10

10

Поверить не могу, что уже октябрь и пора менять оформление нашей витрины. Не уверена, что помню, как появилась эта традиция — выставлять новый товар на витрине в первый день каждого месяца, но это действительно один из обычаев лавки Суона. Мне еще в детстве доверяли иногда украшать здесь все по своему вкусу, и вскоре я поняла, что мои оригинальные идеи вызывают восторг у публики. С годами мои экспозиции стали своеобразной достопримечательностью, и многие местные взяли в привычку обязательно прогуливаться мимо или заглядывать к нам в лавку именно в первый день каждого месяца, чтобы посмотреть, что я выдумала на этот раз.

Рут иногда беспокоится, что теперь от меня ожидают слишком многого и что с каждым разом мне будет все труднее создавать новый шедевр, но мне так не кажется. Обычно я закрываю витрину занавесом, чтобы никто не видел моей работы, пока она не будет доведена до совершенства. Полумрак заставляет забыть о времени, я сосредоточена лишь на том, чтобы создать нечто прекрасное, и этот процесс полностью поглощает меня, принося огромную радость и удовольствие.

Я присаживаюсь на корточки и созерцаю свое творение. Я пытаюсь воссоздать на витрине зимнюю страну чудес, чтобы отметить приход холодов. В качестве задника я использовала огромный отрез хрустящей накрахмаленной белой ткани. Затем я выставила на витрину несколько старинных деревянных шкатулок, каждую из них устлав белым сатином и набив всякими безделушками так, чтобы из-под закрытых их крышечек свисала парочка длинных ожерелий из белого золота, при виде которых покупателей наверняка замучает любопытство: а что же внутри? Также на витрину я выставила алтарный стул, который собственноручно обила белым льняным материалом. Представить себе не могу, кто еще пользуется такими стульями для настоящих молитв, но в нашей спальне они смотрятся просто прекрасно. Кроме того, я поместила рядом со шкатулками собрание старинных книг в кожаных переплетах, открыв их на случайных страницах, чтобы проходящие мимо посетители могли прочесть написанное. На книги я усадила крошечных деревянных птичек, чтобы те составили компанию воробьям, которые вечно собираются у подножия памятника, стоящего напротив нашей лавки. Птичек я подкрасила серебряной краской и нанесла на все, что можно, блеск с перламутровым отливом, чтобы создать впечатление, будто предметы на витрине покрыты легкой изморозью. И теперь я замираю на месте, чтобы насладиться эффектом получившихся декораций.

Я целиком и полностью довольна увиденным: все вышло почти так, как и задумывалось. Люблю, когда все получается, когда картинка, возникающая в моем воображении, воплощается в жизнь. Надо бы еще кое-что подправить, прежде чем я подниму занавес. Например, поместить в центр композиции нечто великолепное и невероятно притягательное — скажем, несколько массивных церковных свечей, которые можно закрепить на детских деревянных санках, которые до сих пор хранятся в нашей лавке. Да, тогда на витрине действительно будет ощущаться дух старины, и ни одного нашего посетителя не минует ощущение волшебства. Но прямо сейчас, думаю, мне пора сделать перерыв.

Я поднимаюсь на ноги и выглядываю в щелочку. Через дорогу Карл оживленно беседует с покупателем — должно быть, объясняет разницу между отдельными кусками туши. Он всегда с большим увлечением рассказывает о таких вещах. Находящаяся неподалеку ремонтная мастерская Виктора по-прежнему закрыта. Бедняга — у него действительно серьезная зависимость от азартных игр. Он пытается скрывать это от всех, но, насколько я знаю, вообще из букмекерской конторы не выходит. Рядом с его убогими владениями угрюмо метет тротуар Нора из «Кофе-Док». У них с Питером явно так и не наладилось.

Я подпрыгиваю от испуга, когда кто-то вдруг громко стучит мне в окно. Это Рут, она подкупающе улыбается мне, кутаясь в ярко-красный пуховик.

— Можно мне посмотреть? — просит она, открывая дверь лавки, заходя внутрь и впуская в магазин холодный воздух. Похоже, погода стоит по-настоящему зимняя.

— Нет, еще рано, — отвечаю я.

— Да ладно тебе… Хоть одним глазком!

— Ни в коем случае. Придется тебе вместе со всеми подождать, пока я закончу.

— Любишь ты портить людям удовольствие, — хохочет она, снимая шарф и стягивая с себя теплую куртку, и я вижу, что она сегодня надела свое черное термобелье из лайкры.

Я часто диву даюсь, как она может выглядеть так чертовски привлекательно в свои семьдесят лет. Искренне надеюсь, что хотя бы эти гены мне достались по наследству. Тело у нее по-прежнему стройное и поджарое, а кожа так и пышет здоровьем.

— Как же холодно, — присвистывает она, потирая руки. — Я себе чуть титьки не отморозила.

— Рут!

— Что? Разве их не так ваше поколение называет? — заливается она озорным смехом.

— Все может быть, но из твоих уст это звучит совсем уж непристойно.

— Я хочу быть ближе к молодым, Коко! Иначе зачем, ты думаешь, я пошла на зумбу?^[14]

— Как там, кстати, дела?

Рут начала посещать эти занятия несколько недель назад, чтобы не терять форму. Времяпрепровождение уж точно не для пенсионерки, но она такое любит.

— О, все прекрасно! Робби говорит, я — просто чудо! — смеется она.

— Ах, великолепный Робби!

Это наша дежурная шутка: Рут с ума сходит по своему двадцатидвухлетнему тренеру с каменными мышцами и стальными ягодицами. Она даже отрицать это уже перестала.

— Мы с ним ходили выпить кофе после занятия. Думаю, я его почти покорила — так что Карлу лучше быть внимательнее.

— Ты неисправима! — хохочу я.

— Я стараюсь, — смеется в ответ она. — Ничего интересного не произошло, пока меня не было?

— Разве что Кармел Ронан заходила.

Кармел — наш главный городской сноб, она заглядывает к нам в лавку примерно каждые полгода и вечно пытается сбить цены до смешного.

Рут закатывает глаза:

— Господи, до чего плутоватая особа. Надеюсь, она ничего не купила?

— Купила, представь себе. Те две отвратительные пепельницы, доставшиеся нам в прошлом году.

— Да ты шутишь! — У Рут отвисает челюсть. — Я несколько месяцев пыталась от них избавиться!

— Знаю. Причем она заплатила за них почти полную стоимость.

— Я лучше присяду, — качает головой Рут, не в силах поверить в случившееся. — Неужто Кармел стала сговорчивой?

— Думаю, у нее просто выходной, — пожимаю я плечами. — Она и торговалась-то со мной от силы минуты две.

— На кой ей эти пепельницы сдались? Она же не курит.

— Может, для гостей, — предполагаю я. — Хотя не думаю, что к ней так уж часто кто-то приходит.

У Кармел двое взрослых детей, которые сразу после колледжа уехали жить в Штаты, а потому очень редко приезжают домой. Муж у нее умер много лет назад, но она не слишком-то стремится завести друзей. Все знают ее историю, несмотря на то что среди жителей города Кармел не пользуется особой любовью. Впрочем, возможно, именно поэтому люди и не жаждут заглянуть на чай в ее огромный дом.

— Бедная женщина, мне ее так жаль, правда, — продолжает Рут.

— Очень великодушно с твоей стороны, — удивленно поднимаю я бровь. После того как Рут в последний раз виделась с Кармел, она ворчала по этому поводу не один день. Кармел тогда ворвалась в магазин и потребовала возместить ей ущерб за купленную у нас вазу, на которой она якобы нашла какие-то сколы, вернувшись домой. Рут знала, что ваза была в отличном состоянии, потому что лично проверила ее перед тем, как отдать Кармел, зная характер этой покупательницы. Но назвать женщину лгуньей в лицо она не смогла, а потому у нее попросту не осталось выбора, кроме как вернуть ей деньги. Рут очень долго не могла прийти в себя после этого случая — и хотя она не из тех, кто держит зло на других, Кармел тогда сумела оставить о себе отвратительное воспоминание.

— Знаешь, я думаю, ей очень одиноко. Поэтому она и притворяется такой стервой, — задумчиво говорит она. — У нее нет никого в жизни, она не знает, чем заполнить эту пустоту. Представь себе, каково сидеть в этом особняке каждый вечер совсем одной. Что ей еще остается?

— Ты сегодня такая чуткая, Рут, — удивляюсь я этой внезапной перемене отношения бабушки к ее заклятому врагу.

— Могу себе это позволить. У меня есть любимое дело, друзья и — что самое важное — ты. Что еще нужно простой женщине?

Она усмехается, но я вижу в ее глазах печаль, как всегда. Она по-прежнему скучает по маме и дедушке. Рут всеми силами старается жить дальше, с удовольствием открывается для всего нового, ведет активный образ жизни, но часть ее души никогда не оправится после их смерти. Впрочем, я думаю, что ее отношения с Карлом — это шаг в правильном направлении, хоть она и говорит, что они встречаются лишь удовольствия ради.

— Так ты работала весь день? — спрашивает она.

— Да, могу еще полы вымыть, пока заряд бодрости не иссяк, — предлагаю я, доставая из шкафчика ведро со шваброй.

— Ты же уже убиралась на днях, — вспоминает она, пока я внимательно рассматриваю швабру, подумывая расстаться с ней и купить новую.

— Разве? Все равно, уборка лишней не бывает.

— Чистоплотность сродни праведности, да?

— Ты же не веришь в бога, Рут.

— Что, в целом, неплохо — за мои дела с Карлом я бы непременно угодила в ад, — она бросает быстрый взгляд в сторону двери и призывно смотрит на своего «молодого человека». Даже отсюда я вижу, как он улыбается до ушей, встретившись с ней глазами — она из него может веревки вить, стоит только захотеть.

— Это уже слишком, — кривлюсь я, — ты что, хочешь травмировать мою психику?

Я рада тому, что Рут вся светится от счастья, но мне все же любопытно поглядеть на реакцию Анны, когда она узнает о новом увлечении сестры — а она о нем непременно узнает. Мы живем в маленьком городке: рано или поздно пойдут слухи, если, конечно, еще не пошли, и я руку готова дать на отсечение, что Анна будет весьма недовольна.

— Прости. В любом случае, в последнее время не только ты работала, не покладая рук, — беззаботно говорит она.

Что-то в ее голосе подсказывает, что ее новости меня точно заинтересуют.

— Правда? И чем же ты занималась? — спрашиваю я.

Она смотрит мне в глаза, но выглядит отчего-то крайне виноватой.

— Если я тебе скажу, пообещай, что не убьешь меня на месте.

— Что ты сделала? — со вздохом спрашиваю я.

— Помнишь, мы с тобой читали в интернете о театре «Парлор»?

— И?..

— Я туда позвонила.

— Да ладно! — Я потрясена тем, что она провернула это в одиночку, но еще больше заинтригована вопросом, что бабушка сумела там узнать.

— Взяла и позвонила, — робко продолжает она. — Не смогла удержаться. Но я не слишком-то продвинулась в нашем расследовании.

— В каком смысле?

— Молодой человек, взявший трубку, ответил мне, что Бонни прямо в тот момент находится в театре, репетирует что-то из новой пьесы, которую там будут ставить в следующем месяце, но поговорить нам не удалось.

— Ты попросила позвать ее к телефону? — изумленно вопрошаю я.

— Да. Изначально я хотела просто узнать, работает ли она там, и повесить трубку. Но выяснилось, что эта затея не имела никакого смысла, потому как у нее проблемы со слухом и ей тяжело общаться по телефону.

— Какая же ты… Рут! — укоряю я ее. Меня одолевают смешанные чувства: с одной стороны, я на нее немного злюсь, а с другой, меня, безусловно, восхищает ее смелость.

— Прости, милая, я просто хотела помочь тебе прощупать почву, — кается она, зная, что все равно выйдет сухой из воды. — Так что хорошая новость в том, что она бывает в театре. А плохая, конечно, связана с тем, что дело не ограничится простым телефонным звонком. Но я уже все продумала.

— И почему меня это не удивляет? — смеюсь я.

— Слушай, — начинает она, и ее глаза горят от волнения, — поехали в Лондон. Встретишься с ней лично!

— Ты же не серьезно сейчас говоришь?

— Да почему нет? Я давно уже грозилась добраться до тамошних рынков со всякой всячиной, ты же знаешь. Можем убить двух зайцев сразу.

Мое сердце совершает в груди головокружительный кульбит. Я буду счастлива увидеться с Бонни и узнать, может ли она что-нибудь рассказать о Тэтти и этом письме. Но хватит ли у меня духу?

— Даже не знаю. Может, оставим эту историю в покое? — неуверенно предлагаю я.

— Оставить в покое? — возмущенно вопит Рут. — Ты не можешь! На самом интересном месте!

— Не увлекайся, Рут, — предупреждаю я. За ней всегда водилась привычка ставить все с ног на голову.

— Не буду, но ты не можешь все вот так просто бросить. Разве ты сама не хочешь узнать больше о жизни Тэтти? У меня ее история из головы не выходит! Неужели тебе не интересно узнать, кем она была на самом деле? — продолжает Рут, намеренно разжигая во мне любопытство и тем самым вынуждая согласиться с ней. — Не хочешь узнать, как она ждала возвращения любви всей своей жизни? Быть может, она умерла именно из-за разбитого сердца…

— Но, Рут, Лондон…

— Что Лондон? Кто едет в Лондон?

Мы с Рут в ужасе переглядываемся, услышав знакомый голос за своими спинами.

Это Анна. Интересно, когда она пришла? Что успела услышать? Теперь точно не скажешь. Черт побери ее и эти прорезиненные туфли, которые она вечно покупает в магазине для медсестер.

— Анна! — поворачивается к ней Рут. — Христа ради, ты хочешь меня до сердечного приступа довести? Нельзя же так к людям подкрадываться, жуть какая!

— Ни к кому я не подкрадывалась. Просто зашла через дверь — это теперь преступление?

— Здравствуй, Анна, — радостно приветствую ее я. Хоть меня и не радует ее появление, я все же не хочу стать свидетельницей очередной перепалки сестер. — Как твои дела?

— Бывало и лучше, — ворчит она, но тему развивать явно не хочет. — Так что за история с Лондоном?

Я предостерегающе смотрю на Рут. Я еще не рассказывала Анне о сумочке Тэтти и ее письме, потому что мне казалось, что ей это будет попросту неинтересно. Едва ли ее можно назвать романтичной особой. После смерти мужа, Колина, она так себе никого и не нашла — сестра Рут закрыла свое сердце для любви. Поэтому не думаю, что она поняла бы мое увлечение историей Тэтти.

— Хочу прогуляться по лондонским рынкам, — беспечно заявляет Рут.

— Зачем? — спрашивает Анна, в ее голосе звучит едва заметное подозрение.

— А почему бы и нет? — отвечает вопросом на вопрос Рут. — Мир не сошелся клином на нашем городке, знаешь ли.

— А что с нашим городком не так? — парирует Анна, занимая оборонительную позицию.

— Точно. Дело ведь не в самом городке, а в ограниченности людей, которые в нем живут. — Рут бьет без промаха.

— Ты на кого это намекаешь? — щурится Анна, как всегда, поддаваясь на провокацию.

— Ни на кого. Она никого конкретного не имела в виду, — вмешиваюсь в их разговор я. Честно говоря, эти две пожилые женщины частенько ведут себя как неразумные дети.

— Нет уж, давай, Рут, договаривай до конца. Ты меня ограниченной считаешь? — Анна принимает бой и отступать не намерена.

Рут пожимает плечами:

— Это ты сказала, не я.

На бледных щеках Анны загорается лихорадочный румянец. Она по-прежнему не понимает, что Рут говорит не всерьез.

— И что? Ты ведь у нас такая независимая, — ехидно говорит она.

— А вы не хотите выпить чаю? — предлагаю я.

— Я, по крайней мере, не такая забитая, как некоторые, — язвительно парирует Рут.

— Думаешь? Только потому, что ты выставляешь себя на посмешище в танцевальном классе раз в неделю, ты считаешь себя крутой? Я угадала?

Меня раздражает то, как она критикует новое увлечение Рут — ведь бабушке так нравятся танцы.

— Я знала! — торжествует Рут. — Знала, что ты стыдишься меня. Какая же ты убогая!

— Тот факт, что я не считаю зумбу подходящим занятием для женщины твоих лет, еще не делает меня убогой, — кричит в ответ Анна.

— Лучше бы сама попробовала — это весело. Может, расслабилась бы хоть немножко, — советует ей Рут.

— Не нужно мне расслабляться, спасибо большое. И уж точно я не собираюсь отплясывать там, как будто мне восемнадцать. Это… непозволительно.

— Непозволительно для вдовы — это ты хочешь сказать? — ледяным голосом спрашивает ее Рут, вдруг становясь серьезной.

— Я этого не говорила. — Анна старательно смотрит в сторону, чтобы не встретиться взглядом с сестрой.

— Это понятно и без слов. Ты хочешь, чтобы я скорбела взаперти до конца дней своих? Может, мне надо сесть у камина и смиренно ждать смерти? — Глаза Рут пылают гневом, когда она произносит эти резкие слова.

— Ты ужасна, честное слово. — Анна уже и сама рада бы остановиться, зная, что переступила черту.

Воздух накаляется от напряжения, возникшего между двумя женщинами, вперившими друг в друга грозные взгляды.

— Анна, как тебе эти санки? — спрашиваю я, показывая старинную игрушку, которую подумываю использовать в своей композиции на витрине, пытаясь тем самым сбить их со взятого ими смертельного курса. — Хочу задействовать их в своей очередной экспозиции. Что скажешь?

Анна небрежно смотрит на изящную вещицу.

— Они симпатичные, Коко, — натянуто улыбается она мне. — Ты очень талантлива.

— Спасибо, — выдавливаю я из себя. — В этом месяце витрина должна быть особенной. Не могу дождаться…

Но Анна меня совсем не слушает. Она как-то странно смотрит на меня, склонив голову на плечо, на ее лице появляется непонятное сочувствующее выражение. Я уже жалею о том, что разняла сестер, потому как теперь тетушка полностью переключила свое внимание на меня, я по лицу вижу, о чем она думает. Чувствую, она хочет спросить меня о Томе. Черт возьми. Не так должна была узнать об этом Рут, ох не так. Хотя Кэт и рассказала мне о его новой пассии еще несколько дней назад, я так и не улучила подходящего момента, чтобы сообщить эту новость бабушке. Она по-прежнему думает, что мы могли бы стать прекрасной парой. Узнав о том, как быстро он оправился после нашего расставания, она наверняка расстроится, а этого я хочу меньше всего.

— Ты, наверное, уже слышала о Томе? О том… что он нашел себе девушку в Новой Зеландии? — спрашивает Анна. Вот так вот… Хорошо, что Кэт ее опередила, не хотела бы я, чтобы мне сообщили об этом настолько бестактно.

Краем глаза я вижу, как Рут раскрыла рот от удивления.

— Что? — изумленно выдыхает она.

— Да-да. Встречается с какой-то девушкой из местных, — громко восклицает Анна, будто бы осуждая его легкое поведение.

— Ты знала, Коко? — спрашивает Рут, потрясенно уставившись на меня.

— Да, Кэт сказала мне пару дней назад… — мямлю я в ответ, боясь встретиться с ней взглядом. Она в бешенстве оттого, что я ей не сказала.

— Так быстро… Думаю, его мать не очень-то рада этому событию, — продолжает Анна.

— Разве? — усмехаюсь я. — Что-то Кэт так не показалось, когда его мать, сметая горы кукурузных хлопьев на пути, бежала к ней через весь супермаркет, чтобы поделиться радостными вестями.

— Ну разумеется, она пытается сделать хорошую мину при плохой игре, но откуда ты знаешь, что она действительно думает по этому поводу? Она ведь совсем не знает ту девушку… и ее семью. Каково ей вообще жить в разлуке с сыном? И самое страшное то, что в ближайшее время она ее и не узнает. Эта девушка может оказаться кем угодно.

— А я уверена, что она — замечательная, — перебиваю я ее. — Том не стал бы встречаться с девушкой, которая его не достойна.

— Хм… — с сомнением протягивает Анна. — Может, и так. Но я не уверена, что среди этих новозеландцев вообще есть приличные люди. Они какие-то… странные.

— Анна, нельзя так! — взрывается Рут.

— Почему нельзя? Мне нельзя высказать свое мнение?

— Но нельзя же такие гадости говорить, — выдыхает бабушка. Любопытно, что Рут тоже склонна к таким обобщениям, скажем, так же она критиковала когда-то Карла из-за его немецкого происхождения, но, думаю, сейчас не время напоминать ей о том, что у них с сестрой на самом деле гораздо больше общего, чем она думает.

Анна оборачивается ко мне, снова по-птичьему склоняя голову набок.

— Как же ты, должно быть, расстроена, Коко, — кудахчет она. Анна высматривает на моем лице признаки глубочайшей печали: она искренне убеждена, что эти новости разбили мне сердце.

— Разумеется, я не расстроена! С чего бы вдруг? — протестую я.

— Коко, — Анна подается вперед и берет меня за руку. — Не нужно скрывать от меня свою боль.

— Я ничего не скрываю.

— Конечно, скрываешь. Кто знает, когда тебе повезет найти себе кого-нибудь? На это могут уйти годы. Целая вечность.

Я недоуменно смотрю на нее, пытаясь понять, жалела ли она когда-нибудь о том, что не сошлась ни с кем после смерти Колина. Она никогда не говорила, что чувствует себя одинокой, что ей нужна хоть какая-нибудь компания. Но она носит траур, словно знак почета, будто гордится тем, что стала вдовой. У нее нет ни семьи, ни детей, но в своем глазу она бревна не замечает — так почему она и мне желает такого же будущего?

— Анна, бога ради, умолкни, — рычит Рут.

— Что? — удивляется та. — Это же правда. Я читала на той неделе в газете статью о женщине, которая бросила своего молодого человека, потому что думала найти кого-нибудь получше, и вот результат — десять лет она была одна-одинешенька. Как же она жалела о содеянном! Еще через год вышла за кого-то замуж, родила троих детей, так что, как видишь, мало что выиграла. Она призналась, что если бы могла заново прожить свою жизнь, то осталась бы с тем мужчиной, с мистером Планом Б. Это она придумала ему такое прозвище — мистер План Б. А оказалось, что он был все это время ее Идеальным Мужчиной. А знаете, что еще она сказала? Что если к сорока не выйти замуж, то всю жизнь потом проведешь в одиночестве, если верить статистике.

Она умолкает и тяжело вздыхает. В полнейшей тишине я слышу, как кровь стучит в моих ушах.

— Анна, ты — самая большая заноза в заднице, которую я когда-либо видела, — шипит Рут, в то время как я пытаюсь смириться с тем фактом, что умру в одиночестве, потому что упустила своего мистера План Б, который, возможно, и был моим Идеальным Мужчиной.

— Я и так знала, какого ты мнения обо мне, — сухо отвечает Анна. — Ты редко упускаешь возможность мне об этом напомнить. Но я веду к тому, что глупо бросать мужчину только потому, что ты думаешь, будто встретишь кого-то получше.

Они обе смотрят на меня в воцарившейся тишине.

— Меня нисколько не беспокоит то, что Том нашел себе девушку, — устало отмахиваюсь я от них, зная, что они все равно мне не поверят. — Знаю, вы думаете, что я умру старой девой и всю жизнь проведу у разбитого корыта…

— Я так не думаю, — хором возражают они и изумленно переглядываются.

— Да нет, именно так вы и думаете. Но лучше я выберу себе такую судьбу, чем буду с тем, кто мне не подходит. Том — отличный парень, но он не…

— Не Тот Самый? — заканчивает за меня Рут.

— Формулировка мне не очень нравится, но да, смысл именно такой.

— Понятно, — отвечает бабушка. — Тогда ты приняла верное решение, да, Анна?

— Я тоже так думаю, — неохотно признает Анна, хотя мне не кажется, что я их обеих убедила.

Рут прочищает горло:

— Так вот, я как раз говорила перед тем, как ты, дорогая сестрица, столь грубо нам помешала, что прогулка по Лондону пойдет нам на пользу. Коко, я уже просмотрела расписание авиарейсов, удобнее всего будет отправиться туда в четверг.

— В этот четверг? — восклицаю я. — Это слишком рано!

— Почему? — спрашивает Рут.

— Ну, потому что… у меня тут куча дел. Мне нужно закончить композицию для витрины, разобрать материалы для занятий…

Удивлению Рут нет предела:

— Что за бред. Пара дней тебе погоды не сделают. Правда ведь, Анна?

Анна крепко задумывается. Согласиться с сестрой — значит наступить на горло собственной песне, она это отлично понимает.

— Правда, не помешает, — кивает в конце концов она. — Вам обязательно нужно туда съездить.

От изумления я теряю дар речи: они наконец пришли к согласию хоть в чем-то.

— Но кто же присмотрит за магазином? — соображаю я.

Я задаю этот вопрос и вижу, как Анна снова задумывается, догадываюсь, что за мысль приходит ей в голову. Вот дерьмо! Она хочет…

— Я присмотрю! — вызывается она.

— О, мы не можем тебя о таком просить! — Рут тщетно пытается скрыть ужас, охватывающий ее от одной только этой мысли, за хорошими манерами. У нее не слишком хорошо получается делать вид, будто ей исключительно неловко настолько обременять сестру. Она так увлеклась, уговаривая меня на эту поездку, что не учла вероятности того, что Анна предложит нам свою помощь.

— Почему это? Ты мне не доверяешь? — оскорбляется Анна, в ее голосе звучат стальные нотки, и она бросает свои перчатки на пол.

— Что ты, конечно же, мы тебе доверяем. Дело не в этом. Просто… — Рут в замешательстве, она не знает, что ответить.

— Вот и ладненько, значит, договорились, — потирает руки Анна. — Жду не дождусь, хочу поработать в вашем магазине. Хоть наведу здесь порядок.

— Не нужен здесь твой порядок! — протестует Рут.

— Разумеется, нужен, — довольно ухмыляется Анна. — Что ж, теперь вам не о чем беспокоиться. Езжайте спокойно в Лондон. Здесь все будет работать как часы, пока вы путешествуете.

Она начинает суетиться и уходит ставить чайник, а мы с Рут остаемся на месте, глотая пыль, летящую отовсюду из-за ее стремительных движений.

— Что же я наделала? — стонет Рут.

— Во всем вини только себя, — со смехом отвечаю я.

— Бог знает, что она тут натворит, пока нас не будет. Я и думать боюсь.

— Мне кажется, что все будет не так уж плохо.

— Будет-будет. Ты что же, забыла, что случилось, когда мы ездили к Керри?

— Это ты о том разе, когда мы захотели повидаться с дедушкиными кузинами?

Тогда мы втроем проехали через всю страну на дедушкином «Астон Мартине», чтобы погостить у каких-то его отдаленных родичей, которые жили где-то аж за Килларни. Мы все время устраивали по пути пикники, покупали мороженое… Дедушка развлекался вовсю — тогда он научил меня правильно есть мороженое в рожке: нужно с самого начала проталкивать его языком в низ рожка так, чтобы до последнего наслаждаться сладким вкусом. Это были лучшие каникулы в моей жизни: один раз мы остановились на ферме прямо посреди поля, где я утром помогла хозяйке подоить корову. До сих пор помню страшную вонь, что стояла у них во дворе. Мне тогда казалось, что я к ней никогда не привыкну, но в конце концов мне удалось притерпеться. Я даже в какой-то мере полюбила это место, дала имена всем тамошним курам и даже свиньям.

— Да, а ведь тогда мы уезжали всего лишь на неделю, — с нажимом произносит Рут. — Она тогда к нашему возвращению всю лавку переделала, как хотела.

— Что-то я не помню этого момента, — признаюсь я.

— Ты просто попыталась стереть это из памяти, настолько содеянное ею травмировало твою психику, — мрачно отвечает Рут. — Она здесь все отполировала, передвинула всю мебель. Мы с дедушкой долго еще ничего не могли найти, а потом пытались избавиться от вездесущего запаха отбеливателя.

— Она же, наверное, думала, что вам помогает, — хихикаю я, вдруг понимая всю комичность ситуации.

— Очень нужна нам ее помощь, — фыркает Рут.

— Я лучше останусь дома, — говорю я. До смерти хочу познакомиться с Бонни, но перспектива хозяйничанья Анны в нашем магазине пугает меня больше.

— Ни в коем случае! — тут же протестует Рут. — Мы обе поедем. Анна на этот раз ничего дурного не учинит. Я об этом позабочусь.

— Рут… — предостерегаю я ее, когда вижу, что Анна возвращается с подносом с чайными принадлежностями.

— Не беспокойся, — шепчет она. — Сестрица будет хорошо себя вести. Или я за себя не ручаюсь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.