Часть IХ. Барды-менестрели

Часть IХ. Барды-менестрели

«Песня написанная — не есть произведение завершенное. Завершается ее создание каждый раз в момент исполнения».

Юрий Лорес, автор-исполнитель

КСП vs шансона

А теперь давайте обратим внимание на развернувшееся в 60-е годы в СССР движение авторской песни, так называемый КСП, когда успешные в самых разных ипостасях люди (от журналистов до тренеров по фигурному катанию) взяли в руки гитары и показали общественности свои таланты.

Где лежат корни этого явления? Можно ли назвать бардовскую песню составной частью современного русского шансона? По-моему, без сомнений.

— О происхождении жанра писали разное, — начинает эссе «Введение в субъективную бардистику» автор-исполнитель Д. Сухарев. — Но с должной основательностью этим вопросом, кажется, никто не интересовался… К примеру, Юрий Левитанский узрел корни Окуджавы и Берковского в Вертинском, а корни Высоцкого — в Лещенко. Переставим местами — получится не менее правдоподобно. Да и откуда бы взяться таким экзотическим генеалогиям при таких прозаических биографиях?

Великий Окуджава писал:

«На какой почве выросла авторская песня? Это, во-первых, наш русский фольклор. Частушка — лаконичная, метафоричная и остроумная. Городской романс, солдатские песни».

В других случаях Булат Шалвович указывал на связь авторской песни с поэзией Дениса Давыдова и Аполлона Григорьева.

Дмитрий Сухарев — напротив, не склонен углубляться в исторические дебри:

«Испытания Великой Отечественной на время изменили лик советской песни.

В ней заметно прибавилось поэзии, достоинства, подлинных чувств. Такими чертами выделялись тексты Алексея Фатьянова — „Горит свечи огарочек“, „Где же вы теперь, друзья-однополчане“, „Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат“. Без пяти минут „окуджавской“ была песня „Сережка с Малой Бронной“ на стихи Евгения Винокурова.

Эти песни любили не за красивые мелодии, тут было иное, неведомое прежде, небезопасное для власти.

Назову еще одно имя, Михаил Исаковский, и одно его стихотворение, „Враги сожгли родную хату“. Написанное в 1945 году, оно стало песней. Позже подверглось запрету, но Марк Бернес успел доставить песню людям. (Кстати, тоже достойное имя. Разве не у этого исполнителя советской песни учились ранние барды репертуарной политике и искусству интонации?)»

* * *

Очевидно, четкие границы жанра трудно поддаются пониманию. Но «демаркация» необходима, потому что, на мой взгляд, авторская песня, действительно, входит на правах самостоятельного стиля в глобальное явление под названием «русский шансон». Разделение творчества по жанрам, как и любая другая классификация, — это способ помочь людям сориентироваться в музыкальном океане. Но на деле оказывается, что сделать это четко довольно трудно. Возьмите, например, песню Митяева «Соседка» («Не наточены ножи»). В исполнении автора, особенно в ранних версиях (под одну гитару), — это практически эталонный образец творчества бардов, но та же композиция в версии Михаила Шуфутинского — уже становится шансоном, эстрадным хитом.

Или возьмем «геологическую» песню Юрия Кукина «Ну, что, мой друг, грустишь, мешает жить Париж?..» В авторском видении — это, нет сомнений, КСП. Но, спетая эмигрантом Славой Вольным, да еще в альбоме «Песня ГУЛАГа», да с оркестром, она приобретает не только новое звучание — иной смысл.

Рассуждая таким образом, можно, конечно, дойти до крайности — и тогда каждая отдельная песня или стих будет представлять из себя отдельный жанр.

Чтобы облегчить задачу, приходится изобретать всяческие способы группировать песни и стихи по различным параметрам, и часто получается так, что четкой границы между группами-жанрами нет, потому что они пересекаются!

Небольшой социологический опрос показал, что глобально в массовом сознании существует разделение бардов и шансона: кто сочиняет и исполняет свои вирши под гитару — барды, под аранжировку — шансон.

Но как в таком случае быть с Высоцким, Розенбаумом и другими артистами, которые исполняли свои песни и под гитару, и с оркестром? С этим соглашается и Сухарев:

«Например, Виктора Берковского и Веронику Долину поначалу бардами жестко не признавали, но потом ошибку гибко исправили, и они, каждый в свое время, обрели статус „ведущих авторов“. Напротив, Александра Розенбаума поначалу признали выдающимся бардом. Как-то летом, не помню, какого года, каждый, кто возвращался с Барзовки, делился восторженными ахами по этому поводу. Видимо, Розенбаум тогда посетил всесоюзное КСПшное лежбище и пел разомлевшим функционерам прямо на пляже. Очень скоро восторги поутихли, песни Александра Розенбаума были квалифицированы как кич, а сам он выпал из списка. Почему? Государство КСП ни перед кем не должно отчитываться за принимаемые решения».

Считается, что хрестоматийный бард — это человек, сам сочиняющий стихи и музыку и исполняющий произведение под собственный же аккомпанемент. Вроде бы все верно, но даже главный теоретик авторской песни Вл. Новиков удивленно признает:

«Не всякий из творцов авторской песни непременно предстает „един в четырех лицах“. Так, например, Александр Городницкий сочиняет стихи, мелодию, исполняет свои песни, но при этом аккомпанирует ему кто-то другой. Мир авторской песни нельзя представить без Дмитрия Сухарева, хотя он сочиняет только тексты, мелодии его песен принадлежат чаще всего Виктору Берковскому и Сергею Никитину, которые не пишут стихов, но как композиторы и певцы являются своего рода классиками, вошедшими навсегда в историю авторской песни. С „чужими“ стихотворными текстами работают Александр Дулов и Александр Суханов. Нередки были случаи, когда барды исполняли песни друг друга, что порой создавало путаницу и недоразумения по поводу авторства. Наконец, в движении КСП появился целый ряд певцов-исполнителей: благодаря им песни Юрия Визбора, например, звучат сегодня не только в записях, но и в разнообразных творчески-исполнительских интерпретациях…»

* * *

На заре своего появления бардовские песни скачут какое-то время в одной упряжке с городским романсом. И те и другие звучат из магнитофонов, и те и другие абсолютно не похожи на официальную эстраду, имена их авторов-исполнителей неведомы и загадочны. Тексты лагерного и уличного фольклора в рукописных песенниках школьников, студентов и юных барышень соседствуют с произведениями Анчарова, Аграновича, Охрименко, Окуджавы, Ножкина.

В ранних записях признанных мастеров авторской песни постоянно звучат «блатные» напевы. Сохранились пленки, где Галич поет «Стою я раз на стреме», «Идут на Север срока огромные», «Когда с тобой мы встретились…»; Окуджава — «Течет речка по песочечку…», «Город Николаев — фарфоровый завод…»; Высоцкий — «Таганку», «Долю воровскую», «На Колыме, где Север и тайга кругом…».

Да, и сочинения остальных часто оказывались выдержаны в схожей с шансонеткой, бульварной или хулиганской песней манере. Нельзя не признать, что и «принесенная», по выражению Ю. Даниэля, «на плечах реабилитированных» лагерная песня оказала колоссальное влияние на растущее сообщество советских «акынов и ашугов».