24 Нет полей амаранта

24

Нет полей амаранта

В период 1950-х годов существовала одна женщина, которая больше, чем кто-либо другой, угрожала браку Агаты. Барбара Паркер, улыбающаяся, сорокадвухлетняя старая дева, бывшая студентка Макса, организовавшая их экспедицию в Нимруд с таким умением и веселой непринужденностью, что супруги сразу почувствовали ее незаменимость.

У Агаты вошло в привычку сочинять оды о членах экспедиции, и еще в те первые, беззаботные дни в Нимруде она, нечего не подозревая, сочинила оду о будущей любовнице своего супруга. Свою, проникнутую добрым юмором оду Агата начала так: «В благословенном Нимруде жила великомученица, святая Барбара», — и дальше воздавала дань восхищения женщине, которая, по ее словам, по собственной воле согласилась делить ответственность, питаться омлетом и быть счастливой, трудясь над отчетами с утра до поздней ночи. Макс в оде был назван «угрюмым директором», устроившим Барбаре «веселую» жизнь. В оде, сочиненной Агатой, воспевалась готовность Барбары вывозить все на своих плечах, проявляя при этом неукротимую веселость и добродушие.

Преданность, проявляемая Барбарой по отношению к работодателям, вызывала у остальных участников раскопок двойственное чувство восхищения и удивления. Более того, сочетаемая с добрым юмором, готовность брать на себя ответственность за все неполадки, случавшиеся на раскопках, сделали ее похожей на актера, играющего роль придворного шута. Но покладистый характер и собачья преданность Барбары скрывали неудовлетворенные сексуальные потребности, которые Максу вскоре и предстояло удовлетворить.

В первые годы его связи с Барбарой Агата жила в постоянном страхе, что он ее бросит. Он никогда не просил ее о разводе, и этот факт означал, что ей не придется столкнуться вновь с настырным вниманием прессы, допекавшей ее в конце 1920-х годов, но, даже несмотря на это, она постоянно чувствовала неотступный подспудный страх перед выставлением своей личной жизни на всеобщий показ. Юдифь и Грэм Гарднеры вспоминают: «Макс с помощью Барбары подверг Агату адским пыткам».

Страдания писательницы были невыносимы, ведь она все еще любила Макса и хотела верить в то, что и он все еще любит ее. Желания расторгнуть брак у Макса не было: обеспеченная и сытная жизнь с Агатой ему нравилась больше, чем та, которую ему довелось испытать в прежних экспедициях, когда он ездил на раскопки один, к тому же его жена делала все возможное, стараясь обеспечить его всем, чего он желал.

Если учесть страх Агаты перед публичностью, то у нее не было иной альтернативы, как закрывать глаза на связь Макса с Барбарой. И она искала утешение в вере. Юдифь вспоминает, что любовь Барбары к археологии укрепила ее отношения с Максом. Археология была их общей страстью. Агату обеспокоенность судьбой своего брака привела к рецидивной вспышке псориаза, нервного воспалительного кожного высыпания, поражающего голову, руки, кисти рук и ступни, часто сопровождающегося невыносимым зудом. Скрывая псориазные высыпания, она часто вынуждена была носить длинные белые хлопковые перчатки. Ее брак с Максом просуществовал до конца ее жизни потому, что у них были общие интеллектуальные и эстетические вкусы, их объединяли склонность к умалению собственного достоинства и юмористическое восприятие жизни.

В сентябре 1950 года история исчезновения, неотступно преследовавшая ее, неожиданно всплыла снова. Группа ее читателей обратилась к ней с письмами, выражающими негодование по поводу сериальной радиопередачи Южноафриканской радиовещательной корпорации, в одном из эпизодов которой приводились подробные сведения о некой неназванной даме-писательнице, исчезнувшей несколько десятилетий назад и заработавшей в результате этого «всемирную известность за ценный вклад в теорию и практику рекламы». По мнению почитателей Агаты, совершенно ясно, о какой писательнице шла речь, подобное истолкование этого инцидента нанесло вред ее репутации.

В тот самый год Агата начала время от времени работать над автобиографией, для завершения которой ей потребовалась почти семнадцать лет. Правильнее назвать этот труд собранием счастливых воспоминаний, нежели воспоминаниями о прошлом и наиболее болезненных его аспектах. С самого начала она выбрала веселый, как бы оставляющий в тени ее личность тон повествования, который очень помогал ей скользить по поверхности наиболее чувствительных или неприятных для нее событий, не раскрывая читателям ни частностей, ни сути. Эта книга включает в себя многочисленные подробности о счастливом детстве и первых трех четвертях ее жизни. Но она так никогда и не утверждала того, что ее брак с Максом принес ей устойчивый период счастья.

Агата чаще упоминает Арчи, чем Макса, и когда она надиктовывает на магнитофон историю распада своего первого брака, то приходит в такое волнение, что ее голос почти не слышен. Она не упоминает о связи Арчи с Нэнси, длившейся полтора года, но предполагает, что ее тоска по умершей матери была причиной, толкнувшей Арчи к Нэнси. В последовавшие несколько месяцев, когда Агата не могла прийти в себя после смерти Клариссы, она перестала быть его спутницей в веселых компаниях и это, по ее мнению, явилось причиной его ухода от нее.

И никакого упоминания об исчезновении, а это как раз и было то, о чем ее почитатели предпочли бы узнать в первую очередь. Она сказала лишь, что после болезни погрузилась в печаль, отчаяние и внутреннюю опустошенность и что нет необходимости подробно останавливаться на этом. Она приводит надуманный рассказ о том, как вскоре после смерти Клариссы она не могла вспомнить свою фамилию, подписывая чек. В предисловии, которое было добавлено к рукописи после ее смерти, как дань уважения коллег, неискушенный издатель Агаты уцепился за этот инцидент, предположив, что он является ключевым звеном в целой цепи событий в период, когда произошло исчезновение. Ближе всего она подходит к этому инциденту, когда комментирует появившуюся у нее после распада брака нелюбовь к прессе и толпе. Она признается, что чувствовала себя как лиса, которая прячется от охотников. Ей всегда претила скандальная известность, а ей пришлось принять такую дозу этого отравленного снадобья, что она с трудом заставила себя жить дальше.

Поскольку в тексте автобиографии нет ни одного упоминания об исчезновении, количество текстов, в которых только о нем и говорится, огромно. Среди них нет путаного объяснения Агаты, данного ею «Дейли мейл», поскольку у нее не было желания поставить Арчи в еще более неловкое положение — они оба достаточно настрадались. Интересно подметить то, что в автобиографии она изображает себя неопытным и нервным водителем, появляющимся на дорогах во время всеобщей забастовки в мае 1926 года (а ведь на самом деле она была вполне опытным шофером с двухлетним опытом вождения автомобиля). Несколькими главами ниже Агата выдает себя, заявляя, что одной из ее главных радостей было посадить Клариссу в «Моррис Каули» и, выехав из Эшфилда, провезти по всем местам, в которых им до этого не пришлось побывать. А поскольку ее мать умерла за месяц до всеобщей забастовки, этот рассказ никак не стыкуется с утверждением Агаты о ее нервном поведении за рулем в то время. Агата, по всей вероятности, надеялась, что ее читатели посчитают причиной ее исчезновения какой-либо инцидент, произошедший на фоне психического расстройства. И многие поверили такому обороту дела, когда после ее смерти автобиография была напечатана.

Несмотря на стену молчания, воздвигнутую Агатой между собой и внешним миром, ее растущая известность только подтверждала, что исчезновение так никогда и не было забыто. Одним из тех, кто ясно понимал это, был Хьюберт Грегг, поставивший несколько ее пьес на лондонской сцене, начав в 1951 году с пьесы «Лощина». Перед встречей писательницы с труппой, руководство театра строго-настрого запретило актерам задавать какие бы то ни было вопросы, связанные с ее исчезновением.

А между тем круг друзей Агаты пополнился в 1951 году еще одним новым человеком, когда дочь Нэн, Юдифь, которой тогда было тридцать четыре года, вышла замуж за симпатичного двадцатичетырехлетнего фотографа Грэма Гарднера, с которым она познакомилась в теннисном клубе в Торке три года назад. Нэн и Агата с самого начала одобрительно отнеслись к этому союзу, а вот мать Грэма поначалу готова была обвинить Юдифь чуть ли не в совращении младенца.

Юдифь и Грэм очень любили бывать в Гринуэе, да и Агате всегда нравилось быть в окружении семьи и друзей. Грэм был очень стеснительным, и Агата взяла его под свое крыло. Она обычно сажала его справа от себя за огромным овальным обеденным столом. Он вспоминает, как нравилось Агате внимательно прислушиваться к разговорам людей, из которых она часто черпала идеи и сюжеты для своих рассказов. Сама она не была стеснительной, она просто опасалась доверяться людям, которых знала недостаточно близко. Хотя Агата могла подойти к незнакомому человеку и с легкостью завести беседу, как это, например, случилось с прежним ухажером Юдифи, Питером Корда (сыном постановщика фильмов Александра Корда[76]), когда однажды в публичной библиотеке Агата вдруг подошла к нему и представилась.

Сама Нэн тоже была частым гостем в Гринуэе, благо там можно было не соблюдать никаких формальностей. Для Агаты и Нэн стало привычным уединяться после обеда в библиотеке, чтобы предаться своему любимому занятию — отгадыванию кроссвордов в газетах. Домашние даже удостоили их звания «королев кроссвордов». Обе золовки также сохранили прежнюю страсть к путешествиям — Нэн по-прежнему ежегодно отправлялась в круизы, а Агата всегда ездила к Максу на Средний Восток и забирала его с собой, устраивая ему таким образом хотя бы один ежегодный отпуск; встретившись после поездок, подруги развлекали друг друга рассказами о недавних приключениях. Агата называла Нэн Королевой круизов, и в ответ получила прозвище Агата-кочевница. Агата, хотя и неусыпно охраняла свою частную жизнь, согласилась устроить встречу со своими почитателями из Швеции, с которыми Нэн познакомилась в Осло. Встреча состоялась в Гринуэе в июле 1951 года; предварительным условием ее проведения было то, что Нэн берет на себя обязанности групповода, отвечающего за распорядок и повестку дня. Это был один из нескольких случаев за всю жизнь Агаты, когда она получила удовольствие от контакта со своими почитателями.

Агата так всю жизнь и не простила Нэнси Нил за то, что она увела у нее Арчи, но она никогда не испытывала неприязни к Барбаре и терпеливо сносила визиты своей соперницы в Гринуэй по случаю разных «археологических событий». В преданности Барбары Максу было что-то собачье, из-за чего Агата и не чувствовала себя способной проявить к ней отрытую неприязнь. Осознание того, что Барбара запала на Макса по тем же причинам, что и она сама, когда влюбилась в него, вызывали в Агате жалость и легкое презрение к сопернице. Агата никогда не могла забыть того факта, что ее отношения с Барбарой начались как дружеские, этим и можно объяснить двойственность ее восприятия Барбары.

В 1952 году Агата опубликовала новую книгу Мэри Уэстмакотт «Дочь есть дочь», в основу которой была положена так и не поставленная пьеса, написанная ею в конце 1930-х годов и инспирированная Нэн и Юдифью. Базил Дин[77] намеревался поставить ее в 1939 году, а агенты Гертруды Лоуренс[78] проявляли интерес к роли персонажа, списанного с Нэн. Книга получилась лучше, чем пьеса, за счет изменений, рекомендованных Базилом Дином, к тому же бурные отношения между любящими друг друга матерью и дочерью в конце концов становились ровными.

Между тем «Мышеловка», основанная на радиопьесе, написанной Агатой к празднованию восьмидесятилетия королевы Мэри, была поставлена в Уэст-Энде в ноябре 1952 года. Агата предполагала, что пьеса продержится в театре не больше шести месяцев, и опрометчиво оформила весь доход от нее на своего внука Мэтью. С того времени она принесла миллионы и побила все рекорды продолжительности постановок в английских театрах. Знай она тогда, что налоговое управление США будет вести свое затянувшееся расследование ее финансовых дел вплоть до начала 1960-х годов, она никогда не передала бы этот доход в доверительное управление школьнику в такое время, когда ее собственное финансовое положение вызывало тревогу в связи с возможным уходом от нее Макса. Она никогда не переставала сожалеть о трудностях, которые взвалила на себя.

Среди детективных произведений, созданных Агатой, пьеса «Свидетель обвинения» занимает особое место, поскольку позволяет наиболее глубоко понять суть переживаний автора. Это пьеса была впервые поставлена на лондонской сцене в 1953 году, а годом позже она пошла на Бродвее, где была отмечена редкой для триллеров наградой Нью-Йоркского кружка драматических критиков как лучшая иностранная пьеса 1954 года. Рассказ «Руки предателя», на котором основана пьеса, был написан в 1925 году юной, романтической и склонной к идеализации Арчи Агатой. В этом рассказе она (что было совсем для нее необычно) позволила беспощадному убийце избежать справедливой кары благодаря лживости женщины, потерявшей голову от любви. Режиссер Питер Сондерз и труппа настаивали на сохранении Агатой первоначального финала, однако она решительно отказалась давать разрешение на постановку пьесы, если киллер не понесет в финале заслуженного возмездия. Предательство Арчи и тайная связь Макса с Барбарой заставили ее сделать одним из постулатов своей веры то, что невинный не должен страдать от рук виновного. Ее убежденность в этом стала с годами проявляться с большей очевидностью, и после отмены смертной казни через повешение в конце 1960-х годов убийцы в ее произведениях неизменно получают наказание и возмездие от Бога.

В романе «Место назначения неизвестно», вышедшем в 1954 году, как бы слышится эхо личных переживаний Агаты. Брак главной героини, Хилари Кревен, распался. Более того, смерть дочери, Бренды, после долгой болезни оставляет Хилари без капли религиозной надежды или оптимизма по поводу будущего. После того как ее супруг попал в руки другой женщины, Хилари исчезает из холодной, туманной Англии и направляется на поиски голубого неба и солнечного света. Но, прибыв в Касабланку, она обнаруживает, что все ее проблемы так и остались с ней. Она решает покончить жизнь самоубийством с помощью снотворных таблеток, когда некий секретный агент просит ее пойти на риск и выдать себя за жену одного ученого, который таинственным образом исчез. Ей посоветовали, что наилучший способ выдать себя за кого-то — разыграть контузию, поскольку при таком состоянии возможны видимые провалы памяти и непредсказуемое поведение. Хотя эта книга и может по многим причинам считаться обычным триллером, в ней речь идет о причинах и последствиях нарушения супружеской верности и вымышленной идентификации; и в ней четко сказано, что для человека, сталкивающегося с угрозой больших проблем, выхода может не оказаться.

Агата сублимирует свои двойственные чувства к Барбаре в своей последней и самой необычной книге «Бремя», опубликованной под псевдонимом Мэри Уэстмакотт в 1956 году. Схематизм этого повествования объясняется необычным стилем автора и ее попыткой втиснуть такое количество мыслей в небольшой по объему роман. «Бремя» — это по сути вариации на тему «Золушки»: благородная, многострадальная сестра постоянно мечтает о любви, а ее самовлюбленная перезрелая сестрица гибнет.

Лаура Франклин — забитый ребенок, мечтающий об ответной родительской любви. Для нее непереносима сама мысль о том, что Ширли, ее старшую сестру, родители любят больше, поэтому она зажигает свечу и молится о смерти сестры. Когда в ту ночь загорается дом, Лаура страшно напугана этим явным жестоким ответом Бога. Она, подвергая опасности свою жизнь, спасает Ширли и после этого дает обет всегда заботиться о ней.

Незаметно пролетело семнадцать лет, родители сестер погибли в авиакатастрофе. Лаура, долгое время заменявшая Ширли мать, была лишена собственной личной жизни. Один из обожателей Ширли, жестокий и беззаботный молодой человек по имени Генри, неожиданно появляется перед ней на мотоцикле. Завязываются романтические отношения. Выдавая замуж особу, образ которой списан с Барбары, за Генри, в котором явно угадываются черты Арчи, Агата как бы укрепляет свою уверенность в том, что, знай Барбара обо всех радостях и мучениях, которые выпадают на долю любящих, она и в мыслях никогда бы осмелилась покуситься на чувства Макса к Агате.

Ширли вскоре узнает, что значит быть замужем за неверным мужем, который к тому же еще и весь в долгах. После того как Генри покалечили при игре в поло, он срывает злость на жене. Не помня себя от жалости к сестре, Лаура дает своему зятю повышенную дозу таблеток для сна, рассчитывая таким образом освободить сестру от этого брака. Убитая горем вдова впоследствии узнает, что ее долгожданный вовсе не сбежал от нее вместе с симпатичным и тактичным сэром Ричардом Уайлдингом.

Ширли становится алкоголичкой. Прожив три года в браке со страдающим старческим слабоумием сэром Ричардом на одном из островов в окружении роскоши, Ширли понимает, что это совсем не то, что ей нужно от жизни. Она признается Ллиуэлину Ноксу, бывшему американскому евангелисту, что, хотя она и не была очень счастлива с Генри, их брак в известном смысле можно считать нормальным — это была та жизнь, которую она выбрала.

Она оплакивает преждевременную кончину Генри, и ее чувствительные сантименты, исходящие непосредственно из сердца автора, описывают человека, которого Агата все еще любит; пусть он грубый, эгоистичный, но в то же время, веселый и очаровательный — вот таким он ей и нравится. Она говорит, что все еще любит его и скорее предпочтет быть несчастной с ним, чем иметь «сытый покой и комфорт» без него. Ширли признается, что ненавидит Бога за то, что Он позволил Генри умереть, а Ллиуэлин с грустью поучает ее, что уж лучше ненавидеть Бога, чем ближнего своего, поскольку Бог всегда является козлом отпущения, взваливая на Свои плечи бремя и нашей радости, и нашей боли.

В финальной части книги, в которой последовательность событий сжата чуть не до абсурда, Лаура узнает от Ллиуэлина о том, что Ширли погибла, появившись в пьяном виде перед проходившим автомобилем. Лаура буквально сражена известием о смерти сестры и пытается выяснить, не была ли эта смерть самоубийством, но Ллиуэлин заверяет ее, что это был несчастный случай. Лаура признается в своей причастности к смерти Генри и объясняет, как она пыталась освободиться от вины за это, управляя заведением для «умственно неполноценных детей». Ллиуэлин объявляет ей, что влюбился в нее, и Лаура принимает его предложение стать его женой, хотя с момента их встречи не прошло и суток. Агата с пренебрежением относилась к религии, поставленной на коммерческую основу, однако вышедший на пенсию евангелист — это, по ее мнению, самый подходящий супруг для Лауры, потому что он сохранил и свою униженность, и веру в Бога. Повествование имеет счастливый конец: впервые Лаура любит.

Конец в стиле сказки о Золушке требует обязательного исполнения желаний — именно это и устраивает Агату. Чрезмерная учтивость, которую Макс всегда проявлял по отношению к ней, помогала сохранить брак, несмотря на непрекращающуюся связь с Барбарой. Для Агаты домашние собачки, самые верные спутники в жизни, и кошки были постоянными источниками комфорта во время приступов злобы, депрессии и периодически повторяющихся вспышек псориаза.

В том году был и повод для празднования: Агата была награждена орденом Командора Британской империи за ее вклад в детективную литературу и сценическую деятельность, как было объявлено в новогоднем почетном списке. «Одно очко наше!» — с триумфом писала она Эдмонду Корку из Багдада, где в то время помогала Максу в работе. Несмотря на приподнятое настроение, слава и известность никогда не владели ее сознанием и умом, хотя и по сию пору она остается исключительно прославленной женщиной.

Воспоминания о ее исчезновении время от времени нет-нет да и всплывали. Ее очень расстроила статья о неуловимом авторе романов-бестселлеров Ровене Фара, появившаяся в «Дейли мейл» 19 февраля 1957 года, в которой Кеннет Олторп допустил такой комментарий: «Я уверен, что он не повторяет со мной трюк Агаты Кристи». Нэн была вне подозрений: она надежнее любого сейфа хранила тайну Агаты, и Эдмонду Корку пришлось пригласить на обед одного из высших менеджеров «Дейли мейл», чтобы указать ему на дурной вкус, проявляемый его газетой, вытащившей на свет историю исчезновения его клиента.

Хотя эта, в общем-то безвредная статья не заслужила такого резкого ответа, постоянное напоминание об инциденте заставило Агату быть при контактах с публикой еще более осмотрительной, чем прежде. При этом она оставалась исключительно скромной. В 1957 году вышел роман «В 4.50 от Паддингтона». Эта увлекательная таинственная история, в которой описан эпизод ловкого избавления от тела, выброшенного из проходящего поезда на железнодорожную насыпь, расположенную на землях родового поместья, — это было навеяно воспоминаниями о железнодорожной линии, примыкающей к углу земельного участка, на котором располагался Эбни-Холл. По мнению критиков, в этой книге описано одно из самых тонких и изящных расследований, проведенных мисс Марпл.

Однажды Агата, оказавшись днем на Паддингтонском вокзале, зашла в вокзальный книжный магазин, купить что-нибудь почитать. Продавец, заметив ее, вежливо поздоровался и предложил ей книгу, заметив, что все постоянные покупатели уже купили по такой книге и, прочитав, очень хвалили ее, но ответ Агаты был уклончивым. Наконец он с недоверием спросил: «Так вы что, не хотите ее прочесть?» Агата ответила, что не очень интересуется подобными книгами. Этот инцидент ее развеселил, потому что, как она позже рассказывала родным и друзьям, если бы продавец посмотрел на заднюю страницу обложки, то сразу увидел бы ее портрет.

Живя летом в Гринуэе, Агата каждое воскресенье ходила в черстонскую церковь. Восточное окно выглядело слишком уж простым, и она дала денег на новое стекло с росписью, поинтересовавшись, можно ли будет разместить на стекле пейзаж пастбища с овцами, поскольку чувствовала, что дети будут реагировать на эту картину так же, как она сама. Агата никогда не забывала, с чем ассоциировался у нее в детстве вид неба. После установки стекла с росписями из жизни Христа в июле 1957 года Грэм по ее просьбе сделал фотографии обновленного окна.

В октябре того года Агата начала работу над новым детективным романом «Испытание невиновностью». Обычно она старалась закончить работу над новым произведением как можно скорее, но в этот раз вдруг отложила начатый роман и принялась за необыкновенный рассказ «Кукла портнихи», в котором она дала выход своим чувствам к Барбаре. Одетая в бархат и шелк кукла в рост человека — это марионетка, декадентская поделка двадцатого века, завлекающая в пошивочное ателье. Она странно, словно живая, подпрыгивает, сидит возле телефона или на диване среди подушек; у нее печальный и в то же время хитрый взгляд, твердый и всезнающий. Женщины, работавшие в ателье, не знают, как она очутилась там, но чувствуют опасность и страх, когда кукла начинает жить собственной жизнью. Боясь, что это не кончится добром, одна из женщин выбрасывает куклу в окно. Ее взволнованная товарка упрекает ее в том, что она «убила» куклу, но тут, к их ужасу, уличная бродяжка хватает куклу и пытается с нею бежать. Перепуганные женщины бросаются за ней в погоню, но девчонка не отдает свою находку, крича, что любит ее и что кукле больше всего хочется быть любимой. Несчастное и в то же время опасное создание — таким образом Агата выразила свои двойственные чувства к Барбаре.

Юдифь Гарднер утверждала, что Барбара превратила себя в незаменимого сотрудника для Макса и Агаты, благодаря чему могла регулярно бывать в Гринуэе. Она явно была более важным и ответственным лицом, нежели секретарь. Взаимная страсть Макса и Барбары заставила их забыть об осторожности. Однажды Грэм застал их обнимающимися возле сарая для лодок; в другой раз, в сумерках, они обнимались на гринуэйской переправе. У Макса вошло в привычку, вставая из-за стола после обеда, объявлять, что ему «надо пойти наверх и поработать с бумагами». Пока Макс и Барбара проводили время наверху, Агата и Нэн, сидя в библиотеке, разгадывали кроссворды.

«Ночь тысячи звезд» — так называлось красочное шоу, поставленное театральным режиссером Питером Сондерсом в «Савое» 13 апреля 1958 года, которым отмечалось самое долгое в истории британского театра пребывание на сцене пьесы «Мышеловка». Для Агаты это мероприятие было скорее удручающим, и не только потому, что пресса была задействована в нем в полную силу. Как самая важная звезда этого шоу, Агата, хотя и не совсем охотно, согласилась приехать пораньше, чтобы принять участие в намеченной фотосессии. При этом официальному распорядителю было приказано: в эти полчаса не пропускать никого в танцевальный зал.

Ответ Агаты на отказ пропустить ее был крайне необычным: она просто повернулась и ушла, хотя, для того чтобы ее пропустили, ей надо было лишь сказать, кто она и зачем пришла. Каким-то образом ее все-таки пропустили; фотографии, на которых она разрезает торт, были сделаны, и шоу пошло своим чередом. История о том, что писательница криминальных романов на деле оказалась настолько скромной и стеснительной особой, что позволила не пустить себя на торжество, появилась на следующий день в газетах и, как ни странно, помогла удержать на дистанции журналистов и почитателей, которые изнемогали от желания подобраться поближе.

Агате не очень хотелось показывать себя публике на фотографиях; ее лицо увяло, к тому же, фотографии, запечатлевшие ее рядом с привлекательными молодыми актрисами, лишь расстраивали ее. И все-таки она, покорно стоя рядом с Питером Сондерсом, приветствовала прибывавших гостей. Позже она согласилась произнести краткую речь, и ее все еще певучий девичий голос задрожал от внутреннего волнения, когда она призналась: «Для меня легче написать десять пьес, чем произнести одну речь».

Агата гордилась своими достижениями в области театра, в особенности пьесой «Мышеловка», но вместе с тем она сожалела о той поспешности, с которой передала все доходы от нее своему любимому внуку. «Ой, ну зачем я отдала весь свой авторский гонорар Мэтью? — как-то плакалась Агата Нэн. — Ведь это единственная из моих пьес, которая принесла хоть какие-то деньги».

К этому времени уже десять лет Макс был ей неверен, и она внушила себе, что теперь у нее уже меньше причин опасаться ухода Макса, чем ей поначалу казалось. Она вошла в некую жизненную фазу, когда ей нравилось думать о своей «второй весне», и она убедила себя, что физическая страсть между мужем и женой не является необходимым условием полностью удачного брака. Она чувствовала приток свежих творческих идей, пробуждаемых ее путешествиями с Максом, посещениями театральных и оперных спектаклей, а также чтением. Но несмотря на все это, она по-прежнему горевала о потерянной для нее любви Макса.

Ради подтверждения того, что значит для нее любовь Макса, она написала пьесу «Вердикт». Поначалу она хотела озаглавить ее «Нет полей амаранта», поскольку строки из «Воображаемых бесед» Уолтера Сэвиджа Ландора[79] звучат в этой пьесе: «Нет полей амаранта по ту сторону могилы», — но такое заглавие уже было использовано другим драматургом. Хотя убийство совершается на глазах у зрителей уже в конце первого акта, «Вердикт» — это чисто любовная история с подтекстом, намекающим на то, что за жизнь с идеалистом часто приходится платить высокую цену.

Макс явился прототипом главного героя, Карла Хендрика, университетского профессора, который жертвует любимой женщиной ради своих идеалов и работы. Его физически немощная жена Аниа упрекает Карла за то, что он из-за своей работы совершенно не обращает на нее внимания. Когда Аниа умирает после того, как одна из студенток, Элен, влюбленная в ее мужа, дает ей завышенную дозу лекарства, ничего не подозревающий Карл не находит себе места, подозревая жену в самоубийстве. В поисках сочувствия он обращается к своей секретарше, Лизе. Они всегда любили друг друга, но открыто не признавались в этом, пока Аниа была жива. В отчаянной попытке удержать Карла Элен признается в убийстве его жены. Карл ошеломлен и потрясен, но обратиться в полицию не решается, жалея Элен и понимая, что местью Ании не вернуть.

Принятое им решение приводит к необоснованному аресту Лизы за несовершенное убийство. Когда он рассказывает полиции о признании Элен, они ему не верят, потому что Элен только что погибла в результате дорожной аварии, а он, по их мнению, пытается спасти Лизу от виселицы. После того как Лиза оправдана, она решает: начать ли жизнь сначала или провести ее остаток с идеалистом, причиняющим боль тем, кто его любит? В ее сердце так никогда и не находится места реальному соперничеству. Ее мотив остаться с человеком, которого она любит, появляется непосредственно из сердца той, что создала этот персонаж: «Потому что я дура!»

Не видя внешнего подтверждения факта, что Макс больше не любит ее, Агата открыто дает выход своей философии о взаимоотношении полов, когда устами одного из своих персонажей заявляет, что молодежь ошибается, полагая, что любовь связана лишь с очарованием, желанием и сексуальной привлекательностью: «Это лишь естественный старт всего процесса. Это, если хотите, снежный цветок. А любовь — это корень. Он под землей, его не видно, да и смотреть-то не на что, но жизнь именно там».

«Вердикт» не принес практически никаких кассовых сборов только лишь потому, что основную массу зрителей привлекло в театр имя автора. Они ожидали увидеть на сцене зал судебных заседаний, где развернется напряженный триллер, глядя на который они в невольном азарте сползут на краешки своих стульев. Хотя Агата и отыграла этот неудачный ход, написав в течение месяца удачный сценический триллер «Неожиданный гость», она долго не могла прийти в себя от того, как публика приняла «Вердикт». Впоследствии она утверждала, что, за исключением «Свидетеля обвинения», это была лучшая из пьес, когда-либо написанных ею. «Вердикт», все еще ожидающий должной оценки, остается наиболее элегической пьесой о человеческих взаимоотношениях. Постановка наверняка была бы успешной, появись пьеса на сцене под псевдонимом.

Прошлое вновь напомнило о себе, когда в 1958 году был продан Эбни-Холл и когда в августе того же года Нэнси умерла от рака. Агата, не видевшаяся с Арчи все эти годы после их развода, все-таки написала ему письмо с выражением соболезнования. Он в свою очередь нашел в себе силы позабыть о горечи прошлого и написал ей ответ, в котором сообщал, насколько сильно тронуло его то, что она ничем не омрачила ему три десятилетия счастливой жизни с Нэнси.

После женитьбы Арчи с Нэнси жили в Хемпстеде, на севере Лондона. В 1930 году родился их сын, Арчибальд, и семейство Кристи переехало в Джунипер-Хилл в Суррее, поближе к Мадж и Сэму Джеймсам, оказавшим им гостеприимство в памятную ночь исчезновения Агаты. Их любовь выдержала и преследования прессы, и скандальную известность на протяжении всего 1926 года, гольф так и остался всепоглощающим хобби этой супружеской пары, на заднем крыльце их дома постоянно громоздилась куча клюшек. Они вели открытую жизнь семьи, в которой супруги любят друг друга.

После смерти Сэма Джеймса Арчи следил за ежегодными финансовыми отчетами, которые предоставлялись Мадж, и продолжал свою исключительно успешную службу в компании в качестве директора. В знак продолжительной дружбы, которая поддержала их в чрезвычайно трудное время, Нэнси завещала Мадж брошь с аквамарином в золотой оправе, отметив это в своем завещании.

В середине 1959 года известие о том, что у Нэн, золовки Агаты и ее лучшей подруги, диагностировали рак легких и что ей осталось жить не более шести месяцев, повергло Агату в шок. Всю жизнь Нэн была заядлой курильщицей. Она навсегда уехала из Лондона и жила рядом с Агатой, на той же улице, что и ее дочь Юдифь с зятем Грэмом. Нэн было уже семьдесят, а Агате шестьдесят восемь. Реакция Нэн на свою болезнь была своеобразной: она продолжала вести самую бесшабашную жизнь, на какую была способна, гоняя, как раньше, во всю мочь на машине.

Но, несмотря на неукротимый дух, она продолжала худеть, и ее состояние быстро ухудшалось. В конце концов ее перевели в дом престарелых с медицинским обслуживанием в Торке, где она могла наблюдать за парящими полетами чаек над заливом. Агата навещала Нэн дважды в последнюю неделю ее жизни. Они говорили о прежних днях, вспоминали, как веселились. Перед концом произошел привычный, освещенный временем ритуал: последняя книга Агаты «Кошка среди голубей» с надписью на форзаце: «Нэн, с которой мы вместе обучались охоте». Нэн скончалась 2 декабря в возрасте семидесяти одного года, оставив Агату безутешной — она потеряла самую лучшую, самую близкую подругу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.