Колетт

Колетт

Роман длиною в жизнь

Однажды, будучи уже в весьма преклонном возрасте и прикованной к постели, Колетт призналась: «Какая у меня была прекрасная жизнь! Жаль только, что я не поняла этого раньше». Колетт ошибалась лишь в одном: жизней у нее было несколько, но каждая была по-своему замечательной,

Известнейшая писательница, еще при жизни завоевавшая себе место среди признанных классиков мировой литературы, женщина, которую Симона де Бовуар называла «богиней-матерью», а журналисты превозносили как самую известную и самую загадочную француженку первой половины двадцатого века, Колетт за свою немалую жизнь меняла все: от прически до профессии, от имени до социального положения, – всегда при этом оставаясь собой.

Сидони-Габриэль Колетт родилась 28 января 1873 года в бургундском местечке Сен-Совёр-ан-Пюизе, в семье отставного кадрового офицера Жюля-Жозефа Колетта и его супруги Адели-Эжени-Сидони по прозвищу Сидо. Ее первые двадцать лет прошли в солнечной провинциальной глуши, идо конца своих дней Колетт считала эти годы счастливейшей порой своей жизни. С детства юная Сидони больше всего любила читать и танцевать, так что учеба в закрытой школе для девочек далась ей на удивление легко.

Главной гордостью юной Сидони были ее дивные косы – длиной более полутора метров! Хорошенькая, на редкость грациозная девушка жила в гармонии с природой, не обращая внимания на противоположный пол, – пока не встретилась со случайно оказавшимся в их бургундской глуши знаменитым писателем и критиком, а, кроме того, денди и ловеласом Анри Готье-Вильяром, издающимся под псевдонимом Вили. Он был на четырнадцать лет старше Сидони. Ему не пришлось прикладывать много усилий, чтобы покорить ее сердце – зато сама девушка была готова на все, лишь бы удержать рядом с собой блестящего кавалера. Когда в мае 1893 года Анри повел Сидони к алтарю, она считала, что в ее жизни начинается период невозможного счастья. Анри, усиленно разыгрывавший влюбленного ради весьма неплохого приданого, превратил фамилию жены Колетт в любовное прозвище, постепенно заменившее ей имя.

Однако реальность оказалась жестока к юной провинциалке: выяснилось, что литературную славу ее блестящему супругу зарабатывают литературные негры, что он невероятно скуп и ревнив, и к тому же изменяет ей направо и налево. Получив от доброжелателей неопровержимые доказательства мужниных измен, Сидони оказалась в психиатрической клинике. Лишь примчавшиеся в Париж родители, забравшие Сидони из больницы и сделавшие ее супругу серьезное внушение, смогли спасти и ее брак, и рассудок.

Габризль-Сидони в возрасте 18 пет

Удивительно, но и теперь Колетт продолжала самозабвенно любить мужа, старательно выискивая оправдания его поведению. На море, куда ее отправили подлечить нервы и где Анри откровенно скучал, сопровождая ее, Колетт, пытаясь его развлечь, рассказывала ему о своей жизни, учебе в школе и ранней юности – и тут Анри понял, что у его жены есть определенный талант. Едва они вернулись в Париж, он засадил ее за книгу о жизни в школе для девочек. Когда «Клодина в школе» была закончена, Анри подправил стиль, добавил несколько весьма смелых пикантных сцен – и в 1900 году издал книгу под своим псевдонимом. «Клодину» ждал такой успех, что Анри запер жену в квартире, пока она не написала еще три романа – «Клодина в Париже», «Клодина замужем» и «Клодина уходит». Колетт вспоминала, что она писала лишь для того, чтобы иметь возможность выйти из комнаты, – удивительно, как этот опыт не отбил навсегда у начинающей писательницы желания писать. Романы о Клодине принесли Готье-Виллару не только огромный доход – он купил роскошный дом, выезд и еще мог тратить кучу денег на женщин, – но и славу. Именем Клодины были названы духи, торт, мороженое, фасоны блузки и шляпки, сигареты… Колетт словно не имела к этому никакого отношения – разве что любящий супруг заставлял ее позировать для открыток в школьной форме.

Жак Эмбер, Портрет Колетт, 1896 г.

Постепенно до него стало доходить, что Клодине пора повзрослеть – а для этого надо выпустить Колетт из заключения и познакомить ее с миром, который весьма изменился за время их брака. Готье-Виллар начал выводить супругу в свет, заказывать ей самые экстравагантные туалеты у самых лучших портных – от Чарльза Ворта до богатых на фантазию безымянных мастериц, работавших для актрис и дам полусвета, разрешил брать уроки танцев и гимнастики, водил ее по премьерам и вернисажам, научил курить и видеть прелесть в легком элегантном разврате. Он же ввел ее в мир писателей, познакомив, например, с Марселем Прустом и Анатолем Франсом, причем заставлял супругу изображать перед мэтрами очаровательную дурочку. Колетт была готова на все, лишь бы сохранить любовь мужа. Светские хроники захлебывались похвалами в адрес необыкновенной красоты мадам Готье-Виллар, признанной одной из самых экстравагантных женщин Парижа, но Анри все было мало. В конце концов он заставил Колетт остричь ее знаменитые косы, приобщил к любви втроем – и в итоге бросил без гроша, в качестве отступного купив супруге крошечную квартирку в доме для бедняков. Их окончательный развод, правда, состоялся лишь в 1910 году. Много лет спустя Колетт скажет об этом: «Чтобы завоевать женщину, мужчины сочиняют чудесную ложь. Чтобы бросить женщину, мужчины сочиняют ложь глупую и несуразную…»

Колетт осталась у разбитого корыта, но не сдалась. В 1904 году она издала книгу «Диалоги животных» (первую под своим собственным именем!) – книга, правда, особым успехом не пользовалась, но работа над ней помогла как-то справиться с депрессией, а затем решила найти себе работу. Так в 1906 году в театре Матюрэн появилась новая танцовщица – хорошенькая, с удивительной эротической пластикой, выглядящая благодаря короткой стрижке и невысокому росту гораздо моложе своих тридцати трех лет. Из-за сохранившегося на всю жизнь бургундского акцента путь в драматические актрисы ей был закрыт, и Колетт выступала в амплуа мимической танцовщицы: позанимавшись со знаменитым мимом Жоржем Вагом,

Колетт поставила с ним вместе несколько номеров, самым громким из которых был «Поцелуй», где партнеры, исполняя весьма сложные па, не отрывают друг от друга губ. Колетт стали приглашать в лучшие кабаре Парижа и даже в светские гостиные – нередко те самые, где она когда-то появлялась под руку с мужем. Особенную, скандальную славу ей принес спектакль «Египетский сон», что шел на сцене Мулен-Руж: по сюжету Колетт исполняла роль египетской мумии, пробудившейся от сна и соблазнившей задремавшего в пирамиде археолога. Пикантность заключалась в том, что автором пьесы и исполнителем роли археолога была знаменитая лесбиянка Матильда де Морни, маркиза де Бельбёф (она, кстати, была дочерью брата Наполеона III и княжны Трубецкой), а в кульминационной сцене Колетт почти полностью обнажалась, и археолог-Матильда покрывала ее тело поцелуями… «Сон» вызвал столь громкий скандал, что его закрыли на третьем представлении, зато слухи о нем ходили еще не один год. В другом спектакле Колетт обнажала грудь, что вызвало еще больший эффект… Ее любовные романы с Габриэлем д’Аннунцио, знаменитым боксером и плейбоем Огюстом-Олимпом Эрио и даже актрисой Эмили-Мари Бушо будоражили публику не меньше.

Обложка романа «Клод и на в школе» Вилли

Колетти Вилли – рекламная фотофафия семейной и литературной пары

Постепенно Колетт стала одной из ярчайших звезд парижского полусвета, получая огромные гонорары и сотни отзывов в прессе. Она наслаждалась своей неоднозначной славой, приговаривая: «Жизненная ошибка – это проступок, который не принес удовольствия!» Однако даже будучи занята ежедневными репетициями и выступлениями, Колетт не прекращала литературных трудов: кроме романов «Развращенная невинность» и «Неприкаянная», в которых отразился собственный опыт семейной и сценической жизни Колетт, она пишет скетчи и пьесы, выступает как журналист в газетах и издает сборники рассказов. Наконец-то критика признает – да еще как! – не только ее умение обнажаться, но и ее талант писателя.

В 1912 году Колетт снова выходит замуж – на этот раз за политика и журналиста барона Анри де Жувене-ля. По одной версии, барон увидел ее полураздетой на сцене Мулен-Руж и не смог забыть, по другой – он был столь впечатлен заметками Колетт в редактируемой им газете Le Matin, что добился сначала знакомства с нею, а потом и брака. Став баронессой, Колетт оставила сцену – но не писательство: за время этого союза Колетт выпустила шесть романов, в том числе еще один из жизни Клодины – теперь она могла позволить себе показать, кто был настоящий автор знаменитой серии!

Но главным произведением Колетт этого периода стала родившаяся в июле 1913 года дочь, названная в честь матери Колетт. Сама писательница всегда утверждала, что была на седьмом небе от счастья, когда наконец – в сорок лет! – стала матерью. Сама Колетт де Жувенель, впрочем, говорила, что ее с рождения отдали на попечение нянек, а ее знаменитая мать крайне редко вспоминала о дочери… Вполне возможно, что такие печальные воспоминания связаны с начавшейся Первой мировой войной: барон ушел на войну, а Колетт не только сумела, переодевшись мужчиной, пробраться к нему в часть и прожить рядом с любимым не один месяц, но и посылала во французские газеты заметки о фронтовой жизни. Несмотря на сопротивление родственников мужа, Колетт превратила поместье Жувенелей Сен-Мало в госпиталь, за что в 1920 году стала кавалером ордена Почетного легиона.

Колетт в сценическом костюме

За время войны Колетт подружилась с королевой Бельгии Елизаветой и Морисом Равелем, написавшим оперу-балет «Дитя и чудеса» по ее либретто, писательницей Натали Барни и Жаном Кокто, который отзывался о ее литературном таланте: «Не принадлежав ни одной из литературных школ, сбежав от них, как сбегают из школы ребята, она всем этим школам утерла нос».

Колетт и барон де Жувенель

Если Колетт чего-то хотела, она этого добивалась. Но если понимала, что ее усилия напрасны – умела отходить в сторону. Когда она узнала, что барон де Жувенель ей изменяет, она первая оставила его. В своем дневнике она записала: «Мужчины на удивление нелогичны: твердят, что все женщины одинаковы, и постоянно меняют одну на другую». И добавила: «На сердце не бывает морщин, только рубцы».

Колетт с дочерью

Бракоразводный процесс еще не завершился, как Париж узнал о новом скандале: в сорок семь лет Колетт стала любовницей собственного пасынка, семнадцатилетнего Бертрана де Жувенеля, сына барона от первого брака! Сплетники приняли этот союз за изощренную месть барону, однако все было намного проще: Бертран и Колетт любили друг друга, невзирая на разницу в возрасте, сплетни и препятствия. Колетт не только научила Бертрана любить – она объясняла ему красоту природы и литературы, заставила его полюбить самого себя, заняться гимнастикой и плаванием, была ему матерью, наставницей и нежнейшей из любовниц. Прекрасно понимая, что эта связь не может длиться долго, Колетт делала все, чтобы для Бертрана каждый миг рядом с нею стал праздником. «Когда тебя любят, не сомневаешься ни в чем. Когда любишь сам, во всем сомневаешься», – говорила она. Родители как могли старались оторвать Бертрана от «престарелой хищницы», даже нашли ему невесту – юную красавицу из аристократической семьи… Накануне ужина в честь помолвки Бертран пришел к Колетт попрощаться. Когда он ушел, она бросила в окно записку: «Я люблю тебя!».

Через много лет – а скончался Бертран, когда ему было за восемьдесят, – он вспоминал: «Она мне сказала это впервые. И я не пошел на торжественный обед в честь помолвки». Их роман продолжался почти пять лет, пока однажды сама Колетт не попрощалась с Бертраном. Больше они никогда не виделись.

Однако роман с Бертраном де Жувенелем не был последним в жизни Колетт. В 1935 году она познакомилась с Морисом Гудекетом, голландским евреем, сыном богатого ювелира, моложе Колетт на 16 лет. По одной версии, это произошло на вечеринке, по другой – на дороге, когда у Колетт сломался автомобиль и Морис предложил помощь в ремонте. Он влюбился в нее с первого взгляда и оставался рядом с нею больше двадцати лет, до самой ее смерти.

Копетт и Морис Гудекет

Поначалу все думали, что Колетт вышла замуж в третий раз потому, что просто боялась остаться одна. Ведь недаром Колетт как-то сказала: «Только совсем состарившись, женщина может отказаться от тщеславного желания жить на глазах у кого-то». Но Колетт искренне считала Мориса лучшим из своих мужчин: он был любящим, преданным, верным и все понимающим. «Молодой девушке требуется некоторое время, чтобы найти мужчину на всю жизнь. Это не мешает ей тем временем выходить замуж», – писала она. По крайней мере, в отношении ее самой это было так. Наконец-то она была полностью, безгранично и спокойно счастлива. Ей всегда без особого труда давалась роль любящей жены. Колетт с жестокой иронией относилась к феминисткам, чья жизнь была слишком коротка, чтобы тратить ее на домашнее хозяйство: «Женщина, считающая себя умной, требует равных прав с мужчинами. Женщина действительно умная – не требует», – говорила она. Сама Колетт не только с удовольствием готовила и убирала в доме, но и всегда старалась показать, что в их семье глава – Морис. Она даже официально изменила свое имя на Сидони Гудекет.

Когда началась Вторая мировая война, Мориса, как еврея, арестовали. Колетт кинулась по знакомым, унижаясь и умоляя сделать хоть что-нибудь для спасения жизни ее мужа. Морис вернулся через несколько месяцев – но до конца войны он вынужден был скрываться, опасаясь повторного ареста.

Для Колетт это было страшное время. Дочь работала в Сопротивлении, и Колетт месяцами не знала, где она и что с ней. В доме, некогда таком гостеприимном, царили холод и голод: в рукописях Колетт появляются советы, как обмануть желудок, когда нечего есть, как выжить при минусовой температуре, как не отчаиваться, если ты не знаешь, что с твоими близкими… Когда в 1944 году Париж освободили, Колетт плакала – кажется, впервые за много лет…

Настала новая жизнь. Вернулся Морис, вернулась дочь. Колетт обнаружила, что неожиданно для себя самой стала классиком литературы – в 1944 году она стала первой женщиной, избранной в Гонкуровскую академию, а в 1949-м возглавила ее! Слава Колетт достигла своего расцвета. У нее выходили книги и даже собрание сочинений из 15 томов, театры ставили ее пьесы, киностудии дрались за право экранизировать ее романы. Колетт наслаждалась жизнью, и этому не мешал даже развившийся за военные годы артрит, столь тяжелый, что она нередко не могла ходить, передвигаясь исключительно в инвалидном кресле, которое она называла «кровать-плот». Иногда мужу приходилось носить ее на руках – и по его собственному признанию, не было в мире ноши, которую он нес с большей радостью.

В последние годы Колетт казалась себе моложе, чем была в юности, а ее любознательности и жажды жизни по-прежнему хватило бы на десятерых. Она не уставала говорить: «Я люблю свое прошлое. Я люблю свое настоящее. Я не стыжусь того, что я делала, и я не жалею о том, что уже не могу этого делать». Один из биографов описывает ее, восьмидесятилетнюю, как «проницательную, внешне очень хрупкую, но при том невероятно властную старуху, крошечную, сгорбленную и ненасытно любопытную, напомаженные щечки и рыжие волосы которой делали ее похожей на персонаж карикатуры Домье», но с каким восхищением смотрели ей вслед!

Колетт умерла 3 августа 1954 года, умерла любимой, знаменитой и счастливой, не пережив ни своей славы, ни своей любви. Французское правительство устроило ей официальные похороны на кладбище Пер-Лашез, и лишь католическая церковь отказалась отпевать ее как разведенную…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.