Глава первая 16 ноября 1876 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава первая

16 ноября 1876 года

В начале 1871 года Жюль Верн начал писать роман «Страна мехов» — первое произведение, героем которого является женщина, посвятившая себя науке, Полина Барнет. Рядом с ней в романе живет и действует и вторая женщина — эскимоска Калюмах.

— В образе моей эскимоски, — говорил Жюль Верн своим друзьям, — я намерен показать высокое человеческое достоинство, нравственные качества, тяготение отсталого человека к цивилизации, культуре. Для меня не существует раcово неполноценных народов, — есть народности отсталые, и в этом повинны не они, а те, кто угнетает их, держит в рабстве, — повинны господа колонизаторы, то есть так называемые великие державы. Мне думается, что образ эскимоски в моем романе — явление весьма и весьма новое и даже необычное в литературе Франции.

Действие романа происходит в 1859—1860 годах в районе Большого Медвежьего озера, на побережье и в полярных водах Канады, а также у берегов Русской Америки, которая (Аляска и Алеутские острова) в 1867 году была продана царским правительством США.

В 1873 году роман вышел в свет, а через год появился и в России в переводе Марко Вовчок. В журнале «Дело» роман этот аттестовался как одно из выдающихся произведений популярнейшего французского писателя.

Жюль Верн продолжал неутомимо работать.

Когда в одной из парижских газет появилась очередная глава нового романа — «В 80 дней вокруг света», — та именно, в которой Жюль Верн.привел Филеаса Фогга к еще не испробованному им средству передвижения — атлантическому пароходу, — в Амьен на имя автора пришло письмо:

«Милостивый государь мистер Верн! Пароходная компания „Стюарт, Медельсон и Ритуш“ уплачивает Вам 10 000 долларов в том случае, если Вы согласитесь посадить героя Вашего романа Филеаса Фогга на корабль нашей компании. За ответом и письменным обязательством Вашим наш представитель в Париже придет к Вам 12 марта. С почтением — генеральный представитель во Франции Аткинсон».

Жюль Верн отдал строжайшее распоряжение никого не принимать в течение всего дня 12 марта. Одиннадцатого к нему явился агент американского пароходного общества «Нептун» и предложил от имени своего представителя 10 000 долларов «за то только», — именно так и сказал подвижной, длинноногий, очкастый агент, — «что вы, мистер Верн, перевезете своего героя на судне нашей компании и тем самым похвалите удобства наших пароходов».

Жюль Верн отказался от предложения в самых деликатных выражениях, в максимально вежливой форме.

— Пятнадцать тысяч долларов! — сказал агент, предварительно заглянув в свою записную книжку.

Жюль Верн заметил на это, что ему предлагали двадцать пять тысяч, но он…

— Тридцать! — изогнулся агент под прямым углом, и так побыл с минуту. Затем выпрямился и несколько гневно, насколько позволяли на это указания свыше, произнес:

— Как? Почему? Можно подумать, что вы миллионер!

— Разрешаю думать, — спокойно отозвался Жюль Верн.

Тринадцатого марта его настигли на улице два юрких человечка.

— Позвольте, дорогой мистер! — сказал тот, что был самым юрким. — Каким-то всё же образом ваш Филеас Фогг должен переплыть океан, когда книга выйдет отдельным изданием! Нам всё равно, что предпримет герой, когда он путешествует в номерах газеты. Не будет же он ради одного рейса покупать пароход в полную свою собственность!

— А ведь это идея! — воскликнул Жюль Верн. — Прошу пожаловать ко мне, я намерен уплатить за ваше остроумное предложение пятьсот франков.

— Шестьсот, — попросил юркий, и Жюль Верн не стал спорить.

В 1873 году Этцель выпустил «В 80 дней вокруг света» отдельной книгой. Она разошлась в один день — такому успеху мог позавидовать и Александр Дюма. В библиотеках образовалась очередь — новую книгу выдавали только на одни сутки. Парижанки были недовольны тем, что автор романа поскупился на изображение любовных сцен. Жюль Верн ежедневно получал десятки писем с требованием продолжить роман или написать на тот же сюжет пьесу.

Французское географическое общество тоже стало получать письма с одним и тем же вопросом: на каком меридиане совершается переход от одного дня к другому для человека, путешествующего вокруг света? Географическое общество все полученные письма передало Жюлю Верну. На одном из заседаний общества он выступил с ответом. Он объяснил, каким именно образом кругосветное путешествие влечет за собою потерю или выигрыш одних суток, а затем сослался на английский журнал «Природа», напечатавший статью, автор которой сетовал по поводу недоразумений, возникающих от несогласованности в международном счете времени.

«Капитан корабля, — сказал Жюль Верн, — имеет обыкновение менять дату в корабельном журнале при пересечении стовосьмидесятого меридиана, прибавляя или убавляя один день, смотря по направлению, в котором он движется. Но капитан, возвращающийся назад, после пересечения этого меридиана не меняет даты, и потому, от времени до времени, могут и должны быть встречи капитанов, считающих разные числа».

Об инсценировке романа заговорили и газеты. Жюль Верн проявлял полнейшее равнодушие к тому, что о нем писали и говорили. Он уже привык к известности, и она привыкла к нему. Наступала очередь славы, она уже стучалась в жилище Жюля Верна, мешала работать, думать, отдыхать. Однако писем с каждым днем всё прибывало и прибывало, тон газетные статей, настаивавших на инсценировке (об этом просили также режиссеры и актеры) становился всё требовательнее.

— Отстань от них, найди соавтора и напиши пьесу, — посоветовала Онорина, и Жюль Верн сдался.

В соавторстве с Адольфом Деннери он в два месяца написал феерическое представление; в нем актерам предоставлялось изобразить на сцене всё то, что читатель романа разыгрывал в своем воображении.

Восьмого ноября 1874 года состоялась премьера.

Живой слон, паровоз с шестью вагонами, океанское судно в бурю, завывания ветра, гром и молния, свистки и крики — всё это пришлось по душе и французскому школьнику и его родителям. Эмиль Золя в своих «Парижских письмах», печатавшихся в русском журнале «Вестник Европы», с откровенной иронией писал, между прочим, что пьеса Жюля Верна и Деннери действительно имела успех, но надо полагать, что успеху этому всего более содействовал живой слон…

— Золя — человек, лишенный воображения, — незлобиво сказал Жюль Верн, узнав об его отзыве.

С 1900 года до начала первой империалистической войны заново инсценированный роман «В 80 дней вокруг света» выдержал не одну сотню представлений на сцене Народного дома в Петербурге. Здесь так же, как и в Париже, участвовал живой слон, — его ежедневно приводили из расположенного по соседству зоологического сада. На сцене того же Народного дома была осуществлена постановка инсценированного романа «80 000 верст под водой».

Конфетная фабрика М. Конради в России изготовила фруктовую карамель, завернутую в бумажки, на которых неизвестный художник весьма аляповато изобразил Фогга и Паспарту на спине слона, железнодорожный мост, падающий в пропасть, накренившееся судно в бурю. В Париже появились в продаже папиросы без мундштуков, на коробке был изображен Паспарту, а под ним надпись: «Сам курю и другим советую».

— Надо как-то бороться с этой пошлостью, остановить ее, — говорили Жюлю Верну друзья. — Нам хорошо известно, что уже появились в продаже зонтики, носящие ваше имя! Черт знает что!

— Мне в свое время была предсказана слава, — с добродушной улыбкой отвечал Жюль Верн. — Кажется, она уже гостит у меня. Ничем не намерен тревожить ее, она, как вам известно, дурно воспитана…

Илья Львович, сын Льва Николаевича Толстого, рассказал в своих воспоминаниях, как и ему и его братьям, когда они были подростками, отец читал, главу за главой, роман Жюля Верна «В 80 дней вокруг света». «… Этот роман был без иллюстраций. Тогда папа начал нам иллюстрировать его сам. Каждый день он приготовлял к вечеру подходящие рисунки, и они были настолько интересны, что нравились нам гораздо больше, чем те иллюстрации, которые были в остальных книгах. Я как сейчас помню один из рисунков, где изображена какая-то буддийская богиня с несколькими головами, украшенными змеями, фантастическая и страшная. Отец совсем не умел рисовать, а всё-таки выходило хорошо, и мы были страшно довольны. Мы с нетерпением ждали вечера и всей кучей лезли к нему через круглый стол, когда, дойдя до места, которое он иллюстрировал, он прерывал чтение и вытаскивал из-под книги свою картинку…»

Соавтором инсценировок романов Жюля Верна становится одаренный, сметливый и ловкий драматург Деннери, — совместно с ним Жюль Верн инсценировал и свой роман «Дети капитана Гранта».

— У меня теперь новый Аристид Иньяр, — шутя говорил Жюль Верн о своем соавторе. — Фигура колоритная — вылитый Аристид в драматургии! Но ловкость, но умение!.. В пять минут он делает целую сцену. Я только намекну, подумаю, а у него уже готово — хоть сейчас играй на сцене!

— Вам нужно инсценировать все ваши романы, — говорили Жюлю Верну друзья. — Тем более что у вас такой помощник.

— Нет, мне это мешает, — отвечал Жюль Верн. — Это засасывает. Я тружусь над моим «Таинственным островом». Он берет все мои силы.

Каждая глава нового романа переписывалась по три и четыре раза. Первый черновик Жюль Верн писал карандашом, затем, читая его вслух, он постепенно обводил каждое слово чернилами, вычеркивал то, что казалось лишним, поверх карандашного текста заново писал второй черновик. Третий вариант был наиболее трудным, — взыскательность Жюля Верна здесь была предельной. От Этцеля он потребовал неограниченное количество набора в гранках и верстке.

— Это сильно удорожает книгу, — сказал Этцель.

— Но это не менее сильно улучшает ее, — отпарировал Жюль Верн.

В 1875 году «Таинственный остров» был закончен и вышел отдельным изданием. Все интересовавшиеся судьбой Айртона были очень довольны. Корманвиль, которому Жюль Верн отправил свою книгу в Россию, ответил следующим письмом:

«Мне кажется, что я правильно понял Вас, дорогой Жюль Верн, — Сайрэс Смит потому так умело и талантливо с удовольствием и радостью делает всё потребное для жизни своей и товарищей, потому так блестяще осуществляет свои идеи, что он живет на острове, вне системы разбоя и варварства, — на острове никто не мешает Вашим Робинзонам полностью развернуть свои способности. Какой великолепный гимн Труду пропели Вы в своем новом романе, дорогой мой друг! Я думаю, и, наверное, не ошибаюсь, — таинственный остров для Вас символ, это весь наш земной шар, и — какое совпадение! — роман написан в тот год, когда исполнилось сто лет со дня рождения великого утописта Фурье. Должен признаться, что я уже дважды прочел Ваш роман… Сокровища капитана Немо, которые он щедро раздавал народам, борющимся за свою свободу, я сравниваю с теми сокровищами, которые Вы, дорогой Жюль Верн, раздаете читателям своим на всем земном шаре, и прежде всего юношеству, нуждающемуся в подобного рода книгах…»

Французская критика не поняла и этого романа, не увидела, не сумела увидеть глубокой социальной идеи, заложенной в нем. Критика обвиняла Жюля Верна в допущении самых курьезных ошибок, в незнании им зоологии, физики и астрономии. «На вулканических островах, — писал один критик, — не может быть тех птиц, которые живут на страницах романа. В климатической зоне этой никак не может расти бамбук, пальмы и другие деревья. Герои романа находят на острове глину, селитру, серу… Какое невежество, какое незнание самых элементарных вещей! А животный мир! Это какой-то зоологический сад, — тут и дикий баран, и ягуар, и пекари, и шакаловая лисица, и обезьяна, которая так умна, что только не говорит на французском или английском! Как могло случиться, что Жюль Верн на этот раз допустил такие непростительные для себя ошибки!..»

Жюль Верн читал эту критику и посмеивался в бороду.

— Но ведь они правы, — сказала как-то Онорина. — Ты и в самом деле что-то напутал в своем романе. Это на тебя не похоже. На островах Тихого океана не могут жить обезьяны, а у тебя…

— Могут, — лукаво улыбаясь, произнес Жюль Верн. — Мой остров — таинственный остров, дорогая моя!

И, многозначительно грозя пальцем, повторил:

— Таинственный остров, Онорина! Вот, прочти письмо Корманвиля, — этот человек понял то, что я хотел сказать. То, что я уже сказал. Сейчас я заканчиваю «Михаила Строгова»; в этом романе я уже ничего не перепутаю. У меня есть великолепная карта Сибири, список всех деревень, сёл и даже шоссейных дорог!

— Ты сказал: «В этом романе я уже ничего не перепутаю». Значит, в «Таинственном острове» всё же перепутал!

— В тебе, мой друг, погибает талантливый юрист, — шутя заметил Жюль Верн. — Как жаль, что нет моего Барнаво!..

Заканчивая «Михаила Строгова», Жюль Верн конспективно набрасывал очертания нового романа, который должен был называться «Гектор Сервадак». Этцель ждал. Два романа в год — ничего не поделаешь. Очень часто наука отходила в сторону и на сцену выступали юмор в соединении с теми элементами, которые Жюль Верн унаследовал от Дюма. Этцель не шутя говорил, что на месте Жюля Верна он давал бы три романа в год, и при этом ссылался на плодовитость Бальзака, Диккенса, Гюго.

— Вы будете иметь два моих романа в год, — сказал Жюль Верн Этцелю. — А сейчас я беру отпуск на два месяца, я должен заняться моим сыном Мишелем. Ему уже тринадцать лет. Он очень плохо усваивает физику и математику.

— И очень любит романы своего отца, — кстати добавил Этцель,

— Гюго он любит больше, чему я очень рад, — сказал Жюль Верн.

Однажды он спросил Мишеля:

— Кем ты хочешь быть, когда станешь взрослым?

— Читателем, папа, — не задумываясь ответил Мишель.

— Читателем! — рассмеялся Жюль Верн. — Это не профессия, мой друг! Надо чем-нибудь заниматься, чтобы приносить пользу обществу, своему отечеству.

— Я хочу быть таким читателем, чтобы это стало профессией, папа, — заявил Мишель.

— Только читать?.. — с нескрываемым беспокойством спросил отец,

— И путешествовать, и ходить в театры, и ловить рыбу, и принимать гостей, — ответил сын. — Разве плохо?

— Очень хорошо, но нужно трудиться для того, чтобы путешествовать, ходить в театры и принимать гостей.

— Жан, который живет в начале бульвара, — назидательным тоном проговорил Мишель, — сказал мне недавно, что ты сам Гомер и два Дюма в придачу, а потому мне и не следует беспокоиться о будущем.

— Твой Жан говорит страшную чепуху, — строго произнес Жюль Верн и погрозил сыну пальцами обеих рук. — Ты должен учиться, много и долго учиться, и уже только потом…

— А потом, — перебил Мишель, — я стану таким же, как и ты, папа!

— Это, пожалуй, было бы неплохо, — задумчиво проговорил Жюль Верн. — Кое-что из моего материала я оставил бы и на твою долю.

Разговор был прерван приходом Гедо.

— Я за вами, — возбужденно начал ученый. — Послезавтра произойдет невиданное доселе событие: половина Парижа будет освещена электричеством. Да, да, электричеством! Русский инженер Яблочков изобрел особую свечу: она дает свет силою тока, бегущего по медным проводам. Просто и гениально! Просто потому, что гениально, гениально потому, что очень просто. Едем в Париж! Свечой Яблочкова осветят все магазины Лувра, площадь Оперы, Гаврский порт. Кто-кто, а Жюль Верн должен видеть эту диковинку!

Жюль Верн взял с собою в Париж сына. К шести вечера шестнадцатого ноября девять десятых жителей города устремились к центру. Конное движение приостановилось. Нарядно одетые парижане шли возбужденными толпами. В центре и на окраинах еще горели газовые рожки, но большая площадь перед зданием оперы, магазины Лувра тонули во мраке. Заливались свистки полицейских. С неба на город глядели звезды, удивленно помигивая. В шесть вечера с площади Этуаль пустили ракету, толпа замерла, и вот спустя минуту все увидели друг друга, вся площадь вдруг, в одну сотую секунды, улыбнулась ослепительно и весело. Толпа ахнула, — такого ей еще не показывали. В воздух полетели шляпы, котелки, трости. Мишель сидел верхом на отце своем, свесив ноги с плеч и обеими руками вцепившись в густую шевелюру. Гедо кричал:

— Да здравствует Яблочков! Привет русскому гению!

Площадь сияла, как в майский полдень. Каждому хотелось подойти ближе к зданию оперы, но частая цепь полицейских не пускала никого, обещая свободное движение через сорок минут. Гедо крикнул:

— Граждане! Писатель Жюль Верн хочет ознакомиться с этими волшебными лампочками! Дайте дорогу Жюлю Верну!

— Да здравствует наука! — крикнул Жюль Верн во всю силу легких. — Да объединит она народы мира!

Спустя три года на страницах французского журнала «Электрический свет» была напечатана статья:

«Свеча Яблочкова вызвала сперва в Париже, а затем во всех странах подлинное движение в пользу электрического света. Этой свече мы, бесспорно, обязаны тем, что электрический свет удалось ввести в повседневный обиход. История справедливо отведет ей почетное место, на которое она имеет неоспоримое право. Три года назад площадь Оперы, огромные магазины Лувра, аллея Оперы, концертные залы и ипподром были великолепно освещены свечой Яблочкова. В истории электричества это событие не имеет прецедентов. Примеру Парижа последовал Лондон. В продолжение многих месяцев свеча Яблочкова была у всех на устах. В самом деле, что может быть более простого и удобного на первый взгляд! Отныне нет ни регуляторов, ни часовых механизмов, нужно лишь вставить нечто вроде обыкновенной свечи в подставку — и брызнет яркое сияние света. Это достижение было очевидно для публики, и она встретила рукоплесканиями блестящие опыты, Благодаря свече Яблочкова великому городу принадлежит честь первому демонстрировать освещение электричеством улиц и площадей…»

В английских, немецких и бельгийских газетах появились статьи о «северном свете». Свечу Яблочкова называли «русским солнцем».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.