к которым я отношусь с отвращением и буду строго пресекать». Разве он хоть словом намекнул, что претендует на корону? «Заклинаю: если Вам дорога Ваша страна, если Вы заботитесь о самом себе и о потомках или питаете ко мне уважение, выбросьте эти мысли из головы!» Ему нужно было искоренить эту идею в зародыше; впервые за всю войну он потребовал от своих адъютантов подтверждения, что его письмо было запечатано и отправлено адресату. Никола извинялся перед генералом целых три дня.

Зато Вашингтон не возражал против того, чтобы его имя присвоили колледжу в Честере, штат Мэриленд. В августе он преподнес этому учебному заведению 50 гиней, которые были тотчас потрачены на приобретение оптических приборов.

Для поддержания в армии боевого духа он учредил военную награду «Пурпурное сердце», присуждаемую офицерам без патента и рядовым солдатам за выдающуюся храбрость, преданность и заслуги. Кусочек материи в форме сердечка пурпурного цвета полагалось носить на левой стороне груди.

Вашингтон не позволял солдатам расслабиться и каждый день муштровал их, заставлял ходить строем, не сгибая ноги в колене и печатая шаг. Сам он неотлучно находился рядом, уподобляя себя врачу возле больного в опасном состоянии. В августе из британского лагеря просочились слухи об открытии в Париже мирных переговоров, но американский генерал не хотел и слышать о том, чтобы сложить оружие, прежде чем США получат независимость. Его блестящий адъютант Джон Лоренс стал одной из последних жертв этой войны: он погиб в октябре во время стычки в Южной Каролине, пытаясь помешать врагу завладеть запасами риса.

Вашингтон не знал, что 30 ноября 1782 года в Париже был подписан предварительный мирный договор, по которому американцы получали всё, чего желали, включая признание независимости и границы от Великих озер до Миссисипи, но обязывались выплатить Англии довоенные долги. Зато в ноябре Конгресс помиловал капитана Асгилла: его мать леди Асгилл добралась до Версаля, прося пощады для сына. Людовик XVI и Мария Антуанетта взяли его на поруки, и Вашингтон с облегчением выписал ему пропуск до Нью-Йорка.

Государственная казна опять была пуста, надвигалась очередная суровая зима, в войсках начиналось брожение, и Вашингтон не посмел оставить своих голых и босых солдат, чтобы перезимовать в Маунт-Верноне. Даже французских офицеров союзники могли попотчевать только «вонючим виски» и говядиной без гарнира. Верная Марта снова приехала к мужу в лагерь, в Ньюберг. К Рождеству лошади главнокомандующего «уже четыре дня не видали ни одной охапки сена и ни одной горсти овса». Офицеры не могли ездить верхом, и сообщение со штабом практически прекратилось. Только к февралю Вашингтон узнал, что еще в середине декабря британский генерал Александр Лесли вывел свои войска из Чарлстона и город занял Натанаэлъ Грин; война на юге была окончена.

Больше всего Вашингтона угнетали эгоизм сограждан и отсутствие бескорыстия. Он уже махнул рукой на то, что его солдатам приходилось грабить местных фермеров, чтобы раздобыть себе пропитание, потому что иначе им оставалось только умереть с голоду. А тут еще пришло письмо от матери, жаловавшейся, что управляющий ее имением все доходы кладет себе в карман. И так обращаются с матерью главнокомандующего! Джордж написал брату Джеку, чтобы тот съездил и разобрался. Но тут выяснилось, что Мэри Болл по-прежнему обивает пороги, требуя себе пенсию, и всем прожужжала уши о том, что сын о ней совсем не заботится, сбежал куда-то там на войну, а мать тут пропадай совсем. Джордж попросил брата заехать к ней и «выяснить, в чем она действительно нуждается и что нужно для нее сделать». Он готов заплатить, лишь бы она перестала злословить за его спиной.

Пятого февраля пришло письмо от Лафайета, в котором энергичный поборник свободы предлагал своему кумиру провести эксперимент: купить вместе небольшое поместье, освободить прилагающихся к нему негров и сделать их арендаторами. Момент был выбран не самый удачный: хотя другим Вашингтон мог показаться богачом, война разорила его, а рабский труд был единственным способом поправить финансовые дела. «Я был бы рад присоединиться к Вам в столь похвальном деле, но вынужден отложить рассмотрение его подробностей до того момента, когда буду иметь удовольствие видеть Вас», — написал он в ответ.

Кстати, к этому времени Вашингтон начал испытывать проблемы со зрением: нагрузка на глаза во время войны была огромной, приходилось прочитывать кучу писем, и теперь ему понадобились очки. К середине февраля Дэвид Риттенхаус из Филадельфии прислал ему очки в серебряной оправе, к которым требовалось привыкнуть. Другой — но уже давней — проблемой были зубы. В потайном ящичке письменного стола в Маунт-Верноне Вашингтон хранил пару вырванных зубов; теперь он попросил Лунда прислать их ему, чтобы доктор Бейкер вставил их в искусственную челюсть. Это письмо было перехвачено британцами. То-то они веселились по поводу несчастья их главного врага! Вашингтон готов был сквозь землю провалиться, злясь на самого себя за неосмотрительность и стыдясь своего изъяна.

Во второй половине февраля он получил письмо от Гамильтона, новоиспеченного члена Конгресса: еще месяц назад он с Джеймсом Мэдисоном из Виргинии принял депутацию из трех человек, изложивших им жалобы Континентальной армии. Офицеры считают, что Вашингтон недостаточно активно борется за их права. Гамильтон, конечно, знает, что это не так, но не мешало бы устроить Конгрессу небольшую встряску.

Вашингтон ответил ему 4 марта после долгих и мучительных раздумий: «Страдания сетующей армии с одной стороны, некомпетентность Конгресса и медлительность штатов с другой — предвестники беды». Его мнение по финансовым вопросам не принимается в расчет, однако он не собирается давить на Конгресс и считает, что рассудительные офицеры должны прислушаться к голосу разума. Если выбить власть из рук Конгресса, пролитая кровь окажется пролитой напрасно. Солдаты — не куклы, играть с армией опасно.

Через неделю генерал узнал, что по лагерю ходит какая-то анонимка, призывающая офицеров собраться вместе и высказать свои претензии. Затем появилась другая бумага без подписи (вероятно, ее автором был Джон Армстронг-младший, адъютант Горацио Гейтса): глупо составлять петиции, кончится война — и ее герои останутся без штанов. Пока у них не отобрали оружие, надо пустить его в ход и взять силой то, что принадлежит им по праву. «И не доверяйте человеку, который посоветует вам умеренность и долготерпение».

Вашингтон запретил собрание офицеров и усовестил их. Осуждая их методы, но не цели, он сам назначил сбор на 15 марта, в полдень, а прежде написал Гамильтону в Филадельфию, чтобы тот принял меры во избежание гражданской войны. В самом деле, многие офицеры настолько обнищали, что после отставки попадут прямиком в долговую яму! Кто с этим смирится?

Местом сбора Вашингтон выбрал «Храм Добродетели», где проводились воскресные службы, танцы и масонские собрания (главнокомандующий исполнял обязанности мастера масонской ложи). Помещение было набито битком, когда генерал незаметно вошел туда через боковую дверь. Ему было не по себе в этой наэлектризованной атмосфере; впервые он всей кожей ощущал устремленные на него враждебные взгляды. Поднявшись на возвышение, он достал из кармана заготовленную речь на девяти страницах, испещренных восклицательными знаками и прочерками, обозначавшими паузы. Для начала пристыдил офицеров за неподобающее поведение, подчеркнув, что решения надо принимать хладнокровно. «Я был среди первых, кто вступил в борьбу за дело нашей общей родины. Я ни на минуту не покидал вас, разве что по государственным делам. Я был вашим товарищем и свидетелем ваших несчастий и не последним видел и признавал ваши заслуги. Вряд ли можно представить в конце войны, что мне безразличны ваши интересы». Офицеров призывают повернуть оружие против своей страны. Кто мог такое сказать? Разве что засланный из Нью-Йорка, «замышляющий недоброе, сея семена раздора и разлада между гражданской и военной властями». Надо дать Конгрессу шанс исправить упущения и подать потомкам пример истинного благородства.

Вашингтон никогда не был великим оратором. Он завоевывал сердца вовсе не своим красноречием. Вот и сейчас всё решил простой искренний жест, а не блестящая речь. Чтобы уверить офицеров в намерении Конгресса выполнить обязательства перед ними, Вашингтон решил прочесть им письмо от конгрессмена Джозефа Джонса из Виргинии. Достал листок, но читать не мог: строчки расплывались перед глазами. И тогда он водрузил на нос свои новенькие очки, пояснив: «Извините меня, господа. Я поседел на службе вам, а теперь, похоже, слепну». У офицеров слезы навернулись на глаза, ведь всё, что говорил им генерал, было правдой! Через несколько минут он вышел из зала; бунт был усмирен, так и не разразившись. По счастью, Конгресс сдержал обещание, данное за него Вашингтоном, и выплатил офицерам жалованье за пять лет. А несколько дней спустя пришло известие о Парижском мирном договоре.

Восемнадцатого апреля 1783 года Вашингтон официально объявил войскам о прекращении войны между Америкой и Великобританией и поблагодарил их за труды. «Счастливы, трижды счастливы будут они отныне, возводя огромное здание свободы и верховной власти на широком основании независимости… и учреждая приют для бедных и угнетенных всех народов и вероисповеданий», — писал он в приказе по армии. Теперь актерам этой великой пьесы остается лишь довести свои роли в совершенстве и неизменности до конца последнего акта, а затем раскланяться под аплодисменты. Главнокомандующий велел квартирмейстеру выдать увольнительные удостоверения, чтобы он смог распустить солдат по домам. В последующие дни он лично подписал несколько тысяч таких документов.

Союзники тоже не были забыты в минуту радости: «Независимостью, за которую мы сражались и которую обрели после более чем семи лет суровых боев, в большой степени мы обязаны щедрой помощи вашего народа и храбрости ваших войск», — писал Вашингтон Рошамбо из Ньюберга 10 мая.

Остро встал вопрос о положении бывших рабов. Хозяева начали предъявлять права на негров, намереваясь вновь обратить их в рабство, поскольку им уже не нужно было бороться за общую независимость. Выдать чернокожих, служивших в Континентальной армии, Вашингтон отказался, сославшись на то, что у них еще не истек срок контракта, зато списки беглых рабов, переметнувшихся к англичанам, передал Даниелю Паркеру, делегированному к бывшему неприятелю, чтобы вернуть живую собственность. В этих списках значились и 15 рабов самого Вашингтона. «Если паче чаяния Вы что-нибудь о них узнаете, я буду весьма признателен, если Вы возьмете их под стражу, чтобы я мог получить их назад», — писал он 28 апреля. Вернуть удалось шестерых рабов; еще четыре отплыли в Англию, а один, Генри Вашингтон, в начале 1790-х годов отправился во Фритаун (будущую столицу Сьерра-Леоне) — новую британскую колонию в Африке, и применял там агрономические познания, полученные от бывшего хозяина.

Британскими силами в Нью-Йорке теперь командовал бывший губернатор Канады Гай Карлтон, сменивший отозванного Генри Клинтона. У него были твердые понятия о чести, и хотя по мирному договору американцы были вправе потребовать своих рабов обратно, он держал данное его предшественниками обещание освободить негров, поддерживавших англичан. Он выдал три тысячи удостоверений для защиты бывших рабов, похищение которых отныне считалось преступлением. Да и сами негры, глотнувшие свободы, скорее покончили бы с собой, чем вернулись в рабство. Увидав на улицах Нью-Йорка своих бывших хозяев из Виргинии или Северной Каролины, они дрожали от страха; единственной надеждой было просочиться на корабль, уходящий в Великобританию.

В начале мая Вашингтон договорился о свидании с Карлтоном в своей ставке в Таппане. Он лично встретил гостя, прибывшего по реке, а потом отвез в своем экипаже в небольшой домик с остроконечной крышей и бревенчатым потолком. Оба вели себя подчеркнуто учтиво; Вашингтон держался прямо и величественно, Карлтон тоже словно аршин проглотил. Переходя прямо к делу, Вашингтон заявил, что намерен вернуть хозяевам их живую собственность, удерживаемую британцами. Карлтон ответил, что шесть тысяч человек, половина из которых негры, только что отплыли из Нью-Йорка в Новую Шотландию на поселение. Как? Уже?! Это же нарушение договора! «Честь нации следует поддерживать при общении с людьми всех цветов кожи», — ответствовал непоколебимый Карлтон, которого слегка знобило. Давайте мы возместим хозяевам ущерб, передайте нам список разыскиваемых рабов. Вашингтон достал из кармана часы, заметил вслух, что уже пора обедать, и предложил выпить вина или горького пива. Переговоры завершились обильной трапезой в шатре.

«Книга негров» — перечень всех беглых рабов с указанием имени, возраста, рода занятий каждого и фамилии бывшего хозяина — была составлена, но никаких компенсаций британцы так и не выплатили. Карлтон получил из Лондона приказ исполнять свой долг, «пока все мужчины, женщины и дети, желающие покинуть Соединенные Штаты, не достигнут благополучно британской земли».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.