ДОЛЖНИК

ДОЛЖНИК

В октябре 1762 года Вашингтон стал церковным старостой в приходе Труро (он будет исполнять эту должность 22 года). Церковный совет, состоявший из двенадцати человек, занимался светскими делами англиканской церкви в Похике (Pohick). В обязанности Вашингтона входили оплата труда священника, сведение церковного бюджета, выбор места для новой церкви, наблюдение за ее сооружением, подбор убранства для алтаря. Когда церковь была построена, он заплатил за два места для молитвы внутри и предоставил средства на покупку сусального золота для выкладывания надписей над алтарем. Еще он занимался благотворительностью, помогал бедным и сиротам. Поскольку поместье Маунт-Вернон частично находилось в приходе Фэрфакс, Вашингтон купил себе место еще и в церкви Христа в Александрии, вступив и там в церковный совет.

Обязанностью церковного старосты являлось также поддержание моральных устоев в обществе: Вашингтон по долгу службы указывал суду графства на «грешников», повинных в азартных играх, пьянстве, богохульстве, несоблюдении Воскресенья и «некоторых других преступлениях против благопристойности и нравственности».

Искренне верующий, Вашингтон не был святошей и не выставлял свое благочестие напоказ. Каждый день, утром и вечером, он молился в своей комнате, стоя на коленях перед раскрытой Библией, но был крайне недоволен, когда его заставали за этим занятием. Вот почему некоторые даже сомневались в его вере: он посещал церковь нерегулярно, никогда, в отличие от Марты, не причащался, молился в церкви стоя, а не на коленях. Более того, с его губ практически не слетало имя Христа — он предпочитал говорить о Провидении, Судьбе, Творце всего сущего или просто о «небесах». На самом деле тому было простое объяснение: как масон, Вашингтон был деистом, то есть верил в некую высшую силу, «Архитектора Вселенной», которая руководит человеческой судьбой, не загонял свою веру в узкие рамки какой-либо религии. Этим, кстати, объясняется и его веротерпимость: в те времена в Америке, помимо главенствующей англиканской церкви, были представлены и другие: баптистская, пресвитерианская, католическая, а также иудаизм (в общей сложности — 22 конфессии), и Вашингтон ни одной из них не отдавал видимого предпочтения.

Для него Церковь была общественным институтом, призванным заботиться о нравственности и заниматься благотворительностью. И сам Джордж, и Марта никогда не прогоняли от своих дверей просящих о милостыне. Он наставлял управляющего, чтобы тот в его отсутствие «никого не отпускал голодным… лишь бы это не поощряло к праздности». Благотворительностью он занимался всегда анонимно, хотя как политик мог бы набрать очки, действуя гласно; но ведь он делал это для людей, а не для себя. К друзьям, к соседям и знакомым он был невероятно щедр и особенно сочувствовал арестованным за долги.

Хотя на посторонних Вашингтон производил впечатление богатого помещика с замашками аристократа (к чему, собственно, и стремился), его материальное положение было далеко не блестящим. Основу благосостояния виргинских плантаторов составлял табак, но в 1762 году небывалая засуха убила всякую надежду на то, что чахлые кустики превратятся в мощные стебли с широкими листьями. «Если Провидение не вмешается в скором времени (ниспослав нам умеренные и освежающие дожди для размягчения почвы), нам в этом году не добыть и унции табака», — писал Вашингтон летом Роберту Кэри.

Поняв, что делать ставку на один лишь табак нельзя, он обложился научными трактатами и занялся сельскохозяйственными экспериментами, сея на разных почвах овес, пшеницу, ячмень. Но на следующий год, наоборот, лили нескончаемые дожди; пшеницу поразил грибок, известный как «ржавчина», а кукурузу и табак заглушили сорняки.

В довершение всех бед цены на табак были очень неустойчивы, а поскольку торговля велась исключительно через Англию, Вашингтон никогда не мог заранее знать, сколько выручит за поставленный товар и какой суммой сможет располагать, пока не получал ответ из Лондона — через три-четыре месяца! Конкуренция была велика: все виргинские плантаторы выращивали табак, соревнуясь друг с другом в том, чей сорт лучше; табаком даже уплачивали налоги.

Торговые агенты в Лондоне с легкостью открывали плантаторам кредит (в американских колониях такая практика не существовала), а те, наивные, радовались, не подозревая, что сами просовывают голову в петлю: долги накапливались, и вскоре не только имущество, но и сама вольная жизнь привыкших сорить деньгами помещиков оказывалась в руках лондонских деляг. И Вашингтон практически сразу ступил на этот скользкий путь. Через два года после женитьбы он уже был должен Роберту Кэри две тысячи фунтов стерлингов.

Как и его соседи, Вашингтон был богат землей, а вот наличных денег у него было мало. Когда в 1763 году Роберт Стюарт попросил у него в долг 400 фунтов, Вашингтон показал ему свои счета от Кэри: «Не сомневаюсь, что вы удивитесь тому, насколько плохи дела». Он был не одинок: виргинские газеты в те времена пестрели объявлениями о продаже крупных поместий, обремененных долгами.

Между тем всё самое необходимое приходилось заказывать в Англии. Компания Кэри рассылала разнообразные заказы Вашингтона в четыре десятка лавок и магазинов. Счет-фактура за апрель 1763 года был выставлен целой армией поставщиков, включавших торговцев полотном и сукном, пряностями и ружейным порохом, трубками и протравой, веревками и портером, сыром и вином, бакалейщика, аптекаря, слесаря, галантерейщика, модистку, жестянщика, кузнеца, гончара и сапожника.

А потом предстояло бесконечно долго ожидать прибытия заказа (иногда уже по привозе в Америку грузы отправлялись по другой реке, и пока недоразумение выяснялось, бесценное время уходило безвозвратно). Наглые английские купцы, чувствуя свою власть над колонистами, вели себя с ними бесцеремонно, пользуясь их беспомощным положением. Грузы часто прибывали испорченными. Например, когда Вашингтон заказал через Кэри плуги, то получил некомплектные изделия, совершенно непригодные к использованию. Несмотря на подробное описание своей фигуры с указанием размеров, он получил штаны, которые невозможно было надеть. Кроме того, Кэри безбожно обсчитывал своего клиента, выставляя немыслимые счета за шерстяные ткани, полотно, гвозди весьма посредственного качества. «Уж можете мне поверить, что вместо добротных и модных вещей разного рода мы часто получаем такие, какими, верно, пользовались еще наши предки во время оно, — саркастически писал Вашингтон своему агенту. — Видно, это такой обычай у многих лавочников и купцов в Лондоне: зная, что вещи пойдут на экспорт, они подсовывают нам то какое-нибудь старье, то совсем негодный товар, не забывая при этом сделать наценку в 10, 15, а то и 20 процентов». Когда Кэри беспечно предложил вернуть товар, который не устраивает, Вашингтон возразил, что нельзя же целый год обходиться вообще без всего. Англия, некогда манившая его как «земля обетованная», всё больше его разочаровывала…

Семилетняя война, стоившая многих денег и крови, закончилась сепаратным миром: 10 февраля 1763 года был подписан Парижский договор между Великобританией, Францией и Испанией, одобренный Португалией, по которому британцы становились хозяевами практически всего Североамериканского континента к востоку от Миссисипи (Луизиану Франции пришлось уступить Испании), а 15 февраля — мирный договор в Губертусбурге между Австрией, Пруссией и Саксонией, восстановивший довоенный статус-кво в Европе.

Над Британской империей, простиравшейся от Азии до Америки, теперь «никогда не заходило солнце», но казна ее была почти пуста. За время войны государственный долг раздулся с 75 до 122,6 миллиона фунтов, а проценты по нему — 4,5 миллиона фунтов в год — составляли более половины национального бюджета. Выплату долга решили частично переложить на американских колонистов, обязав их к тому же содержать регулярную армию в десять тысяч солдат — для их же защиты. По расчетам главы правительства лорда Гренвиля, содержание войск в Северной Америке и Вест-Индии должно было обойтись примерно в 200 тысяч фунтов в год; 78 тысяч предполагалось получить за счет налогов.

Американцы еще не знали об этих замыслах; после ухода французов из «Новой Франции» они с вожделением поглядывали на новые земли, мысленно прикидывая, какой можно получить с них доход, но не строили воздушные замки, а предпринимали активные действия.

В мае 1763 года Вашингтон и еще девять человек затеяли осушение Большого унылого болота (Great Dismal Swamp), раскинувшегося на юго-востоке Виргинии и северо-востоке Северной Каролины, чтобы окультурить эти обширные земли. Согласно королевскому указу, величина земельных участков, полученных от казны, не могла превышать тысячи акров на человека, поэтому в прошение, поданное в Уильямсберг, вписали 138 вымышленных имен. Загоревшись этим проектом, Джордж, по своему обыкновению, продумал его до мелочей и предложил использовать дренажную канаву в качестве канала, ведущего в Норфолк. Реализацию этого плана отложили на потом (он был осуществлен в 1828 году), но работы действительно начались; Вашингтон предоставил шестерых рабов.

В том же месяце вспыхнул кровавый конфликт между британскими поселенцами и объединенными индейскими племенами, возглавляемыми вождем оттавов Понтиаком.

Надменный генерал Амхерст, чествуемый как победитель французов, совершенно не считался с «дикарями», полагая, что у них нет другого выхода, кроме как покориться британской короне. Не нуждаясь в поддержке индейцев после сдачи Канады, он положил конец практике раздачи подарков, широко использовавшейся французами, поскольку считал ее формой подкупа и не собирался больше тратить деньги «впустую». Однако вожди индейских племен не оставляли подарки европейцев (ружья, ножи, табак, одежду) себе, а раздавали народу, упрочивая свой авторитет. Теперь же они были глубоко оскорблены тем, что с ними обходятся столь пренебрежительно, не как с равными. Кроме того, после восстания чероки в 1761 году Амхерст распорядился больше не продавать индейцам порох и боеприпасы, с чем они тоже не могли смириться.

Уверенный в том, что индейцы не способны оказать серьезного сопротивления, Амхерст оставил в «неблагополучном» районе только 500 солдат из восьми тысяч находившихся под его началом, — и горько об этом пожалел: индейцы разрушили восемь английских фортов, жестоко расправившись с сотнями колонистов. Когда краснокожие осадили форт Питт, британские офицеры попытались вызвать среди осаждавших эпидемию оспы, выбросив наружу зараженные одеяла. Коварство врага удвоило ярость индейцев.

Между тем 9 сентября Джордж Вашингтон примкнул к «Земельной компании Миссисипи» из двадцати человек, претендовавших на 2,5 миллиона акров земель в долине Огайо (ныне на этой территории находятся штаты Огайо, Индиана, Иллинойс, Кентукки и Теннесси); он считал, что как ветеран Франко-индейской войны имеет на них право. Однако война с Понтиаком побудила британское правительство к тому, чтобы пожертвовать интересами поселенцев ради доходной торговли пушниной: 7 октября была издана Королевская прокламация, устанавливающая границу между британскими колониями на Атлантическом побережье по водоразделу в Аппалачском регионе. Та земля, по которой текли реки, впадающие в Атлантику, отходила к колонистам, а та, где реки впадали в Миссисипи, — индейцам. Приобретение земель у «коренного населения» становилось монопольным правом британской короны, местным властям запрещалось передавать эти участки в частную собственность по своему усмотрению. Этот запрет вызвал взрыв возмущения у колонистов: к западу от установленной границы уже существовало несколько поселений, которые их жители были вынуждены покинуть, спасаясь от индейцев. Неужели они так и сдадутся? Индейцы понимают только язык силы!

Развитие событий как будто подтверждало правоту колонистов. Весной 1764 года набеги краснокожих возобновились; сильнее всего пострадала Виргиния, где индейцы перебили около сотни поселенцев, включая женщин и детей. 26 мая погибли 15 колонистов, работавших в поле неподалеку от форта Камберленд. 14 июня индейцы убили 13 человек возле форта Лаудон в Пенсильвании и сожгли их дома.

Беда ходила рядом, а Вашингтона и без того преследовали неудачи: силы природы словно ополчились против него, три года подряд урожай практически погибал на корню, а Роберт Кэри требовал немедленной уплаты и настойчиво напоминал о том, что непокрытый долг в 1800 фунтов неуклонно прирастает на пять процентов годовых. В ответ Вашингтон обвинял его в предвзятости, утверждая, что поставляемый им табак реализуется в Лондоне по бросовым ценам, гораздо ниже, чем товар примерно такого же качества с плантаций его соседей, и грозил сменить торгового агента. Правда, угрозы оставались лишь словами: понятия о чести не позволяли Джорджу не выплатить кому-то деньги; он не мог допустить, чтобы его — пусть и за глаза — называли мошенником.

В довершение всех бед британское правительство запретило печатать в колониях бумажные деньги (лондонские купцы жаловались, что терпят убытки, получая плату в быстро обесценивающихся бумагах)[15], и наличных средств в Виргинии практически не стало. Вашингтону многие были должны, и теперь он оказался практически не в состоянии вернуть свои деньги: должники остались без гроша. А тут еще с мая начали ходить слухи о введении какого-то налога для покрытия военных издержек Великобритании…

В апреле 1764 года британский парламент принял «закон о сахаре»: налог на патоку и ром, импортируемый из вест-индских колоний, снижался вдвое, однако там же приводился список товаров (самым ценным из них был строевой лес), которые колонисты могли экспортировать исключительно в Великобританию. Еще до разгрузки судна в портах капитаны были обязаны предъявлять подробные описи груза, а в случае нарушений разбирательство происходило в суде Адмиралтейства, а не в колониальных судах, довольно снисходительных к контрабандистам.

Эта новость достигла американских берегов в июне и нанесла глубокую рану самолюбию колонистов: значит, британцы считают их людьми второго сорта, ограничивая в правах? Еще в 1754 году Бенджамин Франклин на конгрессе в Олбани выразил мысль, впоследствии принявшую форму девиза: «Нет налогам без представительства!» В Массачусетсе избрали Комитет по переписке из пяти членов, который должен был координировать деятельность и обмен информацией по поводу «закона о сахаре».

Пока Север занимался экономическими вопросами, Пенсильвания испытала новое потрясение: 26 июля четыре воина-делавара сняли скальпы со школьного учителя и десяти детей. Губернатор Пенн вновь ввел плату за скальпы — но теперь уже индейцев старше десяти лет, включая женщин. Сменивший Амхерста генерал-майор Томас Гейдж отправил против краснокожих два карательных отряда. Возможно, война продлилась бы еще не один год, перейдя в цепную реакцию мести, но Уильям Джонсон после трудных переговоров с ирокезами, длившихся больше месяца, сумел уговорить индейцев «закопать топор войны» и заключил в Ниагаре мирный договор.

В декабре палата горожан Виргинии выступила с обращением к королю, прося сохранить за колониями «древнее бесценное право жить по своим законам, определяя внутреннюю политику и налоги по собственному усмотрению». В документе подчеркивалось, что в колонии попросту нет наличных для уплаты налогов. Несмотря на это, 22 марта 1765 года британский парламент всё-таки принял «закон о гербовом сборе», облагавший особым налогом всю коммерческую деятельность, судебную документацию и периодические издания (документ без гербовой марки считался недействительным). Закон должен был вступить в силу в ноябре. Как и предыдущие налоги, гербовый сбор полагалось уплачивать твердыми британскими фунтами, а не колониальными бумажками.

Во время дебатов в английском парламенте автор закона, министр финансов Чарлз Тауншенд, назвал американских колонистов детьми, взращенными, вскормленными и взятыми под свое покровительство британской короной. Защищая колонистов, полковник Исаак Барре возразил, что они — «сыны свободы», и предупредил, что они будут противиться новым налогам, вводимым этим законом.

Палата горожан Виргинии собралась в начале мая, как только получила известие о новом законе. Однако дни шли, а самый животрепещущий вопрос постоянно вычеркивали из повестки дня, заменяя другими делами. Многие депутаты, включая Вашингтона, у которых дома было забот невпроворот, покинули сессию и разъехались по своим плантациям; остались только три десятка человек из 116.

Очередное заседание проходило бурно. Председатель Робинсон (давний покровитель Вашингтона), восседавший, как на троне, на высоком стуле, тщетно призывал к порядку. С дальней скамьи вскочил молодой студент-правовед Патрик Генри (это была его первая сессия):

— Известно, — начал он звонким голосом, — что отличительной особенностью британской свободы является введение налогов, которыми облагается народ, им же самим или лицами, его представляющими…

Это уже было подстрекательство к мятежу. Степенные патриции неодобрительно переглядывались, выказывая свое недовольство. Генри попытались усадить на место, но он не унимался:

— И у Тарквиния, и у Цезаря был свой Брут! — кричал он. — У Карла I был Кромвель, а у Георга III…

— Измена! — грозно рыкнул на него председатель.

— Если это измена, да будет так! — эти слова потерявшего голову юнца расслышали только ближайшие соседи: они были заглушены ропотом негодования.

Генри возглавил оппозицию новому закону и предложил резолюцию, которая была принята 30 мая 1765 года:

«Постановили, что первые землепроходцы и насельники сей колонии Его Величества и доминиона Виргинии принесли с собой и передали потомкам, а также всем подданным Его Величества, проживавшим с тех пор в поименованной колонии Его Величества, все свободы, привилегии, льготы и права, какими во все времена наделялись, пользовались и обладали народы Великобритании. <…> Взимание налогов с народа им же самим или через посредство особ, избранных им и его представляющих, единственно сведущих в том, какие налоги способен уплатить народ и каким способом легче их взимать, и в равной мере облагаемых налогом, взимаемым с народа, — единственная гарантия против непосильного налогообложения и отличительная черта британской свободы, без которой невозможно существование древней Конституции».

Пока в палате разворачивались юридические баталии, Джордж в Маунт-Верноне вводил в курс дел своего дальнего родственника, 28-летнего Лунда Вашингтона, которого нанял в управляющие, чтобы заняться вместе с ним сельскохозяйственными экспериментами (выращивание пшеницы начинало себя оправдывать: урожай удавалось сбывать в Александрии, выручая хотя бы небольшие деньги). Джордж уже собирался выехать в Уильямсберг в конце июля, когда узнал, что губернатор Фокье, встревоженный известием о том, что законодатели из Массачусетса предложили виргинским коллегам отправить делегацию в Нью-Йорк, чтобы оспорить «закон о гербовом сборе», распустил палату и объявил новые выборы. Вашингтон воспользовался этим обстоятельством, чтобы стать депутатом уже не от графства Фредерик, а от графства Фэрфакс — поближе к дому.

В августе в Бостоне возникла первая ячейка организации «Сыны свободы», куда вошли ремесленники, купцы, люди свободных профессий. Очень скоро такие ячейки образовались в каждой колонии. Печатники и газетчики распространяли через прессу идею «Нет налогам без представительства», более неистовые призывали к активному сопротивлению. По колониям, начиная с западных границ, прокатилась волна беспорядков: мелкие фермеры, ремесленники, поденщики брались за оружие, нападали на королевские войска, поджигали дома, врывались в официальные учреждения. Пострадал даже дом Бенджамина Франклина, который в тот момент находился в Англии и вел упорную разъяснительную работу среди членов парламента, пытаясь склонить их на сторону колонистов. Разумеется, Франклин был возмущен «властью толпы», сводившей на нет все его усилия. Вашингтон тоже осуждал радикалов, призывавших изымать и сжигать бланки с гербом, особенно после того как в Уильямсберге разнесли дом Джорджа Мерсера, его коллеги по палате горожан, получившего в Лондоне должность сборщика налогов (разбушевавшийся народ сжег его чучело).

Конгресс по поводу «закона о гербовом сборе» состоялся в октябре: 27 делегатов от девяти колоний составили петицию королю и парламенту, заявив, что британский парламент не имеет права облагать их налогом. Десять делегатов были юристами, еще десять — купцами, семь — плантаторами или фермерами. Представителей Виргинии там не было.

Вашингтон же в это время писал язвительное письмо Роберту Кэри на нескольких страницах. В первых восьми абзацах он в пух и прах разнес лондонских купцов, скупающих его табак по бросовым ценам и дерущих невероятные деньги за негодный товар, присылаемый взамен. Затем он добрался и до «закона о гербовом сборе». Отмежевавшись от подстрекателей, которые рассматривали «этот неконституционный метод налогообложения как прямое покушение на свои свободы», он дал понять, что не согласен только с их методами, однако в их идеях видит рациональное зерно. Теперь-то у колонистов раскрылись глаза, они поняли, что могут бойкотировать британские товары, развивая собственное производство; а если Англия лишит колонии наличных денег для уплаты гербового сбора, то сделки нельзя будет регистрировать официально и все присутственные места, включая суды, закроются. А когда закроются суды — неужели непонятно? — британские кредиторы не смогут взыскивать долги с американских должников.

Так и случилось.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.