Лак Лабель

Теперь я расскажу о Лабель. Сразу хочется писать возвышенным и торжественным слогом, позволить себе быть романтичной и сентиментальной. Подобные чувства были с детства присущи моей русской душе, но картезианское рациональное образование во Франции многое сделало, чтобы их искоренить.

Впервые мы приехали в Лабель в 1952 году, через год после переезда в США. И тогда, и сейчас Лабель — это крошечная деревушка с одним светофором, несколькими продуктовыми лавочками, старомодным хозяйственным магазином, где до сего дня можно найти абсолютно все, что только может взбрести в голову. Озеро, длинное и узкое (четырнадцать миль в длину, а в ширину его запросто можно переплыть), расположено примерно в пятнадцати минутах езды на машине к северу от деревни. Когда мы приехали, на нашей стороне озера проходила узкая грунтовая дорога, сейчас она заасфальтирована, но по — прежнему тряская и часто требует ремонта. На другой стороне озера — покрытые лесом холмы, люди начали там селиться только двадцать лет назад. А в начале мы слышали оттуда по ночам вой волков и знали, что медведи предпочитают наведываться за малиной как раз в то место, где мы любили ее собирать. Нас предупреждали: «Берите с собой колокольчик, это их отпугнет!» Местные жители рассказывали многочисленные истории о тех, кто нечаянно оказывался в малиннике вместе с медведями. В Лабель нас пригласили Сергей и Люба Трубецкие, когда мы еще жили во Франции. Их имение находится примерно на уровне середины озера. Нашей семье отвели одну большую комнату и одну маленькую спальню. В коридорчике стояла маленькая электрическая плитка с двумя конфорками, одна из которых не работала. Водопровода в доме не было, воду брали из колодца. Туалет располагался на улице, а стирали прямо в озере, там же и купались.

В первое же наше лето там Трубецкие выделили нам участок земли, и на следующее лето мы начали строить собственный дом. Отделочные работы мы взяли на себя, и нам очень помогли старшие дети, Аня и Сережа. Они укладывали линолеум, клеили на стены обои, шили занавески, строили полки. Вся семья участвовала в постройке и обустройстве дома. Мебель мы покупали с рук, и нам посчастливилось найти настоящие сокровища, например, дубовый обеденный стол за пять долларов и восемь массивных дубовых стульев по одному доллару каждый (мы пользуемся ими по сей день).

Как только мы приехали, Сергей Трубецкой построил маленькую часовню, и Александр начал в ней служить. Обязательной была и литургия посреди недели. Именно после одной такой литургии часовня и сгорела. В тот день дул сильный ветер, огонь бушевал, это было очень эффектное зрелище. Все соседи образовали цепь от колодца к часовне. Надо было спасти от огня дом и амбар, стоявшие рядом с часовней. Всю воду из колодца вычерпали, огонь потушили. Постройки уцелели, но от часовни остались только часть колокольни и икона св. Сергия, которому часовня и была посвящена. Александр и Люба Трубецкая отправились в Монреаль, чтобы сообщить об этому Сергею Трубецкому, который всю неделю там работал. Он выслушал их, помолчал минуту и сказал: «Ну и что, мы построим новую церковь!». И работы по возведению новой церкви начались немедленно. А в следующее воскресенье после пожара литургию служили в большой палатке.

Для нас Лабель был раем — далеко от городской жизни, великолепная девственная природа, чистейшее озеро, округлые холмы, березы, сосны, поля, даже ферма с коровами, старой лошадью, шумными гусями и постоянно квохчущими курами. Мы пили парное молоко, у нас были свежие сливки, яйца. Дети жили на воле. К каждому из них приезжали друзья, и наш дом всегда был полон детьми, которых надо было кормить и за которыми надо было как — то приглядывать. Благодарю Бога за консервированную ветчину и картофельное пюре! Питались мы просто и жили весело.

Александр в деревне придерживался строгого распорядка дня. Утром он писал, читал, размышлял. Сначала, пока мы не построили свой дом, он уходил для этого в школьное здание, примыкавшее к владениям Трубецких. После обеда мы шли гулять и уходили довольно далеко, исследуя окружающие места. Как я писала раньше, эти прогулки продолжались до самого последнего его лета в Лабель, и мы придумывали наименования своим маршрутам, которые отражали их какие — нибудь отличительные черты. Например, один маршрут назывался Chemin des Ruines (тропой развалин), потому что там был фрагмент старой каменной постройки, напоминавший нам о знаменитых европейских руинах. О «Версале» я уже упоминала.

Детям была предоставлена полная свобода, однако определенные занятия были обязательными. Например, я читала им по — русски каждый день после обеда, обычно в тени прекрасного старого вяза. Закон Божий тоже был частью ежедневных занятий. Александр надевал белую рясу и собирал всех детей. Каждый раз они выбирали для своих занятий новое место, но всегда под открытым небом. Один раз они ушли заниматься далеко в лес, потому что дети построили там шалаш. Детей было много, свободного времени у них было предостаточно, и они придумывали себе всяческие интересные занятия, фантазия их была творческой и созидательной. Они основали «Лабельский клуб», который ставил спектакли, выпускал газету, даже построил индейскую деревню с вигвамами. Взрослые тоже прекрасно проводили время. Для меня Лабель — это уголок моей души, в котором всегда живет предвкушение рая. И то же можно сказать об Александре. Для нас Лабель — это церковь, озеро, крещения, венчания, последние прощания, горе и радость. И, продолжая наслаждаться нашим летним раем, мы всегда чувствуем присутствие тех, кто уже нас покинул.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.